- Да просто швырнули в воду, он и пошел ко дну, как кусок свинца.

- Скажи, Эдуард, а похоже было, что ребенок задушен? - спросил один.

- А волосики у него вились? - спросил другой.

- А какая марка была на бочке, Эди? - полюбопытствовал парень по имени Билл.

- А можешь ли ты подтвердить все это документами, Эдмунд? - спросил Джимми.

- Скажи, Эдвин, а не ты ли тот парень, которого убило молнией? спросил Дэви.

- Он? Нет! - Он - оба тех парня, которых убило молнией, - сказал Боб.

И тут все просто взвыли.

- Слушай, Эдуард, не принять ли тебе пилюлю? Вид у тебя неважный, ты что-то побледнел! - сказал Детище Напасти.

- Ну-ка, Эди, не стесняйся, - говорит Джим, - давай сюда, - ведь у тебя, наверно, припрятан кусок от того бочонка для вящего доказательства. Покажи нам хоть дырку от пробки, что тебе стоит? Мы тогда сразу поверим.

- Слушайте, ребята, - говорит Билл, - давайте поделимся. Нас тринадцать человек. Я берусь проглотить тринадцатую часть этой брехни, если вы справитесь с остальным.

Эд совершенно вышел из себя, послал их всех в одно место, которое определил очень ясными словами, и побрел на корму, бормоча ругательства, а остальные, издеваясь, так вопили ему вслед, так орали и гоготали, что их было слышно за милю.

- Ребята, давайте по этому поводу разрежем арбуз, - сказал Детище Напасти, стал шарить между связками гонта, где я лежал, и наткнулся прямо на меня. Я был теплый, мягкий и голый; он только охнул: "Ох!" - и отскочил.

- Тащите сюда фонарь или лучину, ребята: тут змея толщиной с корову!

И вот они притащили фонарь, столпились и стали меня разглядывать.

- Ну, вылезай, бродяга! - сказал один.

- Ты кто такой? - спросил другой.

- Ты зачем сюда влез? Живо отвечай, не то полетишь за борт.

- Тащите его, ребята! Тяни его за ноги!

Я взмолился о пощаде и вылез, весь дрожа. Они с удивлением оглядели меня, и Детище Напасти сказал:

- Ишь проклятый воришка! Помогите, ребята, давайте бросим его в воду.

- Нет, - сказал Большой Боб, - давайте сюда горшок с краской: выкрасим парня с головы до ног в голубой цвет, а потом уж можно его выбросить.

- Здорово! Правильно! Ну-ка, Джимми, сбегай за краской!

Когда принесли краску и Боб, взявшись за кисть, уже собрался приступить к делу, а другие покатывались со смеху и потирали руки, я заплакал, - и это, очевидно, как-то подействовало на Дэви.

- Эй, стойте! - сказал он. - Ведь он совсем щенок. Я сам выкрашу того, кто его тронет.

Я взглянул на них; кто-то заворчал, но Боб положил кисть, и никто до нее не дотронулся.

- Иди сюда, к огню, и говори, зачем ты здесь? - сказал Дэви. - Ну, сядь сюда и рассказывай о себе. Ты долго тут сидел?

- Не больше четверти минуты, сэр! - ответил я.

- Как же ты так скоро высох?

- Не знаю, сэр, это я всегда такой...

- Ах, вот оно что? А как тебя зовут?

Я не собирался назвать себя и, не зная, что сказать, брякнул:

- Чарльз-Уильям Олбрайт, сэр.

Как они загоготали! И до чего я был рад, что так ответил, может, от смеха они станут добрее.

Когда они отсмеялись, Дэви сказал:

- Нет, это не подойдет, Чарльз-Уильям. Ты бы не мог так подрасти за пять лет: ведь ты был младенцем, когда тебя вытащили из бочки, и к тому же мертвым. Ну-ка, рассказывай правду, и тебя никто не тронет, если ты ничего дурного не задумал. Как тебя зовут взаправду?

- Алек Гопкинс, сэр. Алек-Джеймс Гопкинс.

- Ну, Алек, откуда ты сюда явился?

- С торговой баржи, сэр. Она стоит там, за мыском. Я на ней и родился. Папаша всю жизнь здесь торгует, он велел мне сюда переплыть, потому что хочет попросить кого-нибудь из вас поговорить с неким мистером Джонасом Тернером, в Каире, и сказать ему...

- Ну, знаешь...

- Да, сэр, это сущая правда, папа сказал...

- Рассказывай своей бабушке!

Все расхохотались; и когда я снова хотел что-то сказать, они перебили меня и остановили.

- Послушай-ка, - сказал Дэви, - ты, видно, с перепугу плетешь всякую чушь. Говори честно: ты действительно живешь на барже или это вранье?

- Да, сэр, на торговой барже. Она там, за мыском. Только я на ней не родился. Это наш первый рейс.

- Вот, теперь он заговорил. А зачем сюда залез - воровать?

- Нет, сэр, нет. Я просто хотел прокатиться на плоту. Все мальчишки так делают.

- Да, это я знаю. А почему спрятался?

- Ну, ведь иногда мальчишек гонят...

- И правильно, не то еще украдут что-нибудь. Слушай, если мы тебя сейчас отпустим, даешь слово никогда больше не впутываться в такие дела?

- Клянусь, не буду, хозяин! Поверьте, не буду!

- Ну, ладно, берег совсем близко. Прыгай в воду и не валяй больше дурака. Черт возьми, малый, другие плотовщики так бы тебя отдубасили, что на тебе живого места бы не осталось.

Я не стал ждать прощальных поцелуев, нырнул в воду и что было сил поплыл к берегу. Когда Джим подгреб ко мне, большой плот уже исчез за мысом. Я влез на свой плот и был страшно счастлив, очутившись наконец дома".

Мальчик не получил тех сведений, за которыми отправился, но его приключение дало нам возможность заглянуть в быт исчезнувших ныне плотогонов и баржевиков, которых мне хотелось обрисовать в этой главе моей книги.

Теперь перейду к той стороне жизни на Миссисипи, которая в эпоху расцвета пароходства заслуживает, по моему мнению, наибольшего внимания, а именно: к великому лоцманскому искусству, там процветающему. Я полагаю, что нигде в мире ничего похожего не найти.

ПРИМЕЧАНИЯ

Картинки прошлого. (Frescoes from the Past). 3-я глава "Жизни на Миссисипи" (Life on the Mississippi), 1883. Первоначально эта глава была написана Твеном для "Приключений Гекльберри Финна", но включена туда не была.

А.Николюкин