Разумеется, Гитлер и его ближайшие сообщники были этим крайне обозлены. Они ни в коем случае не желали дать оттеснить себя теперь, когда для них на карту было поставлено решительно все. По настоянию Гитлера Лю-дендорф во второй половине дня 8 ноября предстал перед триумвиратом Кар — Лоссов — Зайссер и потребовал включить «Германский боевой союз» в работу по политическому планированию заговора. Когда же это требование было отклонено, Гитлеру не осталось ничего иного, как ошеломляющим маневром заставить «взбунтовавшееся начальство» признать участие фашистов в задуманном государственном перевороте.

Подходящий случай представился в тот же самый вечер во время «митинга отечественных сил» в пивном зале «Бюргербройкеллер». На нем Кар, заранее оправдывая запланированную антиреспубликанскую акцию, выступал в связи с 5-й годовщиной Ноябрьской революции перед министрами, чиновниками, военными и коммерсантами с носившим антимарксистский характер докладом «От народа к нации». Около 21 часа в дверях огромного зала возникла свалка, раздались громкие выкрики, с опрокинутых столов со звоном покатились по полу пивные кружки. Не успел Кар собрать свои бумаги, как в зал ворвалось несколько десятков человек в коричневой форме; на рукавах — повязки со свастикой, на головах — стальные каски. Сопровождаемый двумя громилами, державшими пистолеты дулом вверх, Гитлер устремился вперед. Добежав до сцены, он вскочил на стул и широким жестом потребовал тишины. Гул голосов не смолк, и он приказал одному из телохранителей выстрелить в потолок. Выстрел заставил всех замолчать. Было слышно, как с потолка посыпалась штукатурка.

В воцарившейся тишине Гитлер прокричал, что «национальная революция» началась и зал оцеплен штурмовиками с тяжелым оружием. Потом он произнес несколько фраз о «величии момента». Сохранявший видимость спокойствия Кар и его свита удалились вместе с Гитлером в соседнюю комнату.

Лишь только дверь за ними закрылась, в зале раздался сдержанный смех, послышались возгласы: «Комедия!», «Театр!» Тогда штурмовики выволокли из зала премьер-министра Баварии Книллинга и еще двух-трех видных лиц. Командовавший погромщиками Геринг, стоя на трибуне, еще раз выстрелил в потолок. Шум стал стихать. Тогда Геринг, как сообщает очевидец, «громким голосом, весьма жестко и энергично» заявил: удар направлен не против господина генерального комиссара, не против рейхсвера, а против «марксистско-еврейского правительства» в Берлине.

После замешательства, во время которого Гитлер, то и дело выбегая из соседнего помещения, еще пару раз выстрелил из своего браунинга в воздух, было провозглашено, что три «сильных человека» Баварии — Кар, Лоссов и Зайссер — вступили в союз с нацистским фюрером и во главе с ним и вместе с генералом Людендорфом создали «национальное правительство» Германии. Новые министры, прежде всего объявленный «регентом» Баварии Кар, произнесли короткие, но воодушевившие присутствовавших речи и заверили «рейхсканцлера» Гитлера в своей верности. Свежеиспеченный «имперский военный министр» Лоссов произнес здравицу в честь появившегося в последнюю минуту «главнокомандующего» Людендор-фа: «Желание вашего превосходительства — для меня закон! Я соберу армию на борьбу!» Сам Гитлер говорил о «марше на Берлин». Он заявил, что «ноябрьские преступники» во главе с президентом Эбертом будут переданы суду «национального трибунала» и через три часа после вынесения приговора расстреляны.

На этом программа «национальной революции» на данный вечер закончилась. Гитлер поспешил удалиться, чтобы проинспектировать некоторые опорные пункты своих головорезов. Людендорф остался на сцене пивного зала как символ «национального мятежа». Непрерывно звучали восторженные тосты и выкрики «Хайль Гитлер!». Тем временем Кар, Лоссов и Зайссер почти незаметно исчезли и отправились в расположенную поблизости казарму 19-го пехотного полка, чтобы обсудить возникшую ситуацию.

На следующее утро население Мюнхена узнало из газет, что Бавария освободилась от «ига берлинских евреев» и «глава правительства» Гитлер вскоре наведет порядок в германской столице. Когда же люди вышли на улицу поглядеть, как осуществляется «национальная революция», они увидели повсюду плакаты — Кар, Лоссов и Зайссер доводили до всеобщего сведения, что данное ими в «Бюргербройкеллере» Гитлеру слово вырвано у них силой и, следовательно, ничего не значит: они отмежевываются от Гитлера и Людендорфа.

Оказывается, во время ночного совещания триумвират пришел к выводу, что гитлеровский путч натолкнется за пределами Баварии на немалое сопротивление рабочего класса, как в свое время капповский, и потому никаких шансов на успех не имеет. Когда к тому же из Берлина поступило сообщение, что Эберт ввиду мюнхенских событий наделил исполнительной властью (до сих пор принадлежавшей министру рейхсвера) не кого иного, как именно Секта, Кару и его партнерам стало ясно: из этой нацистской авантюры надо вылезать как можно скорее.

Узнав об этом, Гитлер понял, что его дважды предали — и как псевдореволюционера, и как приверженца военной силы. Он пришел в такую дикую ярость, что не смог преодолеть ее в течение целого десятилетия: «рассчитываясь» 30 июня 1934 г. с Ремом, он приказал убить и Кара и Лос-сова. Однако первоначально Гитлер попытался превратить намеченный на первую половину дня 9 ноября триумфальный марш по Мюнхену в демонстрацию протеста против трех «старых господ», котортчх он таким образом еще надеялся заставить встать под его знамя. Но Кар и его сообщники должны были (если только они не хотели оказаться сидящими между двух стульев — между Гитлером и Сектой) принять серьезные меры. Когда колонна нацистов с Гитлером, Людендорфом, Крибелем, Герингом н другими известными фашистами, шагавшими в первой шеренге, свернула с аристократической Резиденцштрассе и приблизилась к Галерее полководцев, путь ей преградила полицейская цепь. Незадолго до того нацистам удалось прорвать такое же заграждение на мосту через реку Изар, н поэтому они пренебрегли предупреждением остановиться и разойтись.

Прогремел первый залп. Несколько человек, шедших во главе колонны, были убиты, среди них Шойбнер-Рихтер и фон дер Пфордтен. Тут же открыли огонь и нацистские стрелки. Стали падать раненые, остальные бросились на землю. Людендорф, в которого не посмел целиться ни один солдат и полицейский, был арестован на площади Одеон-плац. Было убито 16 фашистов и трое полицейских. Гитлеру повезло: шедший рядом Шойбнер-Рихтер, падая убитым, увлек его за собой на землю. Хотя при этом Гитлер всего-навсего вывихнул себе руку, это позволило ему впоследствии утверждать, что он бросился на землю не от страха или трусости, а потому, что был ранен. Его быстро довели до автомашины штурмовиков, в которой он и умчался с ноля боя. Три дня спустя он был арестован на вилле Ханфштенгля в Уффинге,

Дилетантский путч нацистов бесславно провалился. Ликвидация нескольких еще продолжавших действовать гнезд штурмовиков вечером 9 ноября, во время которой схватили и Рема, прошла без всякого труда. Но фиаско Гитлера уменьшило и шансы Кара на установление своей диктатуры.

Многие покровители фашизма были разочарованы в Гитлере, который легкомысленно подставил ножку слывшему солидным политиком Кару и провалом своего путча подорвал репутацию нацизма. Некоторые закулисные инспираторы НСДАП даже публично заявили, что они отказывают Гитлеру в своей поддержке, однако по-прежнему высказывали одобрение целям нацизма.

В дальнейшем же многие правые политики ретроспективно оценивали путч как событие, послужившее нацистам саморекламой и позволявшее им выдавать себя за «героев». Так, руководитель «Стального шлема» Теодор Дюстерберг писал в 1929 г., что пивной путч «на самом деле нисколько не повредил Гитлеру».

О судебном процессе по делу Гитлера, начавшемся 26 февраля 1924 г. и закончившемся 1 апреля (это напоминает дурную первоапрельскую шутку!), следовало бы рассказать в предыдущей главе, если бы обвинявшийся в государственной измене нацистский главарь действительно был приговорен к заслуженному наказанию, а затем, отбыв положенный срок тюремного заключения, был бы выдворен из Германии как нежелательный иностранец. Такой исход процесса положил бы конец политической карьере Гитлера, хотя это и не устранило бы фашистской опасности; кстати, мог бы появиться и какой-либо иной «фюрер».