В этот радостный день Валентина шла домой в центре шумной толпы. Знакомые и незнакомые люди жали ей руки, а она широко улыбалась, сверкая крупными белыми зубами, и в глазах её не гасла хитроватая усмешка.

В сущности, это было уже не её личной радостью, а радостью всех рабочих и инженеров этого старого текстильного комбината, уже не раз становившегося родиной всяких новаторских починов. А на следующий день к Вале в цех зашла секретарь партийного бюро, зашла и протянула газету. Это была «Калининская правда» за 10 декабря 1958 года. На первой странице, в углу, синим карандашом была отчёркнута статья «С передового участка - на отстающий».

- Про вас, - сказала Варвара Ивановна. - Почитайте в перерыв… Но чтобы носы у меня не задирать, не зазнаваться!

- Мы и так курносые, куда же ещё!

- Не зазнаёмся, тётя Варя, разве с нашей Валентиной зазнаешься?

Не дотерпев до перерыва, статью прочли, так сказать, по клочкам во время работы между съемами. Особенно всем понравился конец: «Ценное начинание Гагановой горячо одобрило бюро Вышневолоцкого горкома партии и рекомендовало широко его поддержать на предприятиях города… У Гагановой уже появились последователи… Надо надеяться, что число патриотов с каждым днём будет расти и множиться, что ценный почин вышневолоцких текстильщиц будет поддержан на всех предприятиях области».

- Ну, девчата, мы теперь одобренные. Держись! - сказала Валентина.

Это было сказано больше «для порядка», ибо она твёрдо знала: маленький её коллектив не отступит.

Как-то прошлым летом Валентина вместе со своим мужем, тогда ещё «ходившим в женихах», сидела на скамье в городском бульваре, вытянувшемся вдоль канала. Предпраздничный вечер выдался тёплый. Солнце, опустившись за деревья старого парка, пронизало кроны тополей толстыми, как медная проволока, лучами и бросало золотые блики на медленно движущуюся воду.

В зелени парка оркестр играл какой-то старинный вальс, и оттого на душу ложилась ласковая задумчивость. Молодая пара забавлялась тем, что бросала в воду маленькие камешки и наблюдала, как по тёмной её поверхности расходились круги. Они делались всё шире и шире, пока не заполняли всё водное зеркало…

И вот теперь, с некоторым даже удивлением следя за тем, как всё шире и шире распространяется по стране её почин, Валентина всё чаще вспоминала этот вечер и эти круги по воде, разбегавшиеся от брошенного маленького камешка. Сначала о своём желании перейти в отстающие бригады заявили три девушки прядильного цеха. Потом несколько молодых ткачих. А после того как калининская областная газета снова и снова вернулась к тому, что происходит на фабрике Вышнего Волочка, в отстающие бригады стали переходить лучшие мастерицы знаменитого текстильного комбината «Пролетарка». Движение перекинулось в машиностроение, в химию, в полиграфию. Наконец пришли сообщения, что в него включаются колхозники.

А когда это дело было поддержано «Правдой», круги сразу вырвались за пределы области и, постепенно расширяясь, охватывая всё новые и новые отрасли производства, разбегались уже по всей стране. «Почин Валентины Гагановой», «Гагановские методы», «Последователи Гагановой» - такие заголовки мелькали в газетах, об этом слышалось в радиопередачах. Фамилия эта становилась широкоизвестной. Но та, кто её носила, оставалась всё такой же, прежней Валентиной. Так же спешила она по утрам на свою фабрику, боясь опоздать, так же была строга к себе на работе, так же проста в обращении с людьми. С той же старательностью занималась она своими скромными общественными обязанностями секретаря комсомольского бюро смены. И когда какой-нибудь заезжий корреспондент или кто-нибудь из тех, кто приезжал на фабрику изучать её опыт, принимался с преувеличенным усердием, употребляя звучные эпитеты, превозносить её, Валентина краснела, хмурила короткие золотистые брови и вдруг беззастенчиво обрывала:

- Хватит вам, уши вянут…

- Но позвольте, то, что вы сделали…

- Не я одна, люди сделали, семилетка сделала, партия сделала…

Приезжим на комбинате даже советовали быть с нею посдержаннее во избежание неприятностей. И в самом деле, в том, что произошло, что делали теперь по почину Гагановой в разных концах страны многие хорошие советские люди, Валентина не видела своей особой заслуги. Все охвачены были идеями семилетнего плана. О семилетке говорили в обеденные перерывы, вечером в клубе, дома за чаепитием… И было о чём поговорить: ведь с вершин этого плана уже можно увидеть контуры коммунизма!

Великие идеи рождают великую энергию. В ответ на всё, что заложено в семилетием плане, в стране взмывает волна трудовой инициативы. И совершенно естественно, что в этом движении к коммунизму люди думают не только о себе, а и о своих близких, о соседях, о друзьях. Это же так понятно: ведь не в каких-нибудь там Соединённых Штатах, а в Советском Союзе мы живём.

Валентина не скрывала, что рада, что дело, начатое ею и показавшееся ей поначалу простым, естественным и даже обыденным, так горячо поддержано её соотечественниками и приносит теперь пользу семилетке. Но то, что её имя так часто мелькает в газетах, произносится по радио, её смущало. С детской напористостью упрашивала она приезжавших в Волочёк литераторов изобразить всё как-нибудь так, чтобы о ней было поменьше, а о её «девочках» и её фабрике побольше.

- Ведь вместе же мы всё это делали! Кабы не они, что б я смогла?.. И хватит обо мне, давайте о девочках буду рассказывать. А, ладно? Вы не сердитесь, что я так прямо?

Её светлые глаза, живые, весёлые, смотрели просительно.

- Не во мне же дело, - в семилетке… Время же такое!

И вот неожиданная весть: Валентина приглашена в Москву принять участие в работе Пленума Центрального Комитета партии. Притом сказано, что, может быть, ей предоставят слово.

По характеру она человек решительный, бесстрашный. Но, узнав об этом приглашении, испугалась. Выступить в Москве, перед лучшими людьми партии! Ей, простой работнице!

Что им может сказать она, никогда не выезжавшая из своего небольшого города?

Чем, какими словами, какими мыслями может она их заинтересовать?

- Полно, нет ли в этом какой ошибки? - взволнованно говорила она секретарю партбюро, через которую пришло к ней это известие. - Может, тётя Варя, там перепутал кто?

Секретарь партбюро сама много лет отработала у машин и теперь, выдвинутая на партийную работу, оставалась прежней работницей. И в поведении её мало что изменилось, и говорила она по-прежнему просто, избегая холодных, штампованных, затёртых фраз.

- …Тут наши как-то туристами по Осташковскому району бродили, рассказывали мне, что были там, где Волга начинается: так, крохотный ручеёк из болотца истекает. Они его с берега на берег перепрыгивали… А после того как она в себя много рек, речек и ручьёв примет, - громада громадой, самая большая в Европе речища…

Когда Варвара Ивановна заводила то, что в цехе называлось «душевной беседой», люди порой не сразу понимали, куда она ведёт речь, но все, кто её слушал, знали, что выведет она обязательно к нужному. Валентина любила слушать эту пожилую женщину, вся жизнь которой прошла в цехах.

- Так вот, девушка, и с твоим почином: началось с ручейка, а сейчас вон какая река бушует!.. Партия, она слышит, где какой в народе родничок забил. Как что хорошее заметит, берёт в свои материнские руки, растит, а потом - нате вам, люди, берите, пусть это вам в жизни помогает… Ты молода, не помнишь этого, а я помню, как в нашей области первые социалистические договоры подписывали, как Ксения Шевалёва с «Пролетарки» сквозные бригады отличного труда создавала… И тебе, Валя, нечего тушеваться: сколько уж простых людей на ту трибуну поднималось, и партия всегда их, как мать родная, слушала… Только не с пустым разговором надо на ту трибуну идти, лишними словами не сорить.