Девушка отвернулась. Горькое чувство обиды захлестнуло ее, однако коньяк несколько успокоил нервы.

– Лиз, ради всего святого, – умолял он, – у меня безвыходное положение.

– Такого не бывает, дорогой Билл, – спокойно произнесла Элизабет. – Тот, кто не может найти выхода, просто не пытается его отыскать. Разве я не права?

– Лиз, не будь эгоисткой! Ты сейчас думаешь только о себе.

– Ну знаешь ли! – Элизабет рассмеялась. Коньяк уже давал о себе знать. – Женщина, которая самоотверженно отдается, оказывается, еще и эгоистка.

– Не передергивай! Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Моя дочь—это моя дочь, а ты – это ты. Принимай меня таким, какой я есть.

– Прекрасно! Тогда почему ты ей не скажешь, что она – это она, а я – это я? А то, видите ли, он здесь один…

– А что, по-твоему, я должен был сказать? Пусть подождет, пока я перестану заниматься с тобой любовью?

– К тому времени, как зазвонил телефон, ты кончил заниматься любовью.

– О Господи! Давай не будем усложнять. Я должен лететь в Чикаго, однако мне вовсе не хочется. Должен, понимаешь, должен! Я принадлежу тебе, но у меня есть обязанности перед семьей, и тебе необходимо с этим мириться.

Элизабет задумалась. Может, она действительно эгоистка? Семейные узы… Как его понимать? Он что, так и будет разрываться на два фронта?

– Билл, возьми меня с собой! Ради Бога! Прошу тебя, не бросай меня здесь! – Она почти заклинала, увидев, как тень недовольства набежала на его лицо. – Если я нужна тебе, забери отсюда!

Глаза девушки не только умоляли – они предупреждали: оставит сейчас, потеряет навеки.

– Ну ладно, что делать, – сдался он. – Собирайся, только быстро!

– Спасибо! – Голос Элизабет дрогнул.

– Не за что меня благодарить, – произнес Билл нарочито бесстрастным голосом. – Терпеть не могу, когда на меня давят.

– А как быть с папкой? Оставим внизу?

– Зачем? Отдашь Роберту – пусть полюбуется. Через неделю прилетит сюда, разберется со своими друзьями.

– Может, Крокеру все-таки позвонить?

– Нет! Выкинь его из головы. Собирайся, а я пока выясню, когда ближайший рейс в Чикаго. – И, помолчав, добавил: – Учти, последний раз я пошел у тебя на поводу.

Элизабет вздернула подбородок.

– Нет, Билл, это лишь начало! – ответила она с вызовом.

– Себялюбивая ты женщина, – вздохнул он.

– Но зато твоя! Ты же сам признал, разве не так?

– Я спущусь вниз. Подожду тебя в холле, – бросил Билли, выходя из номера.

Элизабет опустилась в кресло. Ей казалось, будто она только что закончила бег на длинную дистанцию.

Если бы не звонок! Целых три дня выкроил бы Блэкмор для нее из времени, спрессованного до предела. Видимо, она для него что-то значит?

Девушка поняла, в его сердце и для нее нашлось местечко. Ну что ж, пусть семья занимает первое место! Пока…

Рано утром, в начале шестого, Элизабет и Билли прибыли в аэропорт. Как только они прошли регистрацию, Блэкмор кинулся звонить в Чикаго, в клинику, куда положили Мэри.

Девушка осталась в зале. Она сидела ожидая, когда объявят рейс и появится Билли.

Наконец увидела его – хмурый вид не предвещал ничего хорошего.

– Что случилось? – спросила она встревожено.

– Не знаю, – буркнул он, садясь рядом в кресло. – Мэри пока в операционной. Почему так долго? Неужели операция занимает столько времени?

Элизабет не знала, как его успокоить. Билли взглянул на часы.

– Наш рейс не объявляли? Не хватает только, чтобы задержали вылет!

Элизабет дотронулась до его руки.

– Не волнуйся, все будет хорошо! Мэри – цветущая, пышущая здоровьем женщина. Не предполагаю, что появились какие-то осложнения.

– Бог с ней, с Мэри! Она меня не беспокоит, – сказал он, вставая.

Берта… Конечно, Блэкмор думает о дочери! Прекрасный отец… Понимает ли она, как ей повезло? Элизабет смотрела ему вслед, размашистой походкой Билли шагал к стойке регистрации. На месте ему не сиделось…

Они приземлились в час пик. Девушка похвалила себя за предусмотрительность. Ее машина стояла на платной парковке.

В самолете они молчали. Билли целиком погрузился в собственные мысли, судя по выражению лица, далеко не радужные. Элизабет его не беспокоила. Бессонная ночь тоже давала о себе знать.

Где-то ближе к полудню они уже входили в вестибюль частной клиники.

Молоденькая регистраторша, то ли не имела права, то ли не хотела что-либо объяснять, кивнула в сторону лифта, сказав, что палата Мэри на втором этаже.

Как только распахнулись двери лифта, Элизабет сразу увидела в холле Берту. Бледное, без кровинки, лицо и остановившийся взгляд свидетельствовали, что она не помнит себя от горя.

Смерив Элизабет ненавидящим взглядом, Берта бросилась к отцу и замерла в его объятиях.

– Папочка, как ужасно! Врачи ничего не говорят. Прошло столько времени, а я не знаю, что с мамой, – бормотала дочь, давясь рыданиями.

– Успокойся, девочка! – Билли поглаживал ее по волосам. – Сейчас выясним. Где здесь гостиная? Пойдем. Подожди меня там, я скоро вернусь.

– Я с тобой! Хочу посмотреть на их лица, когда врачи станут выпроваживать тебя домой, ничего толком не объяснив.

Несмотря на серьезность ситуации, Элизабет не могла не улыбнуться. Как и Берта, она хорошо знала характер Билли – если тот что-то решил, значит, добьется обязательно и сметет на пути любые препятствия.

Блэкмор, взглянув на Элизабет поверх головы Берты, перехватил ее взгляд и едва заметно усмехнулся, дав понять, что оценил скрытую иронию дочери.

– Оставайся здесь! – приказал он Элизабет. – Хорошо?

Девушка кивнула.

– Обо мне не беспокойся! Главное – выяснить, как чувствует себя Мэри. – Элизабет ободряюще улыбнулась.

Он благодарно кивнул, взял Берту под руку, и отец с дочерью ушли.

Элизабет провожала их глазами, сожалея, что ее нет с ними. Ей очень хотелось поддержать обоих, проявить участие в тяжелой для них ситуации.

Нет, она всегда поступала правильно – никогда никому не навязывалась! Ведь часто сочувствие, желание помочь людям в беде оборачиваются бесцеремонным вторжением в чужие души, размышляла Элизабет, бродя по этажу в поисках гостиной. Особенно обидно, если тебя не переносят те, кому хочется сказать участливое слово, утешить наконец! Проявлять такт, осторожность, решила девушка, только в таком случае Блэкморы, возможно, станут относиться к ней так, как она заслуживает.

Семейные традиции, родственные узы – как бы живой организм, отторгающий инородное тело. Разве она не знает? Ее собственные родители—тому пример: допускали в свою жизнь урывками, возвращаясь домой после долгих странствий.

А тетя Шэрон? Дизайнер, натура весьма экзальтированная, умудрялась держать племянницу во время школьных каникул на почтительном расстоянии, лишь бы та не нарушила раз и навсегда установленный художественный беспорядок. Дом Шэрон, расположенный вблизи озера, немало способствовал их равноправному союзу, даже, скорее, не дом, а само озеро.

Презирающая мужчин, тетя осталась старой девой. Ей было где-то около сорока, когда на ее голову свалилась Элизабет. Шэрон, не имеющая никакого опыта общения с детьми, развила бурную деятельность, пристроив племянницу в различные спортивные клубы.

Свободного времени у девушки не осталось. Волейбол, коньки, гимнастика, альпинизм, акробатика… К восемнадцати годам Элизабет мало уступала профессионалам. Просто замечательно!

Она улыбнулась.

А ее дяди? Ученые сухари… Вечно отмахивались от нее, уткнувшись в старинные фолианты. Школьные годы в обществе вечно занятых убежденных холостяков оставили жалкое воспоминание.

Однажды Элизабет заболела. Банальный бронхит уложил ее в постель. Дядюшки быстро спровадили племянницу в частную клинику, где она провалялась до конца учебного года.

Элизабет наотрез отказалась возвращаться к ним, чему те несказанно обрадовались – присутствие в доме неугомонной, любознательной девушки мешало консервативным книжным «червям» сосредоточиться. И не возьми ее тетя Шэрон к себе, пришлось бы Элизабет коротать каникулы в школе.