Медленно подползала густая обволакивающая ночь, утренние события казались суматошным тягостным сном, нечетким и размытым.

Девушка, видимо, задремала. Перелет, стычка с Биллом, эмоциональное напряжение давали о себе знать.

От скрипа двери и света в прихожей она вздрогнула. Еще не выйдя из полузабытья, Элизабет увидела мужчину и женщину, застывших на пороге.

У женщины были короткие волосы. Темные пряди обесцвечены на концах солнцем. Загорелое дочерна лицо, на котором выделяются ярко-синие, как у Элизабет, глаза. Поношенные джинсы, измызганные до такой степени, что не всякий бродяга согласился бы их надеть, как, впрочем, и видавшую виды куртку.

Мужчина выглядел под стать ей. Патлы светлых волос, нечесаная борода, лицо грубое, задубелое. Только глаза сияют – серые, выразительные, лукавые… Коренастый, крепкий. Тоже в джинсах, ковбойке, сверху жилетка.

Отец и мать…

Разве похожи они на родителей? Какие-то хиппи-переростки!..

Немолодые, а вид такой, словно вернулись с дискотеки, где бесновались под звуки неистового рока.

Что, испугались?..

Сходство с юнцами поразительное – оба старательно прятали глаза, как если бы, возвратившись с безумных гульбищ, неожиданно столкнулись с разъяренной мамашей, готовой задать непослушным чадам основательную порку.

Растерялись…

Вот ведь как бывает! Впрочем, они и раньше не знали, как вести себя с Лиз, их единственной дочерью. Спихнуть к родственникам, пристроить в интернат—вот и все заботы.

Не успели оглянуться, а Элизабет выросла и превратилась в незнакомку. Она для них – феномен. Естественно, родители не могут прийти в себя, увидев гостью в своем доме.

– Лиз! – Отец первым обрел голос – Что ты здесь делаешь?

Лиз… Девушка улыбнулась. Он называл дочку так и в пять, и в десять, и в пятнадцать лет.

Пару недель назад Элизабет позвонила им, надеясь, что они еще не отправились в очередную экспедицию, хотелось поговорить, пообщаться.

– Лиз, что-нибудь нужно? – спросил отец таким тоном, словно она что-то требовала.

– Надеялась повидать вас! – сказала дочь довольно сухо. Что она услышала в ответ тогда, по телефону? «Мы завтра отбываем в Каир. Времени в обрез. Подожди, пока вернемся».

И так всегда! Ни ласкового слова, ни участия! Никогда родители не проявляли особой любви и ласки. Если бы не сходство с матерью, впору задуматься: уж не подменили ли девочку в роддоме? Как неродная!

Мамочка и папочка, консервативные до мозга костей, страдают, не зная, как наставить дочь на путь истинный. Предположим, ей тоже захотелось бы стать археологом и заниматься всю жизнь раскопками каких-то древних черепков. Какой ужас, а?..

На пианино не играет, танцами не увлекается, одета как огородное пугало… Кошмар!

Кукушонок она в чужом гнезде! А вернее, незнакомая пичужка, залетевшая вдруг к кукушке-маме и кукушке-папе.

Элизабет слабо улыбнулась, разглядывая родителей. Но неожиданно ее лицо сморщилось, она всхлипнула и разрыдалась. Плакала горько, взахлеб, а сердце сжималось от любви к этим, казалось бы, жестокосердечным людям.

Элизабет любила их, неуемных путешественников, трудяг, ей так хотелось найти слова, чтобы выразить переполнявшие ее чувства, удостовериться, что и они тоже относятся к ней как любящие родители, способные успокоить исстрадавшуюся душу.

Слезы дочери поразили Гилланов. Напряжение стало почти осязаемым, рыдания, разрывающие тишину, звучали невыносимо громко.

Элизабет редко плакала. Она силилась вспомнить, когда позволила себе так расслабиться при них, и не могла. Тело сотрясалось от безудержных всхлипываний, но остановиться девушка была не в состоянии.

До нее долетали взволнованные голоса. Звякнула какая-то железка. Послышался шорох. И ласковая рука легла на плечо. И кто-то, обняв ее, прижал к груди.

– Лиз, милая, что случилось? – услышала она слова матери.

Родной голос, встревоженный, сострадающий, мгновенно прорвал плотину постоянно молчаливой сдержанности, фразы хлынули потоком, выплескивая все, что скопилось в душе.

Зачем она позволила разойтись эмоциям? Разве родители виноваты в том, что произошло? Однако Элизабет рассказала про свою жизнь без утайки от начала до конца.

И про встречу с Робертом, и неожиданную любовь к его брату, про день рождения Берты, про компанию Блэкморов, поездку во Франкфурт-на-Майне.

И даже о том, что думала о них, отце с матерью…

– Вот и приехала, чтобы побыть одной, расставить события по полочкам! – вздохнула Элизабет.

В ответ – ни звука! Как всегда, подумала дочь, им нечего сказать. На сердце стало еще тяжелее.

– Не ожидала застать вас дома, – добавила Элизабет, как бы извиняясь.

– Естественно, – иронически отозвалась мать. – Мы всегда в отъезде и здесь появились случайно.

– Я совсем не то имела в виду, – смутилась Элизабет, чувствуя неловкость. – Я пыталась объяснить…

– Можешь не продолжать, – прервала ее мать суровым тоном. – Я прекрасно поняла, что ты намеревалась сказать.

Тишина, гнетущая и бесконечная, повисла тучей. Неожиданная резкость матери лишила Элизабет всякого желания отвечать. Откашлявшись, отец неожиданно спросил:

– А вот почему ты не поинтересовалась, что мы тут делаем?

– Виновата. Вы, кажется, собирались в Египет?

– Да, но не получилось…

Он подсел к дочери и стал как бы между прочим рассказывать о том, в какой переплет оба попали.

Оказывается, разного рода междоусобные войны помешали им продолжать работу. Они очутились в аэропорту одного арабского государства, где им приказали сидеть в зале ожидания и ждать рейса в США. Даже багаж отказались выдать на основании того, что вид у археологов диковатый. Так вот мы и прилетели, не имея возможности переодеться!

– Чудики! – сказала мать, ставя на стол кофейник с дымящимся напитком. – Неудачно закончилась наша экспедиция. Ну, а вот теперь решили принять достойный вид и где-нибудь отдохнуть как белые люди, например, на Майорке…

– Здорово! – воскликнула Элизабет.

В голосе прозвучала откровенная зависть.

Лежать на песочке, загорать, плескаться в море, есть, спать, ни о чем не думать, никуда не спешить, что может быть лучше? Она вспомнила, как однажды отдыхала с Кристиной в Греции, когда Билли с дочерью уехал на побережье Испании.

– А почему бы тебе не отправиться с нами, а? – Мать пришла в восторг от собственной идеи. – В самом деле, дорогая! Развлечешься, встряхнешься… По-моему, то, что надо!

– Не могу, – печально вздохнула Элизабет. – Компания не оплатит.

– А по-моему, она тебе задолжала, – не сдержался отец.

– Ты невыносим! – всплеснула руками мать, увидев, как дочь мгновенно изменилась в лице.

– Прекрати! – повысил голос отец. – Возможно, я слишком много времени провожу среди развалин, собирая раритеты древности, но не настолько отстал от жизни, чтобы не понимать, какого презрения заслуживает мужчина, использующий женщину ради удовлетворения своей похоти!

– Ты прав, папочка! – Элизабет, как всегда, не покривила душой. Врожденное чувство правды и честность заставили искренне добавить: – Но он поступал так потому, что я сама позволяла ему обращаться со мной подобным образом.

Отец промолчал, отведя взгляд.

В гостиной зазвонил телефон. Семья замерла. Мать бросила на дочь вопросительный взгляд.

– Может, тебя?

– Возможно, – пожала плечами Элизабет. – Хотя вряд ли… Я никому не сказала, куда отправилась.

А вдруг Кристина? Или Билл? Но…

– Возьмешь трубку? – спросил отец.

– И не подумает! – ответила за нее мать. – Незачем, да и не с кем разговаривать.

Дочь перехватила взгляд, который мать кинула на отца. Что он означал – неизвестно, только тот кивнул в ответ и с мрачной решимостью вышел из кухни.

– Я права? – спросила мать напрямик. – Или ты все-таки ждешь звонка?

– Права, мамочка! Я устала выяснять отношения.

Элизабет опустила голову.

– Я тоже так думаю! – заметила мать, вставая из-за стола. Похлопав дочь по плечу, добавила: – Возможно, мы никудышные родители, но мы тебя любим, гордимся тобой и в обиду не дадим. И вообще, к черту Майорку! И здесь можно неплохо отдохнуть.