«Ты выглядишь как гребаное животное. Удивительно, что она вообще не сбежала».

Он перевел глаза на повязку в области сердца, затем на такую же, но побольше, на боку, закрывающую три колотые раны. Содрав ее, он заглянул под бинт. На трех разрезах виднелись аккуратные черные стежки. На одном он насчитал четыре, на другом пять, а на самом большом — семь. Прижав пластырь к коже и невольно поморщившись, он прикрепил повязку обратно и перевел взгляд на грудь. Не совсем понятно, как Илаю удалось ударить его ножом в грудь, но Холден так растерялся, увидев Гри, что Илай, должно быть, напал на него сзади, и Холден даже не понял, как все произошло. Врач сказал, что еще пара миллиметров и удар пришелся бы прямо ему в сердце. Ему повезло.

Повезло, не то слово.

Он жив. И Гризельда жива. Он знал лучше любого доктора. Он знал, что сегодня ночью в целом мире не осталось удачи, потому что она вся — до последней гребаной капли — принадлежала ему.

Открыв дверь, он медленно вышел из ванной и заглянул в спальню. Какая-то идиотская, похотливая его часть очень надеялась, что Гри поджидает его, лежа на кровати с игривой улыбкой, но в комнате было чисто, тихо и пусто.

Он оперся головой о дверной косяк, пытаясь осмыслить реальность, перед тем, как вернуться к ней в гостиную.

Как правило, у Холдена не было эмоциональной связи с женщинами. Физической? Без проблем. Но после Гри он не встречал женщины, способной тронуть его душу. Со сколькими бы женщинами он не спал, конечный результат всегда был один и тот же: когда он кончал, в его сознании вспыхивало лицо Гризельды. Неважно, с кем он был. Неважно, что Гризельда умерла, и что в его фантазиях у нее по-прежнему было лицо подростка, уже одно это, как он знал, выходило за пределы добра и зла. В качестве аргумента можно было бы сослаться на то, что он годами искал кого-нибудь, кто мог бы занять место Гризельды в его сознании, но его воспоминания о ней были слишком неистребимыми, чтобы их вытеснить. Все десять лет она была его самым сильным, самым неистовым, неизбежно подсознательным сексуальным стимулом. Сколько он себя помнил, она была пульсирующим сердцем его сексуальной жизни. Нравилось ему это или нет, но так было всегда.

Почему? Потому что, когда он подростком с бушующими гормонами оказался в ужасных условиях, Гризельда стала для Холдена не только единственным источником утешения и ласки, но и его первым горячим, страстным желанием. День за днем он наблюдал, как ее тело обретало зовущие изгибы, а когда обнимал ее по ночам, чувствовал, как эти изгибы прижимаются к его телу. Она была первой девушкой, взволновавшей его сердце и тело. Она была его семьей, его лучшим другом, его наперсницей и партнером. Он любил ее страстно и безрассудно, и ее трагическая гибель только помогла ему еще больше идеализировать ее в своем сознании и сердце. Она была всем, чего он хотел, всем, что он потерял, и чем-то, чего у него никогда не будет.

И тут неожиданно, спустя десять лет, девушка его мечты оказалась у него, и ему уже было совершенно наплевать на то, что они встретились всего несколько часов назад. Во взрослом возрасте он никогда не испытывал ничего похожего на то, как реагировало сейчас его тело: прерывистое сердцебиение, кровь бешено несется по венам, кожа ждет ее прикосновений, губы жаждут ощутить ее вкус. Он хотел ее физически, всеми возможными способами. Сильно. Немедленно. Он хотел прикасаться к ней, ощущать рядом тепло ее тела, слышать звук ее прерывистого дыхания и чувствовать его на своей шее. Он хотел убедиться, что она на самом деле живая, а не просто красивая и мучительная галлюцинация. И неважно, кем она стала, он ни за что не хотел ее отпускать.

Помимо очень явного и примитивного физического влечения к ней, он снова хотел ее узнать. Он хотел до каждой мелочи изучить ее сердце и мысли, как десять лет назад, когда он умел считывать каждую интонацию ее голоса, любое выражение ее лица. Они были так близки, так созвучны друг другу, что слова были практически не нужны. Все десять лет ему страшно не хватало такой близости. Он отчаянно тосковал по этому чувству. И теперь, когда она оказалась здесь с ним, хотел его вернуть.

Сделав глубокий вдох, Холден повернул в короткий коридорчик, ведущий в сторону гостиной, и попытался успокоиться. Несмотря на страстное желание незамедлительно воссоединиться с ней всеми возможными способами, эмоционально и физически, ему нужно притормозить и попытаться расслабиться. Он ведь не хочет ее напугать, черт возьми! И Холден напомнил себе, что это была не просто какая-то девушка для развлечения или перепиха.

Это была Гризельда, воскресшая из мертвых.

Сделав несколько медленных, неуверенных шагов, он вошел в гостиную и обнаружил, что девушка сидит на краю дивана, наклонив голову вперед, и разговаривает по мобильному телефону. И хотя его первым желанием было сесть рядом, он намеренно встал напротив нее, оставив ей личное пространство, пытаясь читать по ее лицу.

— …Мне очень жаль, миссис Маклеллан, но у меня не так много родных, поэтому я должна остаться здесь на некоторое время и позаботиться о нем. Да, мэм. Ммм. Мой приемный брат, — она помолчала, глядя на Холдена снизу вверх. — Да. Мы давно не виделись.

Холден приподнял брови, как бы спрашивая ее, все ли в порядке. Она пожала плечами, затем снова опустила глаза на колени, но все еще была напряжена.

— Я это понимаю. Я бы никогда не оставила Вас в трудном положении и должна была предупредить заранее, но его травмы — это была ужасная, э-э, авария.

Холден опустился в кресло напротив нее и поморщился, почувствовав, как от этого движения взвыли ребра.

Она выдохнула и, наконец, расслабила плечи.

— О. Хорошо. Спасибо. Это, правда, так… мило с Вашей стороны, — она провела тыльной стороной руки по глазам, хотя интонация ее голоса осталась спокойной и ровной. — Я очень ценю это. Ммм. С ним все будет в порядке. Да. Пожалуйста, поцелуйте ее за меня. Передайте ей, что я обещаю рассказать еще больше сказок, когда вернусь. Да. Хорошо. Пока.

Она взглянула на Холдена и положила трубку. Сначала он решил, что она сбита с толку, но он не был в этом уверен и бесился от того, что не может понять ее лучше.

— Я воспользовалась твоим телефоном, — сказала она. — Надеюсь, ты не против.

— Всё мое — твое, Гри, — снова сказал он.

Она неуверенно улыбнулась, но быстро нахмурилась и снова посмотрела на телефон.

— Мой, э-э… Джона несколько раз звонил, пока он был выключен. И, похоже, оставил пару сообщений. Мне они не нужны. Просто удали их, ладно? Я бы сама их удалила, но не знаю пароль твоей голосовой почты.

— Конечно, — ответил он, забирая мобильный из ее вытянутой руки. Он был теплым после того, как она прижимала его к уху, и Холден сжал телефон пальцами. — Это была твоя начальница?

— Да. И она меня не уволила, — сказала Гри, засмеявшись от удивления. — Она сказала, что найдет замену на месяц и оставит меня на этой работе.

— Месяц, — ему было больно улыбаться, но Холден не мог сдержаться, потому что тридцать дней с ней казались ему настоящим чудом. И, тем не менее, он не хотел на нее давить. — Гризельда, ты останешься здесь на месяц?

— Я… Я не… Я имею в виду, я могу, но я не… — она посмотрела вниз, ее щеки порозовели.

— Останься, — просто сказал он. Слова слетели с его губ, как сотни раз до этого, в подвале Калеба Фостера. Он поймал ее взгляд, и она неуверенно моргнула.

«Останься, — подумал он, размышляя, как было бы здорово, сядь он рядом с ней, тогда он мог бы заправить выбившуюся прядь рыжевато-русых волос ей за ухо. — Останься навсегда. И больше никогда меня не бросай».

— Я останусь ненадолго, — сказала она, вставая и снимая с подлокотника дивана два сложенных полотенца. Разложив их на подушках, она начала разглаживать полотенца руками, таким образом, демонстрируя ему свой потрясающий зад, который на какое-то время отвлек его от происходящего.

— Что это за полотенца? — наконец, спросил он.

Она слегка повернулась, чтобы посмотреть на него.