Сын (иронично). Кроме пенсии?
ГПЧ. Дурак, этот личный счет не мой личный! Это партийная касса! Это святое! Меня же уроют в земельку, если я… тебе… Или ещё кому…
Сын. Я есть гарантия. Для тебя.
ГПЧ. Какие гарантии?.. Из наших уже трое… Улетели… в Царство Небесное… Хотя, сынок, отдали свои счета… Отдали, я знаю… Счет — моя гарантия…
Сын. Батя, объясняю: человек иногда думает, что он волен, как птица. Увы, не птица… И потом, мы продолжаем ваше же дело. И куда успешнее. Золотишко партии должно работать, а не лежать мертвым грузом. Золото, как говорил Карл ваш Маркс, должно работать. На идею.
ГПЧ. И какая же идея, смею полюбопытствовать?
Сын. Идей много. А главная — сделаем из России-матушки бананово-кокосовую республику. И все папуасы будут счастливы, это я гарантирую.
ГПЧ (в сердцах). Подавитесь! Мы подавились, и вы подавитесь, молокососы!
Сын (со смехом). Какие речи! С трибуны надо выступать, папа!.. Кто бы говорил?.. Ты ещё перец!..
ГПЧ. Какой есть… И говорю…
Сын (шелестит бумагой). Вот, полюбопытствуй, пожалуйста. Тебе будет интересно жить… Полезное чтение…
ГПЧ (после длительной паузы). Какой подлец!.. И это мой сын! Если бы я знал… в младенчестве… голову бы оторвал… Раз — и не было бы проблем…
Сын. Ну это, судя по документам, вы умели делать. С энтузиазмом… За все надо платить, батя! Особенно за грешки молодости.
ГПЧ. Дурак, я выполнял приказ Главнокомандующего…
Сын. И успешно, коль в такие знатные люди вышел…
ГПЧ. Будь ты проклят!.. (Хрипит.) Валидол… там… там…
Сын. Не волнуйся. (С участием.) Вот и валидольчик… вот так… под язык… Дыши глубже… Зачем так волноваться?.. Никакое золото не стоит чести коммуниста…
ГПЧ. Уууйди…
Cын. Ухожу. А ты посоветуйся с боевой гвардией, с товарищами, так сказать, по казне…
ГПЧ (хрипит). Во-о-он!
Сын. Помни: помирать тебе рановато… Даю сутки…
И шаги, и удар дверью. И дыхание загнанного, беспомощного старика.
Через несколько минут из подъезда крепости бело-голубым шейхом или контрпринцем, как угодно, выплыл Виктор — международный рэкетир и потенциальный убийца отца своего.
Телохранители окружили его, молодого, но уже такого драгоценного, и повели в колыбель «кадиллака».
Ситуация возникала любопытная. Признаюсь, я люблю золотые вещички. На женщинах. Это их украшает. В данном случае, правда, ни женщин, ни вещичек, а, должно быть, одни золотые бруски. Знаменитое золото КПСС. Золото партии. Неужели оно существует? Столько о нем разговоров, что возникает однозначное впечатление: его нет в природе. Однако, оказывается, есть. Если все то, что мы прослушали в радиопьесе, правда. А почему бы нет? Накопление средств, если мне не изменяет память, началось у большевичков ещё до семнадцатого года. Многократное умножение валюты и недвижимости случилось в годах тридцатых за счет мощных позиций разведки в белой эмиграции и в Коминтерне. Хорошо почистили партийные кассы друзей и недругов соколы товарища Сталина. Уже тогда разведка и партия превратились в единый организм, этакий спрут, выполняющий личные указания вождя всех народов и народностей. Потом наступила удобная оттепель: СССР решил завоевать всю Африку, Южную Америку, Ближний Восток и Азию. Чтобы дружить, надо вооружить. Это был злободневный лозунг эпохи Карибского кризиса. А где оружие, там золотой дождь, золотые ручьи, золотые реки… Видимо, КПСС стояла не только у истоков, но и близ речных устьев… Была создана на черный день партийная касса. Общак, если быть откровенным и простым, как линия партии. Общак — это общая касса для воров, в которой хранятся деньги, предназначенные для оказания материальной помощи особо нуждающимся ворам. Воровские законы, они и в Кремле воровские. Только суммы на порядок выше в кремлевской зоне… И это верно: воры в законе, они же слуги народа, они же блатаки, то есть скупщики и укрыватели краденого, должны достойно представлять свой народ на международной арене. Деньги — власть, и молодым, нетерпеливым сыновьям хочется поскорее раздеть своих властолюбивых отцов. И плохо, если какой-нибудь папа зажился на белом свете. Не понимает родной, что пора и честь знать да в Царствие Небесное спешить. Боюсь, что ГПЧ участок номер три заказан.
«Кадиллак» уплыл в речные просторы улиц и проспектов. Мы же продолжали вести наблюдение за жертвой вымогательства. Поначалу слышали бормотание старого человека, всхлипы, шаркающие шаги, потом ГПЧ взялся за телефон, набрал номер.
— Алле? Михайлович? Это я… Вот сынок ко мне приехал…
— И чего ему надо? — Грубый, солдафонский голос. — Чего?
— Требует, так сказать, счетик перевести на себя…
— Подлец! — бухнул Михайлович. — Мы же договорились: золото партии это НЗ.
— С кем договорились?
— Ты что, дурак? Чтобы я тебе сказал по телефону?.. С кем надо… договорился… Сучий молодняк… За горло хватают… Микрухи[12] херовы, — ругался солдат партии.
— И что делать, Михайлович?
— Ничего, — отрезал собеседник ГПЧ. — Я тебя после звона[13] найду… — И бросил трубку.
— Ааа, чтоб вам всем подохнуть, псам безродным, — закашлялся заложник обстоятельств.
И был во всем, безусловно, прав, кроме одного: собаки никогда не предают и не сдают своих хозяев. Кажется, я уже говорил об этом. Только субъект рода человеческого способен… Нет, не буду петь оду мешку с дерьмом… Все и так ясно, без слов…
— Командир, выщелкиваем Михайловича? — предложил Никитин. — Это где-то здесь, рядом…
— Сколько по времени? — спросил я.
— Минут пять; если номер забронирован, десять…
— Как на акт с дэвушкой, — подмигнул Резо-Хулио и заработал подзатыльник от Никитина. — Больно же, вах! Шарик не казенный, мой…
— Працюй, вахлак, — отозвался от рулевого колеса Степа Рыдван.
Я понял, что мне лучше прогуляться, пока коллектив обрабатывает информацию и ищет адрес отечественного Бормана. Выбравшись из микроавтобуса, я увидел магазин «Овощи-фрукты». В пыльных витринах, как головы туземцев, лежали вялые кочаны капусты. Я направился в магазинчик. Зачем? Верно, за картошкой.
В овощно-фруктовом шопе было прохладно и малолюдно. Картофель походил на козьи катышки, и я задумался по поводу демаршей природы. Не желает земля наша рожать гениев и крупно аппетитную картошку. Вероятно, протестует против засилья бананов и кокосов. Их было много, бананов, в этом шопе. И были эти заморские фрукты похожи… Резо-Хулио бы точно сказал, на что, я же не буду… Хотя могу и сказать: на жухлые огурцы.
Мои философские раздумья были прерваны громким диалогом между продавщицами, могучими бой-бабами:
— У меня от этих цен волосы дыбом встают, ей-ей… По мне, уж лучше какой-нибудь малохольный Лелек; при нем же в коммунизме жили?..
— Эт'точно, Муся. За что боролись, на то и напоролись. По самый пупок…
Вот так начинаются социальные революции. И даже мировые. Я решил, что пора покидать антидемократический шоп. И верно: меня уже ждали — удалось засветить номер телефона и адрес ответственного за безопасность партийного сейфа.
Проезд по центральным переулкам был скор. Наш родной Борман, как представитель старой большевистской гвардии, проживал в бывшем доме имени Политкаторжанина, что на набережной Москвы-реки. Наш микроавтобус надежно скрылся в тень прошлого. А по настоящей реке под модную песенку плыл праздничный прогулочный теплоход. Я предложил Никитину пойти в гости. Правда, без приглашения. В нашей работе возникают подобные ситуации, когда нас не ждут, а мы приходим. Кажется, мы не вовремя? Тогда приносим извинения…
Без проблем мы добрались до нужной нам квартиры. И по неуловимым признакам поняли: что-то случилось. Аккуратно вскрыли дверь. Затхлый запах старости и лекарств был едок и токсичен.
В прихожей нас встретил товарищ Сталин в бюсто-бронзовом, к счастью, исполнении. В гостиной мерцал экраном телевизор — и напротив сидел в глубоком кресле старик. Казалось, что он спит, опустив голову. На вид ему было лет триста. Трубка телефона лежала на полу, у безжизненной руки Михайловича. Никитин взял эту руку, как сухую ветку, потом проговорил: