Но пустые разговоры требовали документального подтверждения. Крик[160] — он всегда крик. Не более того. Если мы вернемся в столицу молодой республики лишь с этими побасенками… М-да, о грустном не хотелось думать. От огорчения генерал Орешко пустит муху[161] себе в рот, и его будут судить (посмертно) за растрату казенного имущества. Нехорошо. Нехорошо так поступать с друзьями. И поэтому я принял решение вскрыть ситуацию, как хирург вскрывает безнадежного пациента с раковым тюльпаном в брюшине.

Было два варианта действия. Осторожный и решительный. Можно было тихонько умыкнуть распечатку с дискеты у Поздняковича и линять вместе с ней в таежные дебри, а можно было вырвать дискету из зубов директора Колесника, а также план всего Объекта, включая подробную систему охраны оного, и пробиваться с боем на тактический простор все той же тайги.

Как говорится, выбор необыкновенно богат: виселица или гильотина.

Я подумал и выбрал гильотину. Для себя. А для беспечного Нодари (Резо) — виселицу. Чтобы мой друг продлил себе удовольствие пожить поболее, бултыхаясь в пеньковой веревке.

Человек предполагает, а Боженька, как известно, делает все по-своему. Пока я с руководством Ртутной горы и академиками посещал ультраспецхиммедцентр, находящийся у самого земного ядрышка, Нодари, действуя по первому варианту, съюхтил ксивота[162] из кабинета Поздняковича. Я же аккуратно потемнил упомянутого пахаря.[163] Навсегда. Незаметным для окружающих отработанным тыком в сонную артерию. Счастливчик, удивленно хекнув, без проблем перешел из мира бренного в мир теней. Такому уходу можно было лишь позавидовать. А все решили, что это беда, несчастный случай, сердце, и познавательная экскурсия была, к сожалению, скомкана. Впрочем, мне оказалось достаточно того, что я увидел. Во второй раз. Все то же самое: современные технологии и высокопоставленные жохи, использующие в своих мелких корыстных целях достижения науки.

Ничто не ново под и над землей.

…На поверхности планеты меня ждали интересные события. И Нодари с документами. Которые были чем угодно, только не тем, что нужно. Мне. Спрашивается, зачем я взял лишний грех на душу? Об этом я и спросил боевого товарища, подозревая его в недобросовестности. Он, понятно, обиделся:

— Саня, в смысле Леха, ты что? Я там все прорыл, как хорек в гнезде.

— Плохо рыл, — задумался я. — Что будем делать?

— А не пора ли нам… из этого гнезда? — спросил Нодари.

— А что такое? — удивился я.

— Молва, что из Москвы гонцы…

— Что-о-о?

— Ну да!

— Чья весточка?

— Точно, Саня, в смысле Леха… Свои люди…

Я не выдержал и, цапнув телеграфиста[164] за шиворот, заорал, чтобы он наконец запомнил мое новое имя и признался, кто дает сигнал об опасности, что за свои ещё люди. В таком законспирированном местечке? Вырвавшись, Нодари назвал-таки меня Лехой и задал вопрос: кто может быть своим в такой дыре? Конечно же, земляки. Я подивился: что за землячество во глубине сибирских руд? Нодари напомнил мне о бутылке коньяка, которая делает всех земляками. После распития оной.

Как я понял, проболтался один из телохранителей директора Ртутной горы. Если, разумеется, это не фальшивый звук. Боюсь, что сработала секретная мина под нашими ногами. На заминированном поле жизни нельзя зевать. Итог такого ротозейства — смерть. Крест на судьбе. Более того, вертолет со столичными неожиданными гостями уже полчаса как болтался над тайгой. Следовательно, у нас с Нодари оставались другие полчаса. До часа «Ч». Когда мина, на которую мы наступили, лопнет с жизнерадостным треском: трац-трац! Тра-та-тац! И шансы наши отпрыгнуть от осколков самые минимальные, как процентные ставки сберегательного банка РФ. Их нет, этих шансов. Кроме одного. Ежели мы его используем, то обещаю сутки пить шампанское и закусывать исключительно еловыми шишками.

Однажды в другой жизни, когда телевизионный приемник не вызывал у меня приступов тошноты, я наткнулся на популярную передачу о животных. И мне запомнилась такая поучительная картинка из жизни зверей и людей. Джунгли, на каком-то баобабе в лианах прячется двуногая тварь с допотопным, кремневым ружьем. И появляется из зарослей великолепная, яркая тигровая кошка, молодая, беспечная и глупая. Она не замечает подлой гориллы с громом в руках — плюхается в траву, переворачивается, умывается, этакое чудное явление живой природы. Но образине на лианах нужна шкура. А, как известно, сдирать шкуру рекомендуется с мертвых. Мертвые сраму не имут.

К чему это я? К тому, что «тигр» всегда должен помнить о существовании двуногих тварей, готовых при удобном случае содрать с него шкуру. Иногда живьем.

И поэтому я действовал предельно осторожно. Лишний свинец в организме вреден для здоровья.

Однако, кажется, ничего не изменилось в высоких сферах пещерных шхер. Была лишь мелкая суета по причине безвременной кончины неудачника Поздняковича.

Все-таки меня удивляла некая беспечность противника. Его уверенность, граничащая с преступной халатностью. В чем тут дело? Странно и подозрительно. К сожалению, времени на решение этой задачки уже не оставалось.

…Хозяин химплазмкомбината был занят — матерился по телефону, как красный директор:

— Я говорю: е'твою мать, ореховый! Что значит нет! Должен быть! Жестом руки пригласил сесть. — Да хоть откуда! Из Москвы, из п…! Все, я сказал! У меня люди! — Бросил трубку. — Бардак! Даже здесь.

— Что такое? — поинтересовался я. — Какие проблемы?

— Гроб нужен. Хороший, удобный, из ореха. — Закачался в кресле. Плохо мы относимся к покойникам, без уважения.

— К живым ещё хуже, — вздохнул я.

— А что такое? Надеюсь, вам, братцы, гробы не нужны. Пока, — пошутил. Как бы. — Для полного счастья.

Я улыбнулся и сказал, что нам нужно. Для счастья. И слова свои подтвердил — «стечкиным». К моему удивлению, реакция собеседника была неадекватна ситуации. Он расхохотался:

— Ха-ха! Казачки засланные? Ну и дураки вы, ребята!

— Я его сейчас хрустну! — первым не выдержал Нодари. — Через колено!

— А я тебя, ха-ха, — укатывался директор. Мне показалось, что он спятил. Или я чего-то не понимал? — Эх, Гунченко-Гунченко, или как тебя там? Прорвались сюда хорошо, да звоночек контрольный не пустили в столицу. Зря, господа! На кого наехали, мудачье! — Покачал головой. — Но уважаю. За бесстрашие! И наглость! Резкие-резкие вы, хлопцы, но, увы!.. — Хлопнул в ладоши, как фокусник. Из потайных ниш выпали спецбойцы-автоматчики, похожие на монстров из кошмарного сна.

Кажется, мы влипли. Я и Резо (буду только так называть своего боевого товарища. До последнего, смертного часа, который близок.) Влипли по самые уши. В ртутное дерьмо.

Этого следовало ожидать. Коли парадом командовал генерал Орешко. Мудаки мы, но ещё более он, не способный просчитать партию на несколько ходов вперед. А что ему пешки? Можно ими и пожертвовать. Во имя общей победы. Победы? Вызверился я на далекого друга от собственного бессилия. Во всем виноват я. И только я. Лох от рождения. Ведь чувствовал опасность, испытывая недоумение от той легкости, с которой мы проникли на ультрасекретный объект. Нас сюда просто допустили. И все показали. Для повышения общеобразовательного уровня. Чтобы затем пинками и прикладами загнать в скалистый мешок с бронированной дверью. Что радовало. Я имею в виду, что ножи гильотины только зависли у самых наших нежных шейных позвонков. Значит, мы ещё были нужны обществу. Живыми. Зачем? Чтобы узнать, кто мы и откуда? Следовательно, будут бить. Больно.

Я предупредил Резо, что его ждут трудные времена и чтобы он молчал изо всех сил. Мой друг отвечал, что здоровье прежде всего и он признается в самом страшном своем грехе: однажды в восьмом классе соблазнил учительницу химии. На горелках и колбах. Во время опыта с серной кислотой.