— Ну а сейчас?
— Что сейчас?
— Кого ты сейчас боготворишь?
— Тебя!
Женщина забыла обо всем на свете и, не думая о том, что за ними могут подглядывать, порывисто обняла его и поцеловала.
— Милый!
Кудрет был польщен столь бурным проявлением чувств, но предпочел вести себя благоразумно.
Женщину это удивило, но она не обиделась.
— Почему ты так холоден со мной?
Кудрет оглянулся:
— Нас могут увидеть…
— Ну и пусть!
Женщина снова обняла его и поцеловала… Но тут их вспугнуло покашливание за дверью. Лукаво улыбаясь, в комнату вошел Кемаль-ага. Свояченица раскраснелась, руки у нее дрожали. «Значит, все в порядке, — решил Кемаль-ага. — Если бы он ей не понравился, такую бы развела канитель… А она, как говорится, „пляшет без музыки“. Вон как на меня смотрит, словно хочет сказать: „Принесла тебя нелегкая“».
Совладав с собой, женщина сказала:
— Мать у него умерла.
Для Кемаль-аги это было новостью.
— Правда, свояк?
При слове «свояк» Кудрет и свояченица улыбнулись.
— К несчастью… — ответил Кудрет.
— Телеграмму получил?
— Нет.
— А как же ты узнал об этом?
— Из Стамбула приехал мой секретарь. Только что здесь был, он и сообщил мне эту печальную новость…
Свояченица переглянулась с зятем: значит, секретарь у него в Стамбуле? А говорили, будто он тайный представитель Анкары. Впрочем, кто бы он ни был, для нее это теперь не имело никакого значения. Она влюбилась в него с первого взгляда и не видела в том греха. После встречи с ним она побежала к своей духовной наставнице Зарифе-хафиз, рассказала ей обо всем и уж, конечно, не пожалела красок. Наставница расплылась в улыбке:
— От твоих слов, милая, даже меня, старуху, в дрожь кинуло!
Нехотя возвратилась женщина домой и там излила душу старшей сестре, жене Кемаль-аги, и матери. Новый знакомый и ростом выше, и в плечах шире, и вообще куда симпатичнее ее покойного мужа. Если он сделает ей предложение, она не раздумывая станет его женой и передаст в его распоряжение все свои земли и имущество. Сделал бы зятек доброе дело, уговорил его жениться на ней. Ведь и зятю он понравился — сразу видно: отдал ему свою постель, делил с ним трапезу да и вообще не отходил от него ни на шаг.
Мать была счастлива, что младшая дочь полюбила и теперь в доме появится зять. Слишком уж сильно любила она первого мужа. А это, говорят, всегда к разлуке. Так и случилось. Не успел бедняга насладиться семейным счастьем, как его поглотила пропасть. Надо бы дочери со вторым мужем быть благоразумнее, а она опять, как и прежде, «пляшет без музыки», хотя дело еще не слажено…
— Хочу познакомиться с вашим секретарем…
— Что может быть проще… Очень толковый, прекрасный работник и преданный друг.
— Возбуждаете мое любопытство?..
— Он и в самом деле достоин внимания.
— Женат?
— Закоренелый холостяк.
— А сколько ему?
— Мой ровесник.
— И так же хорош собой, как ты? — не задумываясь выпалила молодая женщина.
Кемаль-ага прыснул, а Кудрет, притворившись смущенным, сказал:
— Помилуйте! Что вы нашли во мне такого?
Женщина повернулась к своему зятю:
— Не сосватать ли его секретаря Хатидже?
— Хатидже, — пояснил Кемаль-ага, — дочь ее дяди по отцу. Круглая сирота, но клочок земли у нее есть. Обрабатываем его мы. Надо ведь помочь ближнему. Ты, значит, надумала выдать двоюродную сестрицу за секретаря бея-эфенди? — обратился он к свояченице.
— На все воля аллаха.
Кудрет едва не пустился в пляс от радости, но виду не подал. Теперь и Идрису фортуна улыбнулась. Неужели им обоим суждено из городских мошенников превратиться в добропорядочных землевладельцев? Все это прекрасно, но что они смыслят в сельском хозяйстве?
Поздно вечером Кудрет завел об этом разговор со своим будущим родственником.
— Думаешь, я больше твоего смыслю? — сказал Кемаль-ага. — Управляющий у нас толковый, он и командует всеми этими батраками и десятниками. А наше дело — есть да пить.
— Все ясно, — усмехнулся Кудрет.
— Будешь управлять свояченицей — это все, что от тебя потребуется. А хозяйство — не твоя забота. Да и не моя.
Как это понимать? «Управлять свояченицей» — это ясно. А вот что значит хозяйство — не их забота? Нет, он не может рассуждать, как этот болван с золотыми зубами. Ладно, сейчас он скрепя сердце промолчит. Но что будет, когда он выйдет из тюрьмы, женится и войдет в свою новую роль владельца огромных угодий? Он привыкнет к своему положению, а привычка, говорят, хуже бешенства.
— Что-то ты призадумался!
Кудрет тряхнул головой и спросил:
— Как обстоят у вас дела с банковскими кредитами?
— С какими кредитами? — не сразу понял Кемаль-ага.
— Как это с какими? Разве во время мотыжения или уборки урожая вам не нужны деньги?
Кемаль-ага рассмеялся:
— Ах, вот ты о чем… Тут, свояк, дело такое: если у власти твоя партия — все прекрасно, как в раю, если не твоя…
— Что тогда?
— Сам понимаешь. Нынче двери всех банков для нашего брата закрыты. Ну, не всех, разумеется. Начисто кредитов нас не лишили, хотя рассчитывать на особую щедрость не приходится. Но ничего — денег не просим ни у друзей, ни у врагов, свои водятся. У тебя, в Анкаре, должно быть, есть связи?
— Это уж совсем другой разговор, — не моргнув глазом соврал Кудрет.
Однако Кемаль-ага остался доволен его ответом и продолжал:
— Словом, кто в оппозиции, тем туго приходится!
— У страха глаза велики! Я хочу сказать, что банковские кредиты — не проблема.
— Даже для тех, кто в оппозиции?
Кудрет поднял на Кемаль-агу твердый взгляд:
— Да, даже для них!
Кудрет, казалось, упрекал его в незнании простых истин, но делал он это корректно — Кемаль-ага не обижался.
«А вдруг завтра он женится на моей родственнице, узнает, что я распоряжаюсь большинством ее земель, и они захотят от меня избавиться?» У Кемаль-аги и своей земли было достаточно, но основной доход он получал с земель свояченицы.
Кемаль-ага теперь уже с опаской поглядывал на бея-эфенди, который сосредоточенно о чем-то думал. Если бы он знал, что все мысли Кудрета заняты свояченицей! Но он этого не знал. А упреки бея-эфенди начинали его раздражать. Каким он был приятным и покладистым поначалу! Смотрел на Кемаля маслеными глазами, произносил медовые речи. А с тех пор, как познакомился с его свояченицей, стал чересчур строгим.
Ход мыслей Кудрета был примерно таким же. Раз луна с ним, он может наступать звездам на хвост. Свояченица в его власти. Пусть она вдова, зато богата и красива, и ничто не может помешать их счастью. Мать его умерла, жена подала на развод, с какой же стати он должен лебезить перед помещиком?
Кудрет встал с постели. Тотчас вскочили на ноги и слуги.
— Вы в туалет, бей-аби? — спросил один из них, беря кувшин с водой.
Но «ревизор» даже не удостоил его ответом.
Слуга все понял и побежал вперед. Окинув всех гордым взглядом, «ревизор» вышел из камеры. У лестницы его окликнул один из беев, сидевших на широкой, как тахта, лавке.
— Бей-эфенди!
Кудрет остановился и нехотя повернул голову.
— Снизойдите, выпейте с нами кофейку!
Польщенный, «ревизор» ответил:
— Охотно. Когда буду возвращаться.
Пригласивший «ревизора» коренастый, плотный мужчина со смуглым лицом, при галстуке служил когда-то в суде секретарем и получил семь с половиной лет за присвоение казенных денег. Товарищи прозвали его Протокольщиком. Он знал уйму скабрезных каламбуров и анекдотов, изредка готовил для приятелей напиток из лимонного одеколона, после чего все тюремные уборные благоухали.
Как только «ревизор» исчез из виду, Протокольщик заметил:
— Сам председатель уголовного суда позавидовал бы такой внешности!
Протокольщик и его друзья — писари и банковские служащие — слыли в тюрьме грамотеями. За небольшую мзду они составляли письма, прошения, кассационные жалобы, а выручку делили между собой. Они интересовались каждым новым заключенным и почти безошибочно определяли, грамотен он или нет. Если же возникали сомнения, терпеливо, изо дня в день наблюдали за новичком, особенно если он был при галстуке, выспрашивали, вынюхивали и в конце концов определяли, соперник он им или нет. Если «галстучник» оказывался грамотным и изъявлял желание сотрудничать с ними, ему предлагали заключить джентльменское соглашение. Соглашения были разные. Долгосрочники, уже просидевшие не один год, были, конечно, в более выгодном положении, чем новички. И если новичку хоть изредка что-то перепадало, он должен был молиться богу и не роптать. А тому, кто роптал, «вправляли мозги». Какой-нибудь бродяга за плату избивал непокорного в тюремном дворе либо пырял его ножом в зад. А ведь известно: никто не трясется так за свою жизнь, как «галстучники». Поэтому «вправлять мозги» приходилось не так уж часто. Обычно новичок довольствуется возможностью посидеть за столом с бывалыми «галстучниками» и досыта наесться. В таких случаях все заканчивалось благополучно.