— Слава богу, все позади!

— Да не допустит аллах, чтобы вы когда-нибудь попали в подобное место!

Кудрет восседал, заложив ногу на ногу, и всем по очереди пожимал руку. Вдруг он воскликнул:

— Да здравствует наша родина, наша нация, страна наша! Если это в интересах родины, пусть сажают в тюрьму человека не один, а пять, пятьсот раз! Не такое уж это гиблое место — тюрьма. Она, как отчизна, ласково прижимает к груди сыновей своих! Родина — безбрежное море, тюрьма — озеро с морской водой!

— О, как вы правы! — хором воскликнули активисты. И только председатель хранил молчание.

— Должен заметить, что тюрьма была родным домом для святого Юсуфа[54].

Тут председатель не выдержал:

— Не считаете ли вы, что было бы справедливей сказать «родным домом для Намыка Кемаля»?..

Даже не удостоив председателя взглядом, Кудрет ответил, будто отрезал:

— Прежде — святой Юсуф, а затем уж — Намык Кемаль! — Кудрет встал, грозно посмотрел на председателя и продолжал: — Если хотите, чтобы на выборах народ отдал вам свои голоса, берите на вооружение религию! Все остальное — пустая болтовня!

— Да, но религия… как вам известно…

Голос председателя заглушило непрерывное скандирование:

— Ждем, ждем, ждем! Кудрет-бея ждем!

— Ждем, ждем, ждем! Кудрет-бея ждем!

Этим дружным хором дирижировал не кто иной, как Плешивый Мыстык. Кудрет наконец подошел к окну. Раздался гром аплодисментов.

— Бра-во, бра-во! Кудрет, Кудрет, бра-во!

— Бра-во, бра-во! Кудрет, Кудрет, бра-во!

Началось нечто невообразимое. Возбуждение толпы нарастало. Все члены вилайетского комитета, кроме председателя, были тронуты до глубины души, приняв эту стихийную манифестацию за проявление добрых чувств к их партии.

— Сказали бы несколько слов, бей-эфенди!

— Весьма подходящий момент!

Редкий случай, нельзя упускать!

— Ваше мнение, господин председатель? — не скрывая издевки, спросил Кудрет.

У председателя кровь в жилах застыла. Что он мог сказать этому типу, еще не вступившему в партию, а уже собирающемуся снимать пенки?

Генеральное руководство в погоне за голосами ухватится за него руками и ногами.

— Не знаю, что вам ответить, — сказал председатель. — Ведь официально вы пока не член нашей партии, поэтому…

Кудрет ухмыльнулся:

— Разве так сложно заполнить бланк, написать заявление и поставить на нем свою подпись?

Несколько человек вскочили, выражая готовность тотчас принести бланк. А народ в это время неистовствовал, как бурное море, и волны, словно эхо, неслись по всему городу:

— Бра-во, бра-во! Кудрет, Кудрет, бра-во!

— Бра-во, бра-во! Кудрет, Кудрет, бра-во!

— Ждем, ждем, ждем! Кудрет-бея ждем!

— Ждем, ждем, ждем! Кудрет-бея ждем!

Принесли бланк. Кудрет взял его и вышел на балкон.

Снова раздался гром аплодисментов.

— Браво!

— Долгих лет тебе!

— Да убережет тебя аллах от дурного глаза!

Кудрет подождал, пока стихнет шум. Он был совершенно спокоен, ибо знал, что спокойствие всегда помогает. Это он усвоил еще с тех времен, когда играл весьма опасную роль «председателя инспекционной комиссии». Вот и сейчас он скажет этим людям все, что взбредет в голову, лишь бы нанести удар председателю вилайетского комитета и еще больше взбудоражить толпу.

— Дорогие мои граждане! — начал Кудрет, держа в высоко поднятой руке бланк.

Шум мгновенно стих. Все затаили дыхание.

— Справедливость восторжествовала! С огромным трудом вышел я из тюрьмы, доказав свою полную невиновность!

— Пусть не повторится!

— На помойку виновных!

Кудрет взмахнул рукой, в которой держал бланк:

— Это заявление о вступлении в вашу партию… Здесь, прямо перед вами, я заполню его и с вашего благословения стану рядовым, как и все вы, членом партии!

Кудрет вынул из кармана ручку, быстро заполнил бланк и протянул его председателю комитета. Не успел председатель сказать, что еще нужны подписи двух рекомендующих, как подписи тут же появились.

Тогда Кудрет взял заявление, снова потряс им в воздухе и крикнул:

— Теперь мы все равны! И я и вы! Все мы — простые граждане великой нации!

Желая снова поддеть Кудрета, председатель шепнул:

— Среди них могут быть и не члены нашей партии.

Но Кудрет не растерялся:

— Да, уважаемые мои товарищи! Всех, кто здесь собрался, я считаю членами нашей партии, хотя не все из вас успели соблюсти необходимые формальности. Главное, что вы пришли на эту манифестацию, продемонстрировали свое единодушие с нами, чем оказали нам великую честь.

— Браво!

— Честь и слава тебе!

— Любовь наших граждан, — продолжал Кудрет, — вопреки утверждению господина председателя не имеет ничего общего со всякими формальностями. В жилах нашего народа течет благородная кровь, ему, самому передовому, самому умному и самому богатому, под силу строить корпуса своих судов не из серебра, а из чистого золота, а паруса делать не из атласа, а из тафты! Так-то вот, дорогие мои товарищи!

Председатель, схватившись за голову, выбежал вон из кабинета и спустился вниз по скрипучей, ветхой лестнице в запыленный вестибюль партийного центра. Вслед за ним туда примчался секретарь и спросил, что случилось. Председатель впал в такое отчаяние, что слова не мог вымолвить. Он был бессилен, хотя отлично знал, что этот Кудрет Янардаг — типичный демагог. Но к сожалению, все члены комитета в нем души не чают.

Председатель с ужасом прислушивался к оглушительным аплодисментам. Нет, не так он понимал деятельность члена партии. Члену партии должны быть чужды ложь, лицемерие, неискренность. Чем закончили свою политическую карьеру такого рода деятели во время двух конституционных монархий[55]? Полным провалом. А на выборах в сорок шестом правительственная партия силой и обманом пришла к власти[56]. Обошлось? Обошлось. Да и во время известных стычек между Народно-либеральной и Народно-республиканской партиями процветала демагогия. Ну а потом?

«Хебаэн менсура[57]!» — произнес про себя председатель.

Кудрет Янардаг между тем продолжал:

— Товарищи мои! Народ не может существовать без веры. Да покарает аллах власть, которая попирает священную религию нашу, превращает в склады мечети и размещает в них солдат!

Тут председатель снова не выдержал, бросился наверх, к Кудрету, и дернул его за полу пиджака.

Кудрет даже не обернулся. Стукнув председателя по руке, он громко крикнул в толпу:

— Не дергай меня, председатель! Все равно я не сойду с пути, указанного религией, аллахом и творцом! Берегись, получишь такую затрещину от всевышнего, что век тебе не смыть позора!

Со всех сторон снова послышалось:

— Многие лета тебе!

— Да святится имя твое!

— Никто не собьет нас с пути, предначертанного аллахом!

— Только этим путем будет идти наша партия!

— Продолжай, сподвижник Али[58]!

— Продолжай! Продолжай!

Уничтоженный и подавленный, председатель поспешил скрыться в кабинете секретаря.

— Саботаж! — пролепетал он дрожащим голосом. — Этот тип занимается саботажем. Я в этом уверен! Дайте мне поскорее бумагу! Он саботирует деятельность нашей партии и навлечет на нас беду. В этих условиях я, я…

Секретарь протянул ему стопку бумаги. Председатель взял листок и стал с беспокойством прислушиваться к тому, что происходило на площади.

— Наша родина, — услышал он голос оратора, — занимавшая прежде десять миллионов квадратных километров, стала в десять раз меньше из-за трусливых, немощных и, что того хуже, предавших святую веру людишек. В этом тяжком грехе повинны и мы, и отцы наши, и деды, и родственники со стороны отца и матери, и я лично, и вы! Давайте же, товарищи, будем впредь бдительны. Не отдадим свои святые голоса кому попало! Не позволим себя обмануть врагам нашим, которые считают, что земли у нас хоть отбавляй, а между тем страна наша теперь чуть не с ладонь. Народ наш достаточно богат, повторяю это, потому что повторение — мать учения, народ наш, товарищи, достаточно богат, чтобы суда строить из бриллиантов, а паруса делать из тафты!