— Браво-о-о!

— Браво! Браво! Браво-о-о!

— Многие лета тебе!

— Отдадим тебе все голоса!

— Да убережет аллах тебя и тебе подобных от сглаза!

Кудрет умолк, придумывая, как бы поэффектнее закончить речь. Он долго, с истинным величием монарха смотрел на млевшую от восторга толпу и наконец вновь заговорил:

— Так вот, товарищи, в заключение я снова хотел бы напомнить вам о том, что мы могли бы строить суда из тафты, а паруса делать из бриллиантов, могли бы вернуть наши святые земли, наконец, сумели бы заставить всех императоров, королей и президентов целовать нам руки, если бы вы тотчас же вступили в нашу партию! Иначе всем нам хебаэн менсура!

Будущий депутат совсем зарапортовался, призывая строить суда из тафты, а паруса делать из бриллиантов, употребил не к месту арабское выражение, но все это был сущий пустяк в сравнении с великой целью, к которой он стремился: увеличить ряды партии и пройти на выборах в меджлис. Народ он не накормит, Османскую империю не восстановит, а вот касательно бриллиантовых судов и тафтовых парусов подумает.

Когда под гром аплодисментов Кудрет покидал балкон, толпа потоком хлынула в здание вилайетского комитета партии, едва не сломав ветхую лесенку.

Председателю, который остался в опустевшем кабинете, ничего не оставалось, как подать в отставку. Члены комитета поздравляли будущего депутата, выражая ему свою признательность, а на стол одно за другим сыпались заявления о приеме в партию.

Новых членов партии регистрировали все комитетчики, поскольку секретарь один не в силах был управиться.

Кудрет, держа Нефисе за руку, спустился вниз, на улицу, где его ждал Идрис.

— Поздравляю! Ты был великолепен!

— В самом деле? — громко икнув, небрежно бросил Кудрет.

— Он еще спрашивает, — сказала Нефисе, которая стоять спокойно не могла от счастья. — Когда ты говорил, у меня все волоски на теле встали дыбом, даже платье оттопырилось!

Из дверей комитета вышел Плешивый Мыстык, он только что стал членом Новой партии и весь сиял от радости. Заметив Кудрета, извозчик бросился к нему и стал целовать его руки.

— Чтоб мне жениться на собственной матери, если ты говорил не лучше вилайетского и даже генерального председателя! Пусть мне наденут на голову мамины штаны, если я пойду когда-нибудь к начальнику полиции! — клялся Мыстык, который частенько наведывался к начальнику полиции сообщить о виденном и слышанном. Впрочем, сейчас в этом не было особой необходимости: как-никак, а он уже был членом Новой партии.

— Пожалуйте, отвезу куда велите!

Кудрет, Нефисе и Идрис сели в фаэтон.

Плешивый Мыстык щелкнул кнутом.

— А ну, удалые, трогайте!

У перекрестка Мыстык обернулся к пассажирам:

— Куда поедем, уважаемые?

— К нам вези, — ответила Нефисе.

Извозчик переспросил, он еще не знал, что она сняла в городе дом. Нефисе назвала улицу, и Мыстык свернул в указанную сторону.

— Послушай, — сказал Идрис, вспоминая недавний восторг толпы. — Никогда не знал за тобой таких талантов! Своим красноречием ты просто заворожил людей! Ей-богу, никак в толк не возьму…

Слушая его, Кудрет лишь ухмылялся.

Нефисе держала руку Кудрета в своей и, крепко сжимая ее, с сожалением думала о том, что дома у нее сейчас гостят мать и сестры. Принесла нелегкая! Нет чтобы дать человеку хоть чуточку отдохнуть… Мать и двоюродная сестра — это бы еще ладно, а вот родная… Она завидует Нефисе, потому что муж ее и в подметки не годится Кудрету. И зачем только она притащилась? Думает, если она старшая, так можно и на голову сесть!

— Поворачивай направо!

Плешивый Мыстык повернул.

— Эх, окажись мы здесь во время выборов в сорок шестом! — вдруг выпалил Идрис.

— Ну и что было бы? — не повернув головы, спросил Кудрет.

— Как «что»? Ты победил бы на выборах!

— Ошибаешься!

— Почему же?

— Разве не помнишь, как смухлевала тогда Народно-республиканская партия?

— И все же, кого надо было, того и выбрали.

Нефисе еще крепче сжала руку Кудрета:

— И тебя бы выбрали!

— Перед твоими речами никто не устоит, — сказал Идрис.

Идрис, знавший своего друга как облупленного, только сейчас оценил его по достоинству. Прощелыга, а сколько ума, сколько знаний! Впрочем, чего тут удивляться! Происхождения Кудрет благородного. В его жилах течет кровь пашей, оказавших немалые услуги османскому государству. Хорошо, что тогда, в ресторане, Идрис не послушался Длинного и остальных и не порвал с ним. Всякий, кто попал в лапы полиции, навсегда остается меченым ишаком: где бы что ни случилось, пусть в самом дальнем уголке страны, подозрение в первую очередь падает на него. Всякий, но только не Кудрет Янардаг! У кого еще такая осанка, солидность, фигура? Один его взгляд вызывает уважение. И уж кто-кто, а Кудрет своего добьется. Только поэтому Идрис и не оставил его.

Кудрет хоть и не распространялся об этом, а все же пригласил этого забулдыгу Длинного к себе. И зря. Здесь таких, как он, полным-полно. Взять хотя бы Плешивого Мыстыка. Серый, темный, а проныра, каких мало! На что угодно подобьет человека, до того хитер! Врет, а ему верят. Так что Длинному просто нечего будет делать! Кудрету, конечно, нужны и помощники, но здесь, в городишке, их можно найти сколько угодно. Хотя бы в этой вопящей от восторга толпе.

Кудрет между тем думал о том, как здорово удалось ему досадить председателю. Досадить — не то слово! Он публично его опозорил. Кое в чем председатель, разумеется, прав. Власти только и искали повода, чтобы разогнать партию. Ну и что? В подобных делах нельзя быть чересчур щепетильным. Председатель вилайетского комитета, обжегшись на йогурте, дует на мороженое, боится всего нового, превратил партию в некое подобие хвоста мула, который никогда не станет ни больше, ни меньше. Народ годами мечтал о таких блестящих ораторах, как он, Кудрет Янардаг. Представители правительственной партии без конца кричат, что именно благодаря им Турция не была втянута во вторую мировую войну. Чтобы их скомпрометировать, надо назвать черным то, что они зовут белым, и наоборот. Они хвалятся тем, что спасли Турцию от войны? Значит, надо в пику им заявить: «Здорово вы нагадили! Наша страна — обитель героев! Ее сыновья с самого рождения всем существом своим преданы коню, жене и оружию. Лишить таких храбрецов возможности воевать — все равно что их кастрировать!» Мысль показалась Кудрету гениальной. Он вынул из кармана записную книжку с золотым обрезом и пометил своей великолепной авторучкой: «Разработать тему о кастрировании нации!»

— Что ты там пишешь, дорогой?

— Записал одну идейку, пригодится в будущих выступлениях.

«Но этого мало, — размышлял Кудрет, — надо пойти дальше, гораздо дальше! Необходимо очистить партию от таких трусов, как этот председатель комитета. Это надо сделать во что бы то ни стало. Иначе провала на выборах не избежать. Ведь так было в сорок шестом. Приеду в Анкару — поговорю об этом в партийном центре. Так и скажу: стоит ли оглядываться на конфликт между Либерально-республиканской и Народно-республиканской партиями, если в то время мы еще не пережили второй мировой войны, а во главе государства стоял Мустафа Кемаль? Сейчас Мустафы Кемаля нет, есть Исмет[59], который, кстати, с помощью Шемсеттина-ходжи возродил религию. Это своего рода политика. Отчего же и нам не последовать их примеру?»

— Приехали! — крикнула Нефисе Мыстыку и стала открывать сумочку.

— Опомнись, ханым! — остановил ее Кудрет. — Разве мужчины допустят, чтобы ты платила! К тому же твои деньги у Мыстыка не в ходу!

— Для меня счастье служить вам! — воскликнул извозчик. — Так что ваши деньги у меня и в самом деле не в ходу.

— А ну, удалые! — крикнул он, дернув вожжи, и щелкнул кнутом.

Тощие лошаденки рванули с места, и фаэтон, громыхая, покатил по улице.

— Надо было и Мыстыка пригласить на обед, — спохватилась Нефисе.