— Не спрашивай меня о моей работе, пожалуйста… Я уже и так достаточно настрадался от друзей. Я не в восторге от должности ночного приемщика в городском морге. Но есть положительные моменты.

Ведь, с одной стороны, работа дала мне возможность заканчивать учебу в колледже в дневное время и делать большую часть домашних заданий ночью между дремотой и необременительными обязанностями.

Обитатели пронумерованных ящиков не беспокоили меня, пока я ломал голову над проблемой интегралов. Или, по крайней мере, мне так казалось.

В эту самую ночь я, как обычно, подменил Олафа Дейли. Олаф был человеком, не на шутку загруженным работой из-за возраста и протезной ноги. Создавалось впечатление, что каждый день он оживал лишь в тот момент, когда мог сбежать от своих обязанностей. Как всегда, он выпалил «здрассте» и «пока» на одном дыхании и с удивительным проворством покинул морг, помогая себе протезной ногой.

Оставшись один в глубокой тишине приемной, я положил на стол термос, транзистор и пару учебников. Подтянув к себе тяжелую книгу регистрации, я заглянул в нее.

Олаф сделал записи аккуратным паучьи мелким почерком. Мужчина — утопленник. Мужчина и женщина. Погибли в автокатастрофе. Алкоголик, не проснувшийся, когда загорелась его кровать. Мужчина, проигравший драку с ножом. Женщина, найденная мертвой в реке.

День Олафа был обычным. Не поступило ничего типа «божьего одуванчика», как, например, на прошлой неделе вызывающая жалость, грязная, одинокая сумасшедшая старуха. В городских трущобах она считалась великой Четвертой Колдуньей Эндора, имевшей власть над всеми силами тьмы.

Она смотрелась для своей роли, с лицом, как у скелета, кривым носом с бородавкой на кончике, беззубым ртом, свисающим на длинный, острый подбородок, и грязными кудрями волос, падающими на ввалившиеся щеки. Зарабатывая на полуголодное существование предсказанием судеб, снятием дурного глаза, определением счастливых номеров и продажей приворотных зелий, она никогда не накладывала дурной глаз, как сообщили ее соседи. Если колдунья не могла сделать добра человеку, то и не имела с ним дела. Однажды очень жаркой и влажной ночью Четвертая Колдунья поднялась на крышу своего жилища. Никто не знал, подскользнулась она или решила слетать на полную луну. В любом случае ее соскребли с асфальта, принесли сюда и поместили в ящик № 14. Она лежала в морозильной камере четыре дня, прежде чем за ее телом прилетел сын из какого-то дальнего штата. Но для Олафа Дейли она исчезла не так уж быстро. «Готов поклясться, — сказал старик. — В 14-м ящике остался какой-то странный запах типа серы». Я не обратил на это внимание. Единственные запахи, щекочущие мои ноздри, были запахи химлаборатории, где я изо всех сил старался не отстать от группы.

Я оставил книгу регистраций и пошел в привычный обход здания. Соседняя комната была ярко освещенной, большой, холодной и пустой. От пола из серой, без единого пятнышка плитки шел легкий запах антисептика. На противоположной стороне комнаты двойная дверь вела в прихожую, куда приносили трупы. У двери стоял длинный узкий стол. Он был пуст, вычищен и ожидал очередного неизбежного гостя. Холодильник издавал низкий, глухой шум, который, скорее, ощущался, чем слышался. Справа от меня располагались ящики, где содержались мертвые до востребования или постепенного захоронения за счет городских властей. Каждый занятый телом ящик был с этикеткой, как билет на корабль или багаж, этикетка прикреплялась тонкой проволокой к соответствующей ручке. Я тихо засвистел, просто ради любого звука, и начал проверять ярлыки по памяти из книги регистраций. Подходя к ящику № 14, я поймал себя на желании принюхаться. Но вместо этого фыркнул: «Этот Олаф Дейли, со своим серным запахом!». Однако, пройдя пару шагов мимо, я обернулся. На ручке был ярлык. Я слегка наклонился вперед, протянул руку. И свист замер у меня на губах. Я покрутил ярлык в руках. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Выпрямился и почесал затылок. Олаф был стар, но далек от маразма. На него не похоже, чтобы он забыл заполнить ярлык.

Потом я мысленно ухмыльнулся. Старый плут! Решил подшутить над студентом. Я снова засвистел, на этот раз понимающе, но не особенно одобрительно. Взялся за ручку и дернул. Ящик подался вперед и открылся. Мой свист превратился в тоненький вой и прервался.

В ящике лежала красивая белокурая девушка. Я стоял, глядя на нее, переминаясь с ноги на ногу. Черты ее лица были прелестны, кожа, как бледный, нежный бархат. Длинные, густые ресницы отбрасывали тень на лицо. Она была одета в белую нейлоновую форму медсестры с фирменной булавкой на воротнике. На пластинке единственного украшения — тоненькой золотой цепочке-браслете стояли инициалы З. Л.

Я оторвал взгляд от светловолосой девушки и поспешил обратно в приемную. Со стола рванул к себе книгу регистраций. Не хотелось осуждать старика Дейли. Я провел пальцем по дневным выпискам. Поколебался. Посмотрел, перевернул страничку за предыдущий день. Затем на позавчера. Определенно никто не был зарегистрирован в ящике № 14.

Я сжал губы в трубочку, но свиста не получилось. Повернулся к двери морга. В верхней ее части была стеклянная секция. Я посмотрел сквозь стекло. Мне не нужно было открывать дверь. Я оставил ящик № 14 открытым, и светловолосая З. Л. лежала там, реальней, чем жизнь, реальная, как сама смерть.

Осторожно я сел на стол, достал носовой платок и утер пот со лба. Сделал нарочито долгий вдох, взял трубку телефона и набрал номер старика Дейли. После шестого-седьмого гудка в трубке раздался сонный голос жены Олафа. Нет, я не могу говорить с Олафом, потому что его еще нет дома. Потом она вдруг добавила подобревшим голосом:

— Одну минуточку, мне кажется, он вошел. — Олаф взял трубку, прочистил горло.

— Да, что случилось?

— Это Галли Брэнсон, мистер Дейли.

— Я не обязан выходить на постоянное дежурство, если кто-то из вас, студентов, захочет хлопнуть банку пива.

— Нет, сэр, — сказал я, — понимаю, мистер Дейли. Мне просто нужна информация о девушке в 14-м ящике.

— В 14-м ящике никого нет, Галли.

— Есть, сэр. В ящике № 14 девушка, светловолосая, мистер Дейли, слишком молодая и красивая, чтобы умирать. Я уверен, что вы помните. Вы просто забыли о книге регистраций, когда ее принесли.

Я услышал, как миссис Дейли спрашивает Олафа, в чем дело. Его тон изменился, когда он отвечал жене: «У меня такое впечатление, что молодой Брэнсон принес в своем термосе неразбавленное виски».

— Нет, сэр, — рявкнул я на Олафа. — Мне нужно виски, но, к сожалению, у меня его нет. Все, что у меня есть, это блондинка в 14-м ящике, которую вы забыли вписать в книгу.

— Как я мог такое сделать? — требовательно спросил Олаф.

— Не знаю, — сказал я. — Но тем не менее она здесь. Если вы мне не верите, приезжайте и посмотрите сами.

— Я так и сделаю, сынок. Мне кажется, что это слишком серьезное обвинение.

Он бросил трубку с такой силой, что у меня засвербило в ухе. Я положил трубку с подчеркнутой вежливостью, зажег сигарету, налил кофе из термоса, зажег сигарету, сделал глоток и зажег сигарету. Я еще раз хлебнул кофе, полез в пачку и обнаружил, что в пепельнице дымятся уже три зажженные сигареты. Слабо улыбнувшись, мысленно поздравил себя и погасил две сигареты, чтобы оставить их про запас.

Со своей протезной ногой Олаф ворвался в морг, как парусное судно в бушующее море. На его разъяренный взгляд я ответил улыбкой, на которую только был способен. Затем с поклоном пригласил его в морг. Дейли прошел в дверь, я следовал за ним по пятам. Ящик № 14 был открыт. Старик даже не побеспокоился подойти к нему близко. Взглянув только один раз, он обрушился на меня.

— Брэнсон, — он захлебывался от ярости, — если бы я был на 20 лет моложе, я бы намылил тебе шею. У тебя хватило наглости притащить старого, измученного человека обратно в это вонючее место. Как раз, когда я начал думать, что ты один из лучших представителей своего поколения.