– Думаешь, совсем старая из ума выжила? На тот свет тороплюсь? Нет, – тут она закашлялась, Вике пришлось взять с подоконника стакан с водой и напоить больную. – Все хотят жить, и чем ближе могила – тем сильнее. Только сейчас цена моей жизни слишком уж дорога, – женщина коснулась стены, за которой была палата Петра. – Что я, не знаю, сколько осталось ампул? А сидеть нам неизвестно сколько, осень, простуда. У самой старшая дочь вот также сгорела.

– Но там достаточно…

– Не перебивай! – властно оборвала её Марфа, и опять сжала ладонь девушки в своей. – Кроме детей есть ещё вы. Да, да. Запомни: пока мы здесь, ценность будет измеряться в воинской силе. Так Лиде и передай, если забудет. Первыми лечить тех, кто на стенах стоит. Потом детей. Ну а что останется… – она опять закашлялась.

Яростная вспышка высосала из бабушки Марфы остаток сил, она бессильно уронила руку, которой держалась за Вику. Обмякла на кровати. И совсем тихо добавила:

– Я прожила долгую жизнь, и не побоюсь сказать достойную. Хотя и глупостей много было. Родила троих детей, двоих уже схоронила, и мужа тоже. Внуков вот жаль последний раз не увижу. А теперь, позови ко мне отца Алексия. Поговорить с ним надо. Боюсь, другого случая исправить свою ошибку мне уже не представится.

Вика, не стесняясь, заревела в голос. Но, почувствовав толчок от бабушки Марфы, вслепую встала и механическим шагом пошла к двери. По дороге споткнулась сначала о кровать, потом о карабин – тут же пихнула его ногой в сторону, чтобы не мешался. И вышла в коридор.

Искать келаря отца Алексия не пришлось. Он уже стоял рядом с палатой и словно ждал чего-то. Увидев Вику, он понял всё без слов, зашёл внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. А Вика прямо тут рухнула на забытый стул, уткнулась в колени и продолжала реветь, даже не думая, что кто-то может увидеть несокрушимую деву-валькирию в таком неподобающем виде. Через некоторое время слёзы закончились, но девушка так и осталась сидеть, уткнув лицо в колени. Только кобуру, даже не думая, что делает, сдвинула чуть на бок – чтобы пистолет не мешал. Ощущение привычного оружия сегодня почему-то ни капли не успокаивало. Наоборот, вдруг захотелось, чтобы всего случившегося никогда не было, а ей до конца жизни пришлось бы держать пистолет только в тире и на соревнованиях.

Из прострации Вику вывела сухая ладонь, погладившая по волосам. Вика подняла голову – это был отец Алексий. Сейчас он выглядел осунувшимся, вокруг глаз собрались морщинки.

«Интересно, а сколько ему лет?» – пришла вдруг мысль.

До этого Вика про возраст старого монаха даже не задумывалась, по хозяйственным делам в келаре так и кипела бурная энергия, да и во время штурма он сражался как одержимый. Девушка всегда считала – самое большее шестьдесят… А сейчас вдруг вспомнила, что у оставшегося в Ульяновске деда и в семьдесят пять хватало сил самому на зиму наколоть поленницу дров.

Словно подтверждая догадку, отец Алексий по-старчески вздохнул, кашлянул и глухо произнёс:

– Всегда она была такая. Несгибаемая и упёртая. Пошли-ка.

Он взял девушку за локоть, заставил встать и повёл за собой.

– Нечего тебе под дверями рыдать. Нервы ещё пригодятся. Пойдём.

Когда оба вышли на улицу, отец Алексий свернул в сторону прохода через склады. Вика, соглашаясь, кивнула. Утро прошло, продукты, порошки и прочие хозяйственные припасы уже забрали. До обеда же далеко. Потому сейчас здесь самое безлюдное место. Если хочется поговорить без лишних свидетелей. А ещё мимо бывшей калитки можно подняться на стену и там тоже поговорить в одиночестве.

Когда оба вышли в проход между сараями, отец Алексий вдруг остановился и прислонился к ближайшей стене.

– Обожди чуток. Уф. Нервы, нервы, будь они неладны.

Вика испуганно посмотрела на келаря: дышал он тяжело, лоб покрылся испариной, щека на пару секунд задёргалась.

– С вами всё в порядке? Давайте к Лиде пойдём…

Келарь ухватил за футболку собравшуюся было мчаться за подмогой девушку.

– Не надо никого. Говорю же, нервы. Я потому и ушёл в монастырь, что мне нервничать нельзя. После всего давление начало скакать, щека, как видишь, дёргаться. Мне тогда наговорили, что вообще больше года не протяну, а до сих пор скриплю помаленьку. Пятнадцать лет уже копчу небо грешной душой. Сейчас вот успокоюсь на воздухе и дальше буду коптить.

Отец Алексий несколько раз вдохнул и выдохнул. Заметил брошенный пустой ящик, сел на него, стер со лба пот. Тут его взгляд упал на оставленную кем-то лопату – вчера копали яму, видимо опоздали сдать инструмент и поленились идти за ключом. На несколько мгновений вернулся привычный заведующий хозяйством, не терпящий никакого беспорядка. Келарь гневно буркнул себе под нос:

– У-у, разгильдяи. Узнаю кто – пусть пеняет на себя.

Но тут накатил новый приступ, отец Алексий закашлялся, опять дёрнулась щека и выступила испарина.

– Уф. Мы ведь с Марфой друг друга почитай лет тридцать знаем. А последние пятнадцать лет – волком друг на друга смотрели.

Девушка и старик не знали, что в это время в щели между двумя сараями радостно запищал и распушил на ушах и хвосте кисточки-антенны похожий на мелкую крысу зверёк. Два дня назад их прайд пробрался в монастырь. Вот только ни одной подходящей жертвы так и не отыскалось. Люди каждый день ходили в большое здание с крестом и совместно участвовали в каком-то ритуале, накопившаяся за день душевная усталость проходила. Намечавшиеся же конфликты тоже быстро улаживались – среди носивших чёрные одежды оказалось достаточно способных гасить споры. Звери умели ждать, пока отыщется подходящая цель… Всё испортил кот. Барсику пришельцы неожиданно приглянулись по вкусу, и он самозабвенно начал охотится за ними как за редким деликатесом. Рассчитанная на траву и лес зелёно-бурая шкура в монастыре не помогала, а наоборот – демаскировала. К текущему моменту уцелела последняя особь… Но свою задачу она выполнит!

Зверь медленно принялся подбираться к людям. Девушка бесполезна, такие как она неподвластны ментальным атакам. Зато старик именно то, что нужно.

– …я тогда в местном обкоме уже хорошую должность занимал. И когда Женя заявила, что собирается замуж, да ещё в семнадцать, да за сына деревенской учительницы… Я на дыбы встал. Вообразил себя белой костью, породниться со мной хотят какие-то плебеи. Только и Марфа также своему сыну запретила. А они на нас плевали. Заявление в ЗАГС подали в Женечкино восемнадцатилетние. Потом…

Отец Алексий всхлипнул, в уголке глаза показалась слеза.

– Пятнадцать лет они прожили, так мы с Марфой к внукам ходили лишь бы даже случайно не встретиться. И всё продолжали пилить детей. А в девяносто первом Женечкин муж погиб. Причём могли его спасти, могли. Нужно было только вовремя помочь. Да гордыня ослепила обоих. Запомни, самое страшное, что есть в человеке – это вообразить себя лучше и умнее всех остальных, да начать после этого других презирать и учить, как надо жить. После…

Вика слушала, застыв словно статуя. Если бы она знала, она сумела помирить обоих дорогих ей людей! Старый келарь вздохнул, потёр рукой грудь и продолжил.

– Нам бы с Марфой сразу помириться… Ан нет. Мы только пуще прежнего начали собачиться, да внуков на себя перетягивать. Чуть не на похоронах свару устроили. Так Женя нас обоих прямо там и прокляла. А мой брат, он как раз приехал… Тоже проклял. Сказал… Много чего наговорил. Потом помог Жене собраться, и они вместе с внуками уехали к нему в Челябинск. С тех пор она раз в год шлёт по одной открытке мне и свекрови. И на этом всё. Даже пишет без обратного адреса. А мы так и не помирились, даже здесь… Да вот Марфа опять оказалась сильнее меня. Нашла в себе силы переступить, позвала первой.

Отец Алексий с кряхтением встал, помял поясницу:

– Пошли, что ли. Вредно мне долго сидеть. И спасибо тебе.

– За что?

– За…

Келарь вдруг осёкся, замер в полусогнутой позе. Лицо исказила гримаса, губы зашевелились, обнажая и скрывая зубы, глаза остекленели. С нечеловеческим рычанием он медленно, будто оживший зомби подхватил с земли лопату и попытался ударить Вику черенком. Девушка, ничего не понимая, взвизгнула, отскочила. И бросилась бежать. На ходу пытаясь сообразить – что случилось и что делать. От немощи старого монаха будто и не осталось следа, как и от первоначальной медлительности. Лопата крутилась в руках словно пропеллер. Алексий нёсся за девушкой с такой прытью, что еле получалось держать его на расстоянии.