Сергей был последним и самым любимым учеником Константина Аверьяновича. И никогда об этом не забывал, во всех трудных случаях своей жизни цитируя Деда, как называл профессора Тайцева. Да, видимо, не только цитировал, а практически руководствовался полученными от деда немаловажными познаниями.

Окончив школу, друзья поступили в МГУ на юрфак. Только Аркадий - на дневное, а Сергей - на вечернее отделение. Днем он работал по специальности - добровольным "педагогом" в детской комнате милиции, где когда-то был постоянным "клиентом". Свое призвание он открыл ещё в колонии и теперь мечтал о создании этакой "Республики Шкид" на месте "душегубного" интерната для трудновоспитуемых детей, где работала поварихой его мать, Шурочка.

Меня во всей этой истории интересовал, конечно, Аркадий. Рите Сергей явно не симпатизировал, подозревая друга в меркантильности - уж больно высокий пост в Министерстве иностранных дел занимал отец красотки!

После скандальной истории на дне рождения Аркадия я ждала извинений с его стороны, но ждала напрасно. Напрасно заглядывала на окна Тайцевых, прогуливаясь с Сергеем по Чистопрудному бульвару. И вдруг - звонок!

- Славка, прости! Меня не было в Москве. Предки устроили двухмесячную стажировку в Германии - там же сейчас ужас что делается, юристы нужны. Но я просто извелся - не могу забыть. Забыть того, что у нас началось...

В общем, я оказалась с Аркашей в пустой квартире в тихом арбатском переулке. То ли тетка его, то ли кузина находилась с мужем в крымском санатории. Аркадий ждал встречи с нетерпением и все обставил, как полагается - вино, тихая музыка, задернутые бархатные шторы и широкая софа под пушистым покрывалом.

Я приготовилась к долгим любовным признаниям, оставив на потом последнюю каплю сомнений. Но Аркаша пренебрег церемониями. Не успели мы выпить вина, закусывая краснобокими яблоками, а он уже сидел у моих ног, покрывая их жаркими поцелуями.

- Как же так сразу... - Я опустила задравшуюся юбку и поднялась, спасаясь от аркашиных рук, проникших за резинку трусов. - Ведь мы с тобой... мы с тобой так как мало встречались... Ну... не знаем друг друга как следует...

- Чего ты испугалась, глупышка? Знаю я тебя, хорошо знаю и очень хочу. давно уже - с первой встречи. - Он прерывисто дышал, расстегивая мою блузку, сшитую накануне матерью из индийского батиста в крошечный цветочек.

Краем глаза я увидела отражение в высоком трюмо - ну. просто кадр из кинофильма о большой любви! Таинственный, греховный полумрак, моя нагота, светящаяся в нем девственной белизной, и сильная спина Аркадия с падающими на загорелый загривок шелковыми каштановыми прядями...

- Аркашенька, у меня же ещё ничего серьезного не было... Я хочу. чтобы все как следует было... Я ведь все равно никого, кроме тебя, полюбить не смогу...

Он закрыл поцелуями мои губы и я успела лишь подумать, что готова отдаться ему даже просто так - без приглашения замуж, даже если он сейчас признается, что трижды женат и вообще - агент ЦРУ!

- Девочка, девочка моя, - шептал Аркадий, целуя мою грудь, плечи. Мы лежали поперек широченной софы, а из магнитофона струился, туманя голову, свадебный вальс из "Крестного отца".

- Ты любишь меня, Аркаша?.. - скорее утверждала я, чем спрашивала.

- Очень, очень, Славка! Слава моя золотая... - Аркадий любовался моим обнаженным телом. - Не бойся, я умею быть ласковым, страстным. - Он гладил мои ноги, разводя колени, Я зажмурилась, обняв его горячее тело и напряглась в ожидании...

- Ты будешь моей, моей лапушкой-женушкой...

...Звонок в дверь показался нам залпом "Авроры". Таким, как его изображает история КПСС - "могильщиком" старой жизни, положившим конец постыдному прошлому. За ним, уже как в реальной истории, последовали кадры гангстерского фильма.

Едва натянувший брюки Аркадий отворил дверь, в которую ринулся здоровенный парень, вопя во все горло: "Где она? где она?" И увидав мое распростертое на софе тело (я успела закутаться пледом), с размаху саданул Аркадия в челюсть. Они катались по полу и колошматили друг друга, а я сжалась в комок, включив магнитофон на полную мощь. Сальваторе Адамо пел "Лавстори", заглушая вопли дерущихся. Мне уже было ясно, что у моих ног, стремясь врезать противнику побольнее, сражаются друзья.

Потом, дрожащую и лязгающую зубами от пережитого волнения, Сергей увел меня во двор и, усадив на детский песочник, обнял. Я вырвалась, колотя его кулаками: "Зачем ты пришел?! Зачем ты бил его?! Ненавижу... Ненавижу! Гад!"

Сергей поймал мои руки и, заглянув прямо в глаза, сказал:

- Аркадий через две недели женится на Рите. Во Дворце бракосочетания. Они уже давно подали заявление. Рита беременна.

- Что?! - Я отпрянула. - Этого не может быть! Ты врешь, потому что сам хочешь меня... Ты подонок, гадкий подонок!

На нас с интересом смотрели двое школьников лет одиннадцати. И какая-то тетка с авоськой, громыхая бутылками, проползла мимо, заметив: "В милицию надо сообщить... Развелось блядей..."

- Пойдем отсюда. Успокойся. Прошу тебя, тише. - Пытался урезонить меня Сергей.

Отскочив на метр, я гордо вздернула подбородок:

- Запомни: я никогда больше не увижу тебя. И что бы там ни было на самом деле - никогда не перестану ненавидеть! - Слезы потекли по моим щекам, а к горлу подступил неудержимый смех. - Женой или не женой - какое кому собачье дело! Я же люблю его! Я отдамся ему в первой же подворотне...

Назло! Назло опекавшей меня матери, этому неотвязному Сергею, а главное, - так жестоко посмеявшейся надо мной судьбе!

...С неделю я провалялась дома, отказываясь подходить к телефону и принимать пищу. Чем больше волновалась мать, тем сильнее мне хотелось истязать себя и кому-то мстить, мстить! Ну, прямо Наташа Ростова после неудавшегося побега с Анатолем Курагиным. Вот только горячки у меня не было - не современная это болезнь. Но зато мысль о том, чтобы отдаться Аркадию как можно скорее изводила меня. Хорошо бы, чтоб о моем падении сразу узнал Сергей. Только не это главное - главное огонь, загоравшийся во мне при одном воспоминании о прикосновениях Аркадия, его прерывистом дыхании, теле... А поцелуи... нет, от этого можно было сойти с ума... Еще немного и сбрендить...

Глава 11

Что это? Где? Колко, больно, холодно, гадко... Кто-то прикасается ко мне, шепчет на незнакомом языке, плещет в лицо водой...

...Я с трудом размяла затекшие кисти и огляделась. На коленях передо мной стоял давешний паренек, протягивая кувшин с водой. Наслаждение глотков в пересохшем горле, наслаждение освободившихся рук, плеч.

- Спасибо. - Кивнула я.

Он прижал палец к губам - тсс! Понятно, он помогает мне по собственной инициативе, а значит, у меня есть защитник! Я протянула руку и благодарно коснулась его прямых, жестких волос. Сквозь ставни едва брезжил рассвет второй рассвет в тюрьме. Суточное голодание! Наверно, это пошло бы мне на пользу, как и крепкий сон, в котором я, по-видимому, пребывала несколько часов. Ясность мысли вернулась ко мне - я понимала парня без слов и живо оценивала ситуацию.

Кое-как связав на груди и бедрах остатки своего хитона, я выскользнула вслед за своим спасителем в бесшумно приоткрывшуюся дверь - вторая попытка побега, теперь с сообщником. Вот уж не ожидала, что после всего случившегося смогу так радоваться! Мы мчались вниз по узкой тропинке среди камней и колючих кустов, удаляясь от проклятого сарая. Эйфория свободы сильная вещь! Босые изнеженные ступни не чувствовали боли, грудь жадно вбирала свежий предрассветный воздух и кровь мощными потоками бежала по венам, радуясь воскрешенной жизни. Мой спаситель останавливался, подавая мне руку, подсаживал меня на преграждающие дорогу камни, помогал спускаться по отвесным склонам.

Вдруг он резко остановился, прислушиваясь, и дернув меня за руку, повалил на землю. Я пыталась вырваться, но ладонь парня закрыла мой рот и он всем телом прижал меня к колючей траве. Я услышала, как совсем близко проехал автомобиль и даже обрывки гортанной речи. А потом воцарилась тишина - за кустами шуршала. попискивая. какая-то птица и очень громко, словно усиленное динамиками, колотилось рядом с моей щекой сердце парня. Я исподволь, снизу вверх посмотрела в его лицо и снова ничего не разглядела толком. Лишь смутное ощущение напряжения и юности, исходящее от молодых животных. Лет шестнадцать-семнадцать - нежная смуглая кожа с тонкой полоской редких усов, почти девичья длинная шея с пульсирующей жилкой и длинными прядями спутанных смоляных волос. От него пахло овцами и молоком, а ещё горькой полынью, растущей здесь в изобилии.