Наступило утро, и город, в который они вошли, охватил их сразу – еще по-ночному тихий, но неуловимые краски ночи, ее иррациональные линии исчезли, уступив место трезвой ясности. Они взяли машину. Город бежал, торопясь зайти им за спину. Из невидимых магистралей в срезах тротуаров ударили струи воды, светлый пластик улиц потемнел, потом в нем отразилось утро. Из машины Кира вышла первой и несколько секунд постояла перед домом. Ей вдруг показалось, что ничего не было и она только что возвратилась с космодрома, и сейчас снова услышит шаги за спиной. Шаги и в самом деле раздались – шаги Александра. Он обогнал ее и распахнул дверь. Она медлила.

– Прошу, королева, – произнес Александр, склоняясь.

– Ответь: ты будешь меня любить? Что бы ни произошло?

Вместо ответа он подхватил ее на руки и внес в дом. От прикосновения его рук возникла тревога; кто-то посторонний подумал за нее, что она так и не успела навести дома порядок. Эта была последняя мысль из реального мира. Затем время остановилось.

Минула вечность, когда Кира порывисто поднялась, чтобы взглянуть на часы.

– Нет, – сказал Александр, не открывая глаз. – Не беспокойся. Они предупредят – за четверть часа.

Она кивнула и отвернулась, не пытаясь объяснить, что ее интерес к прибору, измеряющему время, был вызван иной причиной: почему-то подумалось, что все сроки уже прошли, а Александр остался с нею и не случилось ничего страшного… На самом деле время, оказалось, шло гораздо медленнее. Александр обеспокоенно спросил:

– Ты обиделась? Но ведь я…

– Нет, нет, – устало проговорила она. – Хочется пить. – Она и в самом деле ощутила во рту какую-то горечь.

Он неохотно поднялся, затем Кира услышала шаги. Александр еще не успел отправить заказ, когда Кира, надев халат, показалась в дверях. Он подошел к ней и хотел обнять, но она отстранилась:

– Алька, подожди. Скажи: у тебя нет сомнений в том, что мы избрали правильный путь?

– Не понимаю, – проговорил он, настораживаясь.

– И я не понимаю, но что-то не так…

– Конечно, готовиться будет тяжело…

– Разве дело в этом? Работать я умею. И даже то, что новые знания там не пригодятся – тоже ничего: мало ли ненужных вещей мы запоминаем… Но… Вот: что же в том мире буду делать я?

– Ах, вот что! – Александр облегченно перевел дыхание. – Ну, найдешь занятие по вкусу.

– А мне по вкусу мое дело. Но там – окажется ли оно мне по силам?

– Ну… я полагаю, – сказал он без уверенности в голосе.

– Только искренне.

– Н-не знаю, – сказал он, ухватившись за мочку уха.

– А я почти уверена, что нет. То, о чем ты рассказывал, мне чуждо. Я вряд ли смогу, как ты говорил, дышать этим.

Александр почувствовал, что должен сказать сейчас что-то значительное и хорошее, чтобы все их планы не рухнули, опрокинутые непониманием. Но ничего не приходило в голову.

– Вечерами будем гулять, – вернулся он к самой спокойной из тем. – Ты и не узнаешь окрестностей…

– Да? – безразлично спросила она, но за кажущимся безразличием он почувствовал боль.

– Тебе неинтересно?

Кира вздохнула.

– Ну ладно, – сказала она, – все будет очень хорошо. Давай завтракать, время идет.

Они ели лениво и мало – у обоих сразу пропал аппетит. Почти полные тарелки одна за другой возвращались на диск и исчезали где-то в путанице пищевых коммуникаций. Александр налил вина и теперь задумчиво глядел на пузырьки; растворенный в вине газ улетучивался, и так же улетучивалось – он чувствовал – взаимопонимание, которое совсем было установилось между ними. Этот процесс надо было прервать, пока он не зашел слишком далеко.

– Можно подумать, – сказал он, – что ты сомневаешься.

– Нет. Я вижу все, о чем ты рассказывал. Но этого слишком мало. Скажи еще раз: я нужна тебе – там?

– Говорю еще раз: нужна – даже не то слово.

– А какая?

– Что – какая?

– Какая я тебе нужна?

Он пожал плечами.

– Такая, какая ты есть.

Она рассмеялась, но смех этот был похож на рыдание.

– Но ведь такая я – здесь. А там?

– Ах, так это тебя смущает? Конечно, ты станешь на дюжину лет старше; но какое это имеет для нас значение?

Кира усмехнулась; конечно, она думала и об этих двенадцати годах, но главное заключалось вовсе не в них.

– Ты не угадал. Дело в том, что там ведь я не буду такой, как сейчас.

Он взглянул недоуменно.

– Я, наверное, разучился понимать тебя.

– Ну, зачем же так мрачно, – сказала Кира, улыбаясь, хотя губы плохо слушались ее. – Налей еще.

– Пожалуйста. Поставить музыку?

– А ты не привез ничего оттуда? Хоть бы послушать, что и как там исполняют…

– Нет, – он развел руками, – собирался наспех. Да ты скоро услышишь все на месте.

– Знаешь, – сказала она, – я не полечу, – и выпила вино.

– Ты…

– Я решила. Так будет лучше.

В наступившей тишине жужжание часов казалось оглушительным. Александр взял стакан и медленно водил пальцем по его верхней грани. Раздался печальный, пронзительный звон; стакан запел. Кира повела плечами.

– Что же, правильно, – сказал Александр почти беззвучно, глядя мимо нее. – Риск слишком велик.

– Не поэтому, – ровным голосом возразила она.

– Почему же?

– Не знаю… Это не нужно.

– Кому?

– Никому. Тебе.

– Ну, – запальчиво сказал он, – мне лучше знать!

– Ты просто не подумал как следует. Со мной тебе не станет легче. Вдвое тяжелее.

– С чего бы это?

– Очень просто. Ведь там я не смогу жить так, как здесь.

– Куда лучше!

– Ведь работать всерьез я там не сумею!

– Мало ли на свете дел? Главное – оставаться самим собой. Вот я, например.

– Нет, и ты тоже не тот. Совсем не тот.

– Ага, хуже?

– Нет. Но – другой. Да ты и сам знаешь… Ты привез туда открытие. А с чем приеду я? Мои дома не доживут до той эпохи. А начинать сначала в сорок лет – смогу ли я? Будут ли силы?

– Ладно! – Александр махнул рукой. Не станем дискутировать. Все решено и чудесно. – Он отвернулся, но не смог сдержаться: – Если бы ты по-настоящему любила…

– Молчи! Вот если бы я не любила – тогда я могла бы и не рассуждать об этом. Я ведь не очень честолюбива, и создать что-нибудь настоящее мне хочется в первую очередь не ради себя. Я полетела бы, не колеблясь: как-никак интересно посмотреть, что происходит там, в будущем. Будь ты мне безразличен, я не стала бы бояться, что тебе со мною станет тяжелее. А так оно и будет. Я чувствую, что моя вершина – еще впереди, и не хочу, чтобы нас обоих всю жизнь терзала мысль, что я ее так и не достигла. А там мне до нее не добраться.