Глава 1

Гэмпшир, 1830

Никому, кто хоть раз видел Дафну Уэйд, и в голову бы не пришло, что в тайне от других она позволяет себе некое запретное удовольствие. Слишком уж она была обыкновенной. Заурядное лицо, из-за очков на носу казавшееся еще более непримечательным. Светло-каштановые волосы, собранные на затылке в удобный простой узел. Платья исключительно серых, бежевых, или коричневых тонов. Средний рост; фигура, скрытая по обыкновению под широким рабочим фартуком из тяжелой холстины. Приятный слуху низкий голос, лишенный способных привлечь внимание резких ноток.

Глядя нее, никто бы и помыслить не мог, что мисс Дафна Уэйд имеет непристойную привычку пялиться на обнаженную грудь своего нанимателя при всяком удобном случае. Хотя многие женщины согласились бы, что грудь Энтони Кортленда, герцога Тремора, стоила того, чтобы на нее поглазеть.

Стоя у открытого окна, Дафна облокотилась на подоконник и подняла медную подзорную трубу. Смотреть в нее в очках было неудобно, и Дафна сняла их. Пристроив стеклышки в золотой оправе на подоконник, она вновь поднесла трубу к глазу.

Сквозь окуляр инструмента она осмотрела расположенное вдалеке место археологических раскопок, ища среди рабочих Энтони. Про себя она всегда звала его только по имени. И хотя вслух обращалась к нему, как и все прочие, «ваша светлость», в ее мыслях и сердце он всегда оставался Энтони.

Он беседовал с инженером раскопок мистером Беннингтоном и сэром Эдвардом Фицхью, ближайшим своим соседом и страстным любителем антиквариата. Трое мужчин стояли в огромной выкопанной в земле яме среди осыпающихся каменных стен, разрушенных колонн и прочих останков того, что некогда являлось римской виллой. Судя по всему, они обсуждали мозаичные полы у себя под ногами, расчищенные рабочими сегодня утром.

Стоило Дафне навести трубу на высокую фигуру Энтони, как она ощутила в сердце знакомый трепет, привычную смесь тревоги и наслаждения. В его присутствии это сочетание лишало ее дара речи и вынуждало уходить в себя, пока она наконец не сливалась с мебелью. Но каждый раз, наблюдая за ним вот так, Дафна страстно желала целиком завладеть его вниманием.

«Любовь, – подумала она, – должна быть вещью приятной, теплой и нежной, а не такой, что ранит сердце своей мощью».

Глядя на него сейчас, Дафна ощущала эту самую мощь во всей ее полноте. Будучи в Тремор-Холле, он имел обыкновение два-три часа в день проводить, трудясь на раскопках бок о бок с мистером Бенингтоном и рабочими. Порой, если Дафна не копалась рядом, а августовский полдень выдавался исключительно жарким, Энтони снимал рубашку. Сегодняшний день был как раз таким.

Энтони почти казался Дафне частью окружавших его древнеримских руин, ибо принадлежал к тем редким мужчинам, что подобны ожившим статуям. Со своим необычным, больше метра восьмидесяти пяти сантиметров, ростом, широкими плечами и рельефными мышцами, он легко мог сойти за высеченное в мраморе римское божество, если бы не темно-каштановые волосы и смуглая кожа.

Пока трое мужчин продолжали обсуждать полы, Дафна не сводила глаз с Энтони, ощущая странное чувство томления, возникавшее всякий раз, как она подглядывала за ним. Непостижимым образом от этого чувства ее дыхание учащалось, а сердечко начинало биться, как после бега.

Сэр Эдвард наклонился, дабы передвинуть тяжелую каменную похоронную урну, мешавшую им рассмотреть кусок мозаики, но Энтони остановил его и поднял урну сам. Дафна была восхищена его обходительностью, и ее высокое мнение о нем только еще больше окрепло. Может, он и герцог, но не такой напыщенный, чтобы стоять, позволяя пожилому человеку, вроде сэра Эдварда, нанести себе увечье.

Энтони перетащил урну на стоявшую рядом тележку и поставил ее подле ящика с черепками винных амфор, бронзовыми статуями, фрагментами фрескок и прочими находками. К концу дня эти обломки перенесут в антику, здание неподалеку, где все найденные древности хранились до того момента, как Дафна восстанавливала их, зарисовывала и заносила в каталог коллекции Энтони.

От тайных наблюдений Дафну отвлек звук шагов. Кто-то шел по коридору в сторону библиотеки. Она сложила трубу и, отойдя от окна, сунула ее в карман юбки. Когда в библиотеку вошла Элла – одна из дюжины горничных, служивших у герцога в Треморе, – Дафна уже сидела за столом с лежащей перед ней открытой книгой по романо-британскому гончарному искусству, притворяясь, будто целиком поглощена работой.

– Я подумала, вам захочется чаю, мисс Уэйд, – проговорила Элла, ставя чашку с блюдцем на краешек огромного стола розового дерева, возле стопок книг по римским древностям и латыни.

– Спасибо, Элла, – отозвалась Дафна и, стараясь казаться увлеченной чтением, перевернула страницу.

Направившись к дверям, служанка бросила через плечо:

– Вряд ли вы что-то видите без очков, мисс. По мне, так мало вам от них проку, пока они на подоконнике лежат.

Горничная исчезла в холле, а Дафна, вспыхнув, склонилась над открытой книгой. Опять попалась.

Однако мог ли кто винить невзрачную, тихую, замкнутую девушку, большую часть большую часть своей жизни погруженную в древние реликвии и латинские словари, в любви к своему нанимателю, когда он столь ослепительно прекрасен?

Дафна со вздохом выпрямилась в кресле и одной рукой облокотилась на стол. Подперев кулачком подбородок, она смотрела в пустоту, мечтая о вещах, которым, как подсказывал ее практичный ум, никогда не суждено случиться.

Дафна напомнила себе, что он герцог, а она лишь работает на него. Энтони нанял ее около пяти месяцев назад, положив довольно щедрое жалованье – сорок восемь фунтов в год – за восстановление фресок и мозаик, реставрацию древностей и создание каталога коллекции для музея, что он строил в Лондоне. Работа эта требовала много сил, а наниматель оказался весьма взыскателен, но Дафна была счастлива. Она выполняла все, что бы он от нее ни потребовал, не только потому, что в этом заключалась ее работа, но и потому, что была влюблена в герцога, а в любви к нему и заключалось тайное запретное удовольствие Дафны.

С довольным вздохом Энтони откинулся на спинку медной ванны. Боже, как он устал, но работа того стоила. Полы в раскопанной сегодня им и рабочими спальне оказались украшены удивительнейшей мозаикой.

К тому же они обнаружили целую стену с кусочками фресок, потрескавшимися и осыпающимися, но также и весьма эротичными. Не забыть бы рассказать о них Маргерит, особенно о той, где владелец дома был изображен в образе бога Приапа (1), положившим на одну чашу весов свою мужскую плоть, а на другую – слитки золота. Не было нужды говорить Маргерит, что перевесило. Любовницы всегда понимают подобные шутки.

– Ваша светлость?

Открыв глаза, он увидел подле ванны Ричардсона, державшего в руках горшочек с мылом и кувшин с только что подогретой водой. Энтони наклонился вперед, чтобы камердинер смог вымыть ему голову. Он с наслаждением вдыхал резкий запах лимонного мыла и радовался, что может наконец избавиться от накопившейся за день грязи и известковой пыли.

Как только Ричардсон закончил, Энтони поднялся и вышел из ванны. Взял протянутое камердинером теплое полотенце и принялся вытираться. Слуга же вышел из гардеробной.

Вспомнив о Маргерит, Энтони вдруг осознал, что уже много месяцев не видел эту темноглазую, темноволосую красавицу. Вот уже больше года, как она стала его любовницей, но за это время он смог нанести ей едва ли с полдюжины визитов. Раскопки в Треморе в последнее время всецело захватили его внимание, удерживая вдали от загородного домика неподалеку от Лондона, где он ее поселил.

Энтони отшвырнул полотенце, пригладил рукой все еще влажные волосы и прошел в спальню, где со свежим бельем и халатом из черного с золотом жаккардового (2) шелка его ждал камердинер. Герцог поднял руки, чтобы Ричардсон смог надеть на него через голову батистовую рубашку, когда дверь вдруг распахнулась и в спальню вошел лакей.

– Прибыла леди Хэммонд, ваша светлость, – с поклоном объявил слуга.

– Виола? – Энтони не ждал сестру и с удивлением посмотрел на вошедшего через плечо, пока камердинер застегивал на рубашке пуговицы. – Когда она приехала?

– С четверть часа назад, сэр.

Энтони тихо выругался, про себя решив, что если Хэммонд унизил Виолу очередным скандалом, то на этот раз ему не поздоровится.

– Передай виконтессе, что через минуту я к ней присоединюсь, и распорядись подать мадеру и портвейн.

– Будет исполнено, сэр. Леди Хэммонд сказала, что будет ждать вас в своей гостиной. – Слуга удалился, и Энтони просунул руки в рукава халата. Несколько минут спустя он вышел из комнаты и направился в дальний конец длинного коридора, в сестринские покои, где лакей уже поджидал его, дабы распахнуть перед его светлостью двери. Герцог вошел в гостиную сестры и очутился среди причудливого и сказочного сочетания розового бархата, белой парчи и сусального золота (3), что во всех отношениях подходило красоте золотоволосой Виолы и ее глубокой женственности.

Мучившие Энтони опасения о том, что визит сестры вызван плохими вестями, рассеялись в то самое мгновение, как только он ее увидел, ибо она тут же залилась веселым смехом. При этих звуках он замер, губы его изогнулись в полуулыбке. Энтони рад был слышать ее смех. Это куда лучше, чем видеть сестру плачущей из-за своего недостойного мужа.

– Что тебя так насмешило?

– Ты, – ответила Виола, поднимаясь с диванчика ему навстречу. – В этом халате ты похож на пресыщенного турецкого владыку. Да еще и хмуришься так, словно вот-вот велишь отрезать чей-нибудь язык.

– Ну, не совсем язык, – отозвался он, беря протянутые руки сестры в свои. – Вообще-то я подумывал о голове Хэммонда.