Дождь, повинуясь заранее заданной программе, прошумел третьего дня, но дорожки еще хранили влагу. Берегли они и немногочисленные следы тех, кто накануне прошел здесь. Преобладали шестипалые вмятины, с резким углублением посредине, совсем редко попадались человеческие – с узкой ступней и боковыми штрихами от магнитных присосков.

Еще не хозяйкой, а гостьей была ранняя осень. Солнечные дни преобладали, но чувствовалось – устойчивое ненастье не за горами.

В это утро на низкое небо часто набегали тучи.

За долгие годы, проведенные на «Пионе», Икаров никак не мог к ним привыкнуть. Капитану казалось, что здешние тучи чем-то неуловимо отличаются от тех, на Голубой, хотя он хорошо знал, что эти серо-белые громады – точная копия земных облаков. Инженеры Лунных стапелей превзошли самих себя, всю душу вложили в корабль. Будто предчувствовали, что полет «Пиона» будет слишком долгим.

Осенние листья не падали. Отделяясь от ветвей, они оставались висеть в воздухе. Некоторые, повинуясь случайному капризу воздушных потоков, опускались вниз, на узкие дорожки, но были готовы взлететь при первом порыве ветра.

Утро было тихое, и это странно контрастировало с облаками, торопливо бегущими по небу. «Синхронизация разладилась, – подумал капитан. – Будет чем заняться вечером».

Изредка набегал ветер, и тогда капитану чудилось, что он попал в обычный земной мир, в золотую круговерть осеннего леса. Только листья, кружась, забывают опускаться на землю.

В воздухе еще висели капли – остатки дождя, впрыснутого в оранжерейный отсек корабля искусно скрытыми пульверизаторами. Когда сквозь тучи пробивались солнечные лучи, прозрачные шарики, плавающие в пространстве, вспыхивали, словно самоцветы. Крупные шары переливались так ярко, что капитан жмурился, глядя на них.

Призрачно и невесомо синели дальние горы. Воздух начинал нагреваться, и заснеженные пики, казалось, дрожали и струились. Острые зубцы растворялись в бледном, выцветшем небе.

Вскоре горизонт очистился от облаков.

Капитан, приставив ладонь козырьком, вглядывался в даль. Горы не меняются. Они такие же, какими вышли из рук лунных видеопластиков. И все же благодаря игре светотени они каждый раз кажутся новыми.

Утренняя прогулка давным-давно превратилась для Икарова в ритуал – поначалу трудный и ненужный, затем привычный. В роще, среди берез и кленов, легче думалось, и мысли на вольном воздухе не были такими мрачными. На вольном! Снова иллюзия.

Возвращаясь на дорожку, капитан на миг позабыл об осторожности, и прозрачный сверкающий шар воды мигом обволок его, растекшись по комбинезону.

Сколько суждено ему еще таких прогулок? Сколько раз будет он выходить сюда по утрам – сюда, где знакомы каждый куст, каждая ветка, каждый изгиб узких дорожек?

Быть может, неспешной чередой пройдут годы. О, как хотел бы капитан в иные минуты поменяться ролями с графом Монте-Кристо, упрятанным в крепость Иф! Хотя стояла она на острове, но остров-то был в земном море, омывающем земные берега. А для него, Федора Икарова, капитана «Пиона», Земля остается мечтой. Так бесконечно далек он от землян, несмотря на то что каждое утро прогуливается в оранжерейном отсеке, ведет бортовой журнал и собирает с помощью экипажа бесценную информацию в ближнем космосе.

И сколько ему суждено видеть над собой осточертевшее виниловое небо, вдыхать воздух, выработанный в регенераторах, пить искусственную воду, есть синтетическую пищу? Неужели он больше не увидит человеческого лица, не услышит живого голоса, смеха? А может, нить его жизни оборвется раньше, когда «Пион» скользнет вниз, плененный притяжением Тритона – Черной звезды?

Капитан глянул на часы и направился к выходу. Работы на сегодня намечено немало, а поблажек Икаров не давал ни себе, ни экипажу.

Давно уже необходимо произвести вылазку на наружную обшивку «Пиона». В районе кормовых дюз приборы корабля несколько раз фиксировали непонятное свечение. Вылазку сможет сделать Энквен. Надо будет только его подробно проинструктировать. Как попадут на Землю данные о гравитации, накопленные на «Пионе»? Об этом капитан предпочитал не задумываться. Путь домой измерялся не только расстоянием от Тритона до родного Солнца. Нет! Между «Пионом» и материнским светилом, преграждая путь на Голубую, возвышалась невидимая, непроницаемая стена.

Это было царство чудовищной гравитации. Силами тяготения диктовалось все. В подобных условиях малейшая навигационная ошибка могла оказаться последней. «Пион», без устали нанизывающий витки вокруг Тритона, напоминал эквилибриста, который идет по туго натянутому канату.

Настало время намеченной Икаровым вылазки. Стоя перед штурманским экраном, капитан наблюдал, как белковые роботы проверяли приборы, противорадиационную защиту. В помощь Энквену он решил дать еще двоих.

Наблюдая за последними приготовлениями роботов в шлюзовой камере, Икаров вдруг почувствовал непреодолимое желание присоединиться к ним.

Астронавтам знакомо подобное чувство. Оно может внезапно поразить человека, долгие годы находящегося в ограниченном пространстве космического корабля. Человек испытывает тягу – вырваться из корабля во что бы то ни стало. Тщетно разум убеждает, что там, снаружи, ничего нет, кроме черной бездны, скупо усеянной острыми точками звезд. Чувство необъяснимой тоски гонит человека прочь из корабля, туда, в пространство, не ограниченное стенами. История космоплавания знает случаи, когда вспышки пространственной болезни кончались трагически.

Икаров отчетливо представлял себе, что там, за нейтритовым люком, ничего не увидит. Ни звезд, ни Солнца. Незримая стена не пропускает ни единого луча. Обзорный экран все время показывает одно и то же: искривленные гравитацией линии «Пиона», погруженного в тушь, да капризно изогнутые плоскости корабельной обшивки, которые время от времени по непонятной причине начинают светиться.

Выйти! Выйти хотя бы на несколько минут, покинуть изломанные стены корабельных отсеков.

Снаружи капитана встретила абсолютная тьма. Никакая ночь на Земле не могла сравниться с ней. Там, какое ни будь новолуние, мерцают звезды, льется слабый зодиакальный свет.

Здесь ничего подобного не наблюдалось. Икаров называл Тритон Черным солнцем. Это была невидимая звезда.

Четыре фигуры – три высокие и одна пониже, коренастая и чуть сутуловатая, – осторожно перемещались по покатым плоскостям обшивки.

Пройдя с полкилометра, капитан сел в манипулятор, все время шагавший рядом. Участок обшивки впереди стал наливаться призрачным светом. От него побежали многоцветные волны, захватывая все новые куски поверхности.

Икаров, прижав поплотнее клеммы к вискам, мысленно отдал приказ, и замешкавшийся манипулятор прыгнул вслед за тремя белковыми, которые продолжали шагать в сторону наиболее ярко светящегося участка. Казалось, кто-то набросил на одну из полусфер «Пиона» огромный вспыхнувший ковер. Голубые языки перечеркивали ковер из конца в конец.

Ловко переступая магнитными щупальцами, манипулятор обогнал Энквена и остальных роботов, которые замедлили шаг, и приблизился к границе светящегося ковра.

– Стой! – скомандовал мысленно капитан.