"Еще убит князь Петр, по прозванию Щенятев, внук (в действительности правнук.- Н. Б.) князя литовского Патрикея. Был он человек весьма благородный и богатый, но, оставя все богатство и большое имущество, избрал монашество и возлюбил бескорыстную жизнь в подражание Христу. Однако и там велел мучитель мучить его, жарить на железной сковороде, раскаленной на огне, и втыкать иглы под ногти. И в таких мучениях тот скончался".
Источники сообщают дату кончины воеводы - 5 августа 1565 года. Со смертью князя Петра Михайловича Щенятева, не имевшего наследников мужского пола, пресекся и весь род Даниила Щени - род, давший России три поколенья людей, умевших не только охранять Россию от внешних врагов, но и сохранить собственное достоинство - а значит, и достоинство народа - перед лицом крепнущего деспотизма.
Созданное дедом и отцом Ивана Грозного московское самодержавие было весьма неоднозначным историческим явлением. Оно вывело страну из неурядиц и смут периода феодальной раздробленности, собрало воедино ее материальный и духовный потенциал. Однако в самой системе неограниченной личной власти таилась опасность. Личные качества самодержца, недостатки его ума и сердца, отзывались тяжелыми испытаниями и потерями для народа. Опричный террор Ивана IV больно ударил по всем сторонам жизни общества. Но особенно сильный удар был нанесен русской армии, ее "генералитету" - поседевшим в боях и походах боярам, ратным трудом которых ширилось и крепло Московское государство. Царь Иван, как всякий тиран, более всего боялся заговора военных, и потому участь Петра Щенятева разделили многие высшие офицеры той эпохи. Одним из них - едва ли не самым знаменитым - был князь Михаил Иванович Воротынский. В течение двух десятилетий (с начала 50-х до начала 70-х годов XVI века) он был одним из лучших полководцев тогдашней России. Потомки помнили о его заслугах: Воротынский был изображен в барельефах памятника 1000-летия России рядом с Холмским и Даниилом Щеней.
Род князей Воротынских восходил к святому князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, казненному в ставке Батыя в 1246 году. Подобно многим "верховским" (из верховий Оки) князьям, Воротынские перешли на московскую службу в последней четверти XV века. Отец полководца, князь Иван Воротынский, верой и правдой служил Василию III, участвуя во многих его походах. При этом он сохранял определенные права в своем наследственном родовом владении городке Воротынск близ Калуги. Впрочем, Василий III не вполне доверял ему. После страшного набега крымских татар в 1521 году Василий III долго гневался на своих воевод. В 1522-1525 годах был в опале и Воротынский-старший; в 1534 году он был вновь арестован и 21 июня 1535 года умер, по-видимому, в заточении.
Князь Михаил Воротынский впервые упомянут в документах 1543 года. С этого времени он постоянно находился на ратной службе. Его послужной список восстановлен историком С. Д. Веселовским. "В 1543 году он в Белеве, в 1544 году - наместник и воевода в Калуге, в 1545 году - в Ярославле, в 1550 году наместник в Костроме, а затем в Коломне, в 1551 году - в Одоеве, в 1552 году в Рязани и Коломне".
Особую известность Воротынский приобрел своими действиями во время победного казанского похода в 1552 году. Вначале он был послан с другими воеводами к Туле для отражения ожидавшегося набега крымцев. После благополучного исхода этого дела Воротынский двинулся с войском на Казань. Согласно "Казанской истории" - литературному памятнику второй половины XVI века - он был назначен царем первым воеводой в передовом полку. Во время осады передовой полк стоял к северо-востоку от крепости, на Арском поле. Однако по другим сведениям М. И. Воротынский был воеводой в большом полку. Так или иначе, князь был в числе главных руководителей осады и штурма восточной части крепости. Он сумел придвинуть осадные башни ("туры") почти вплотную к стенам города. Когда казанцы попытались внезапной ночной атакой овладеть турами, Воротынский повел своих воинов в контратаку и отбросил врага обратно в крепость. В этой схватке он получил несколько ран.
30 сентября воины большого полка под предводительством Воротынского захватили Арскую башню и проникли в крепость. Воевода просил царя начать общий штурм. Однако Иван IV не внял его призыву и отложил штурм до 2 октября.
В ночь перед штурмом Воротынский руководил закладкой пороха под стену возле Арских ворот. Узнав, что татары получили известие о готовящемся взрыве, князь послал гонца к царю с предложением как можно скорее начать штурм.
Рано утром 2 октября, после взрыва части городской стены у Арских ворот, Воротынский двинул большой полк на штурм Казани.
По свидетельству другого героя "казанского взятия" - бежавшего в Литву в 1564 году князя А. М. Курбского, Воротынский был "муж крепкий и мужественный, в полкоустроениях зело искусный". Иван IV, несомненно, знал ему цену. В последовавшие за взятием Казани десять лет Воротынский неизменно входил в состав "ближней думы" царя. Однако главным его делом была оборона южных границ России от крымских татар.
Борьба с крымцами - неуловимыми и стремительными, хитрыми и коварными требовала глубокого знания их способа ведения войны. Выросший на самой границе Руси с Диким полем, прекрасно знавший этот край и его обитателей, Воротынский был прирожденным "полевым воеводой". Учитывая это, царь направлял его каждое лето именно туда, на Оку - "к берегу от поля". В армии, расположенной вдоль Оки, князь обычно занимал самый высокий пост - первого воеводы большого полка. По существу он был командующим обороной всей южной границы России - границы, которая почти каждое лето превращалась в линию фронта. О заслугах Воротынского на этом поприще свидетельствует уже то, что в 1553-1562 годах крымцы ни разу не могли прорваться в центральные районы страны.
В 1562 году Воротынский, как обычно, стоял с полками "на берегу", то есть на Оке, в Серпухове. В сентябре того же года его служба внезапно прервалась: вместе с братом Александром, также участником Казанского похода, он был арестован. Опала на Воротынских была связана с обнародованием в январе 1562 года царского указа о княжеских вотчинах. Согласно этому указу выморочные княжеские вотчины не переходили к вдове или к братьям умершего, как было прежде, а отбирались "на государя" в казну. При таком порядке наследования Михаил и Александр Воротынские теряли надежду получить временно находившийся в руках княгини-вдовы удел своего умершего старшего брата Владимира. Это была лучшая часть Воротынского княжества, треть его территории. А территория эта была отнюдь не малой: в состав удельного княжества Воротынских входили Новосиль, Одоев, Перемышль. Княжество тянулось примерно на 200 километров с севера на юг вдоль Оки и по ее притокам. Впрочем, дело было не только в материальном ущербе. Речь шла о землях, издавна принадлежавших роду Воротынских, политых кровью предков. Эти раздольные заливные луга в пойме верхней Оки, эти могучие дубравы, даже эти невзрачные заросли тальника по берегам маленькой речки Высса, на которой стоит Воротынск, - все это было для Воротынских своим, родным. Эту землю они любили как нечто живое, ощущали почти как часть своего тела. Своим решением царь нанес им не просто ущерб, но боль и оскорбление. Оно было тем более тяжким, что Воротынские ничем не заслужили этого удара. А между тем царь своим указом метил прежде всего в них. Он опасался иметь на самой границе с Литвой и Диким полем самостоятельное удельное княжество. Быстро развившаяся в нем подозрительность давала первые горькие плоды: царь стал опасаться того, что Воротынские перейдут на литовскую службу, откроют врагу свой участок "берега" - оборонительной линии по Оке.
Можно предположить, что, не сдержавшись, Михаил Воротынский в прямом разговоре "нагрубил" царю. Воротынский был из тех, кто мог сказать царю такое, чего не посмел бы вымолвить никто другой. В ответ царь распорядился арестовать Воротынских "за изменные дела" и конфисковать их владения. Корпоративная солидарность, которой всегда так недоставало русской аристократии, все же иногда давала себя знать. У братьев Воротынских было много родственников и доброхотов. Не желая слишком резкого конфликта с ними, царь пошел на компромисс: младший брат, Александр, был сослан в Галич и через полгода помилован; старшего, Михаила, ожидал более суровый приговор - заточение с женой и дочерью в тюрьме на Белоозере.