- Но ты сказал, что Афины более не прислушиваются к твоему голосу, не нуждаются в твоих советах.

- Это не важно. Беда демократии в том и состоит, что людей так легко можно сбить с толку, направить по ложному пути.

- Понятно. Демократия хороша, пока люди делают то, что ты хочешь. А когда они голосуют против тебя, то ошибаются.

- Но в основном люди глупы, - сказал Демосфен. - А стаду нужен пастух, который знает, что делать.

- И это демократия? - спросил я.

- Пусть люди думают что хотят, но я служу Афинам и демократии! И буду использовать на благо своего дела и Царя Царей, и рыбу морскую, и птиц небесных, если они помогут мне сразиться с Филиппом и его незаконнорожденным сыном.

Я улыбнулся:

- У тебя был шанс сразиться с ним при Херонее.

Укол ни в малой степени не задел его.

- Я политик, Орион, а не воин. Я понял это при Херонее. И теперь сражаюсь более привычным мне способом. Но я еще одолею Филиппа!

- А я - воин, а не политик, - отвечал я. - Но хочу задать тебе один вопрос: какая власть безопаснее для Афин с их разлюбезной демократией великого царя или Филиппа?

Он расхохотался:

- Да, ты не политик. Ты видишь мир или черным, или белым.

- Я жду ответа.

- Великий царь оставит в покое Афины и прочие греческие города, когда исчезнет угроза, которую представляет Филипп. Дарий хочет, чтобы города Ионии оставались в его империи. И пусть будет так - зато Афины сохранят свободу.

В разговор вступил Кету:

- Это сама сущность политики: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Раздавай и принимай - милости, дары... даже города.

- Аристотель говорил мне, - сказал я, - что Персидское царство неминуемо поглотит всю Грецию. Афиняне сделаются подданными великого царя, как жители Эфеса и других ионийских городов.

Демосфен нахмурился:

- Аристотель - македонец.

- Ты не прав, - возразил Кету.

- Ну и что? - пожал плечами Демосфен. - Его родной город уже давно входит в состав Македонии.

- Ну и что ты скажешь о мнении Аристотеля? - спросил я. - Если он прав, то помощью царю Персии ты готовишь гибель своей демократии.

Демосфен прошелся по комнате к окну и обратно, а потом ответил:

- Орион, я пока могу еще выбирать между Филиппом и персами. Филипп уже у ворот Афин. А Дарий в нескольких месяцах пути от города. Как голодный волк, македонец поглотит нас одним глотком.

- Но пока он оставил Афины в покое, - сказал Кету. - Он не стал вводить свое войско в город, не потребовал власти над ним.

- Ему это не нужно. Сейчас он продвигает к власти афинян, которых купил золотом и серебром. Он пользуется нашей демократией в своих собственных целях.

- Но он не стал разрушать ее, - отвечал я. - А сохранит ли твою демократию Царь Царей, если окажется на месте Филиппа?

- Он еще не на месте Филиппа!

- Рано или поздно так и будет, если верить словам Аристотеля.

Демосфен всплеснул руками:

- Так мы ни до чего не договоримся. - Он повернулся к Кету: - Посол Свертакету, я обдумаю условия, выдвинутые Филиппом, и дам свои рекомендации Царю Царей. Ты можешь идти.

Я шагнул к двери.

- Останься, Орион, - сказал Демосфен, - я должен тебе кое-что сказать.

Кету посмотрел на меня, поклонился Демосфену и покинул комнату. Я решил, что почетный караул повел его к помещению, отведенному нам во дворце. Громко хлопнув в ладоши, так что присевшая в углу рабыня вскочила, Демосфен сказал:

- Ты тоже уходи! Ступай, оставь нас!

Она заторопилась к двери.

- Закрой за собой дверь!

Она выполнила его приказ.

- Ну хорошо, - сказал я. - Чего ты хочешь от меня?

- Это не он, Орион, - произнес кто-то за моей спиной. - Я хочу с тобой поговорить.

Я обернулся и увидел Золотого Атона, самоуверенного бога, который создал меня. Он весь сиял: и идеальное лицо, и тело, столь же крепкое и могучее, как мое собственное, испускали золотой блеск. Атон был облачен в одежды снежной белизны, отделанные золотом. Мгновение назад его в комнате не было.

Посмотрев на Демосфена, я заметил, что афинянин застыл подобно каменной статуе.

- Не тревожься, - сказал Золотой. - Он не увидит нас и не услышит. - И улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы. Он казался похожим на постаревшего Александра - настолько, что мог быть его отцом. Это открытие меня потрясло.

21

- Вижу, ты узнал меня, - проговорил Атон с довольной улыбкой.

- А где Аня? - спросил я.

- Афина, - поправил он. - Здесь, и сейчас ее называют Афиной.

- Где она? Здесь?

- Аня скоро появится здесь на короткий миг, - ответил он, перестав улыбаться. - Недалеко отсюда... На горе Арарат. Ты знаешь, где это?

- Да!

- Аня хочет встретиться с тобой, но может пробыть на горе очень недолго. Так что лучше не опаздывай, если тоже хочешь увидеть ее.

- Когда?

- Она появится на вершине Арарата через пять недель по здешнему времени, если считать от сегодняшнего заката. Хотя мне по-прежнему непонятно, почему она продолжает за тебя волноваться.

- Можешь доставить меня туда?

Он покачал головой:

- Орион, я твой создатель, но не слуга и не кучер.

- Но через пять недель... Арарат так далеко.

Он пожал плечами:

- Все зависит от тебя самого, Орион. Если ты действительно хочешь увидеть ее, то будешь там вовремя.

Я вскипел гневом:

- Опять твои детские игры? Выдумал еще одно испытание... Хочешь посмотреть, как твое создание будет прыгать в новый обруч?

- Мне не до игр, Орион. - Его лицо сделалось жестким и мрачным. - Увы, все это слишком серьезно.

- Тогда скажи мне наконец, что происходит? - потребовал я.

С преувеличенным негодованием Атон отвечал:

- Считай, что ты сам виноват в этом, смертный. Аня принимала человеческое обличье, потому что тревожилась за тебя, а потом поняла, что ей нравится быть человеком. Она даже думает, что любит тебя, как это ни странно.

- Да, она любит меня, - проговорил я, пытаясь этими словами подбодрить себя.

- Тешь себя, если тебе приятно, - фыркнул Золотой. - Но Ане человеческое тело показалось настолько привлекательным, что и другие создатели заинтересовались. Вот и мы с Герой отправились в эту эпоху, чтобы затеять новую игру в царей и императоров.

- Ты и Гера?

- Неужели это волнует тебя, Орион? Признаюсь, однако, что человеческие страсти могут приносить... удовольствие, временами даже изрядное.