Подошли Ольшанский, Головлев, Чумаченко и старший матрос Александр Лютый. Бочкович доложил о готовности отделения к бою. Ольшанскому понравилась наша «крепость». Он посмотрел в амбразуры, потом позвал всех нас к двери.

- Укрепление у вас хорошее, надежное, - сказал он. - Надеюсь на вас, орлы, не сомневаюсь, что драться вы будете упорно и умело. Чем больше мы отправим на тот свет фашистов, тем лучше. На каждую пулю - фриц! Сумеете одной уложить двоих - честь вам и хвала. Действуйте самостоятельно, исходя из обстановки. Приказаний не ждите. Если представится возможность, я и капитан Головлев придем к вам. Проведаем. Алексей Федорович, скажешь что-нибудь?- обратился он к Головлеву.

- Да… Товарищи коммунисты и комсомольцы, вам ясно, для чего мы пришли сюда? Советские люди с любовью и надеждой смотрят на своих освободителей. Мы боремся за Советскую власть, за свободную, счастливую и радостную жизнь нашего народа. Близок день, когда вся наша земля будет очищена от коричневой чумы… За наши славные дела Родина скажет спасибо…

Ольшанский, Головлев, Чумаченко, Лютый попрощались с нами и направились к соседнему домику. Через некоторое время я снова увидел своих командиров - они шли к элеватору. Чумаченко с ними не было. Он остался в конторе.

Мы находились на боевых постах. Миша Хакимов сидел на ящике и обтирал рукавом затвор противотанкового ружья. Я смотрел на деревянные домики, расположенные недалеко от нас. Откуда появятся гитлеровцы? Почему-то казалось, что они должны идти по нашему следу от Южного Буга. Там, вытащенные на берег, остались семь рыбацких лодок. Увидев их, фашисты всполошатся. Вызовут собак-ищеек. Найдут убитых часовых.

- Ребята, фашисты! - крикнул Иван Дементьев, сидевший у амбразуры, недавно пробитой нами.

Мы все устремились к нему.

Было половина восьмого. Дул холодный ветер. По небу плыли белесые снежные облака. Начинался пасмурный день 26 марта 1944 года. Через маленькую пробоину хорошо была видна шоссейная дорога, ведущая из Николаева в порт. По ней шла рыжая лошадь, впряженная в телегу, на которой, свесив ноги, сидели два солдата с автоматами. Они свернули в нашу сторону.

- Снимем? - тихо спросил Дементьев у Бочковича.

- Подождем, - ответил старшина.

Подъехав к сарайчику, солдаты спрыгнули на землю и, как видно, продолжали начатую беседу. Потом они стали грузить ящики.

- Гребенюк, Павлов, Медведев! - подозвал нас Бочкович. - Тащите сюда фрицев.

Только мы показались в дверях, как оба солдата шарахнулись в разные стороны. Я прицелился и выстрелил. Один свалился, но снова поднялся, пытаясь бежать. Павлов и Гребенюк догнали его. Выстрелил во второго. Он пошатнулся, но успел скрыться за углом дома. Напуганная выстрелами лошадь шальным галопом помчалась на шоссе.

- Как же ты, Медведев, не добил второго, - укоризненно заметил Бочкович, подходя к втащенному в сарай фашисту, который испуганно что-то бормотал.

Немного знавший немецкий язык Ефим Павлов сердито посмотрел на солдата и перевел:

- Говорит, что он рабочий, остальное не разберу.

- Вот брехун, - с презрением плюнул в сторону Прокофьев.

- Положить в угол и накрыть мешками, - распорядился Бочкович, а раненому, продолжавшему повторять «я рабочий», крикнул: - Замолчи! -Тот замолчал. - Занять места! Сейчас гитлеровцы пожалуют.

Минут через десять - пятнадцать на дороге показалось семь солдат.

- Давайте, давайте, топайте скорее, - тихо сказал Павлов.

Так же тихо старшина Бочкович приказал:

- Стрелять по моему сигналу.

Солдаты приближались. Мы переводили взгляд то на них, то на своего командира.

- Огонь! - крикнул Бочкович.

Гитлеровцы, скошенные нашими пулями, даже не успели сделать ни единого выстрела.

- Начало неплохое, - сказал Павлов и любовно похлопал ладонью свой автомат. - Жаль, маловато.

- Сейчас будет больше, - ответил Бочкович.

Примерно через час Никита Гребенюк, выполнявший обязанности наблюдателя, крикнул:

- Идут! Смотрите вон туда!

Фашистов было довольно много. Они прятались за зданиями, старались как можно ближе подойти к нашему сараю. Враги, видимо, думали, что небольшая группа партизан проникла к ним в тыл и они легко покончат с ней. Залаяли пулеметы. Пули звякнули о стену, прошили дверь. Фашисты бежали в нашу сторону. Когда они были близко, мы открыли огонь. Несколько трупов осталось лежать на земле. Часть гитлеровцев повернула левее, в направлении домика, где занимали оборону отделения Юрия Лисицына и Ивана Макиенка, вероятно, намереваясь подойти к нам с фланга. Но и здесь они попали под обстрел. В рядах атакующих произошло замешательство. Оставшиеся в живых поспешно уползали, стараясь укрыться за домами.

Стрельба с обеих сторон прекратилась.

Из-за туч выплыло солнце, яркое, но холодное. Люди нашего маленького гарнизона молчали. Ми ждали нового наступления гитлеровцев. И оно началось. Теперь против нас шло не меньше батальона. Появились крупнокалиберные пулеметы. Но и вторая атака не принесла успеха врагу. Он прекратил ее, оставив на поле боя еще десятка два трупов.

Во время затишья к нам пришли Константин Ольшанский, Алексей Головлев и краснофлотец Павел Артемов. Они поздравили нас с первым боевым успехом.

- В таком же духе и дальше действуйте, товарищи, - Константин Федорович улыбнулся. Он облокотился на цементную перегородку. - Прошу всех ко мне.

Когда мы подошли, Ольшанский, обращаясь к Головлеву, сказал:

- Алексей Федорович, я хочу не только поставить боевую задачу, но просто поговорить по душам с людьми, не как командир, а как старший товарищ.

- Правильно, Константин Федорович, - ответил замполит. - Сейчас это очень важно.

Ольшанский стоял, высокий и стройный, сжимая в руке автомат. Он говорил о Родине, о народе, партии, о тяжелой войне, принесшей так много горя и страданий советским людям.

- Смотрите и хорошо запоминайте фашистов, - командир повысил голос. - Вот он, враг, заливший кровью нашу родную святую землю. Он пришел, чтобы сделать нас рабами. Честь Отчизны - наша честь. Мы будем стоять насмерть. Так стояли за Советскую власть наши деды и отцы - герои Октября…

Ольшанский похвалил наше отделение, сказал, что великолепно дрались все десантники. Особенно отметил он Михаила Авраменко, Владимира Кипенко, Леонида Недогибченко и Ефима Пархомчука, занимавших важные участки обороны.

- А теперь по местам, друзья, - сказал командир. - В следующую передышку навестим вас.

Ольшанский, Головлев и Артемов, пригибаясь, побежали к элеватору.

Тогда я не думал, что Константина Федоровича Ольшанского уже больше никогда не увижу…

Минут через десять гитлеровцы возобновили наступление. Первым увидел их дежуривший у слухового окна Алексей Куприянов.

- Идут к окопам! - крикнул он сверху.

Линия окопов пролегала за домами. Бочкович при-казал Никите Гребенюку не подпускать фашистов к укрытиям.

Гребенюк прильнул к пулемету и дал две очереди.

- Молодец! - похвалил Куприянов. - Эти фрицы отправились к праотцам. - Наблюдатель вдруг присвистнул: - Братцы! Пушки тянут. Четыре штуки. Прямой наводкой бьют! - Куприянов кубарем скатился вниз.

Здание вздрогнуло. Первый снаряд угодил в слуховое окно, разворотил крышу, второй - разнес дверь,

- Ложись! - закричал Бочкович.

В стене образовались дыры. В помещении стало душно от цементной пыли. Нам были хорошо видны группы вражеских солдат. Под прикрытием артиллерии они наступали с трех сторон. Шли и к конторе. За первой цепью следовала вторая. И когда гитлеровцы приблизились метров на сто, по ним ударили все наши пулеметчики. Живые прятались за трупы, отползали назад.