Атака снова захлебнулась. Замолкли пушки. Но вот по стене опять зазвякали пули. Это из-за насыпи бил пулеметчик. Бочкович приказал Хакимову снять его.

- Коля, приготовь запасную обойму, - обратился ко мне Хакимов, а сам прильнул к ружью.

Только один раз и выстрелил он. Пулемет замолк.

- Больше не будет нас беспокоить, - улыбаясь сказал Миша…

Со стороны железнодорожного полотна застрочили несколько пулеметов. Они били по домику, в котором находились Юрий Лисицын, Иван Макиенок, Ами Ага-оглы Мамедов, Иван Индык, Павел Артемов, и по сарайчику Георгия Дермановского. Уничтожить врагов Бочкович приказал пулеметчикам Миненкову и Прокофьеву.

Я видел, как один фашист ткнулся носом в свой пулемет, а второй, едва успев подняться, чтобы прыгнуть за насыпь, свалился замертво. Что и говорить, отличных стрелков подобрал в свой отряд Ольшанский, настоящих снайперов.

Группа автоматчиков, переползая по-пластунски, поливала наше здание градом пуль. Мы открыли огонь, но враги настойчиво продвигались. Для того чтобы лучше разглядеть цель, Тимофей Прокофьев на один миг приподнял голову, и в это время по нему ударил снайпер. Мы понесли тяжелую утрату, но у нас не было времени, чтобы сказать другу горячие прощальные слова. Василий Миненков и Иван Дементьев бережно подняли боевого друга, отнесли в дальний угол, накрыли плащ-палаткой.

К пулемету Прокофьева лег Василий Миненков.

Враг пошел в четвертую атаку. По всем нашим зданиям била артиллерия. Мы задыхались от гари и пыли. От стен отлетали глыбы камня. Кое-кто получил сильные ушибы, но боевых постов не оставил. Хакимов трижды выводил из строя расчет одной пушки, а она продолжала стрелять.

- Растут, как грибы, - негодовал Миша. - Вот теперь конец. - Он подорвал орудие.

Действия врагов были непонятны нам. После отчаянного напора они вдруг утихали, стреляли вяло, а затем опять переходили в наступление.

- Хакимов и Медведев, - сказал Бочкович. - Внимательно следите за теми домиками, - старшина указал рукой в сторону шоссе. - Там - танки. Умрите, но задержите их.

«Неужели пустят на нас танки?» - с тревогой подумал я, внимательно всматриваясь в сторону домиков.

На шоссе показались три танка. Головной начал развертываться в нашу сторону. Хакимов навел на него противотанковое ружье. Неуклюжая громадина продолжала двигаться. Еще выстрел. Танк остановился, загородив дорогу остальным. Мы лежали и ждали. Вдруг появился дымок и языки пламени.

К машине подбежали автоматчики. Они пытались сбить пламя шинелями, бросали комья мокрой земли. Вторая машина взяла на буксир покалеченную и оттащила за здания. Отступила и третья.

Прекратив на минуту стрельбу, к нам с Хакимовым подбежали товарищи. Они целовали нас, поздравляя с большим боевым успехом.

- Мы пришли сюда не цацкаться с врагом, а громить его, - гордо сказал Миша Хакимов.

- Правильные слова, - поддержал Бочкович. - Врагов не считают - их бьют.

День подходил к концу, спускались сумерки, а гитлеровцы все наседали. Потери они несли большие, и все же лезли.

Нас было мало, но мы находились в более выгодном положении. Мы стреляли прицельно по живой силе, тогда как враг бил по зданиям. Пулеметы и автоматы нам никакого вреда не приносили. Только артиллерия могла вывести из строя.

Вечером немцы подтянули шестиствольные минометы. Первым же залпом они подожгли домик, где располагались отделения Лисицына и Макиенка. Из объятого пламенем здания продолжал бить пулемет, трещали автоматные и винтовочные выстрелы.

Мы понимали - товарищам очень трудно, и всячески старались помочь им, оттягивая на себя как можно больше гитлеровцев. Большой урон наносили гитлеровцам пулеметчики, занимавшие оборону в конторе.

У нас тоже все в дыму. Под ногами у Бочковича загорелся ящик. Крикнул ему:

- Товарищ старшина! Ящик, ящик!

Старшина с удивлением посмотрел на меня сверху.

- Ящик, Коля, пустяки, - сказал он. - Товарищи в беде, да и у нас крыша пылает. - Однако с ящика сошел, пытаясь обить огонь.

Враг бил по конторе и нашему сараю из минометов… Но вот наступила относительная тишина, и мы собрались в центре сарая.

- Сегодня мы дрались неплохо, - сказал Бочкович. - Но это только начало. Враг попытается пройти к Южному Бугу. Мы должны остановить его… Мы с вами - коммунисты и комсомольцы. Сейчас мы стоим на самом передовом рубеже. Мы боремся за святое дело, за Советскую Родину. Задача наша непростая, но ясная - больше уничтожить врагов.

- Прошу слова,- Никита Гребенюк спрыгнул с перегородки. - Кто такие коммунисты и комсомольцы? Это самые мужественные и отважные люди. Они всегда там, где трудно. Одним словом, наше место на передовых позициях. Мы - борцы за народное счастье.

Никита произнес все это быстро, одним дыханием.

- По-моему, хорошие слова, - сказал Ефим Павлов. - Никита правильно выразил мысль. Я добавлю немного. Посмотрите туда, - Ефим указал в сторону Николаева. - Наш советский город. Там наши люди. В их дома ворвался вор и грабитель. Он убивает, насилует. Мы пришли, чтобы освободить нашу землю, вернуть нашим людям свободу и радость. И мы это сделаем, даже если придется всем умереть. Потому что мы коммунисты и комсомольцы - борцы за человеческое счастье.

Где-то очень близко прогрохотал взрыв.

Враг стрелял из минометов, артиллерия била зажигательными снарядами. У нас обрушилась часть стены, но все остались невредимыми. Рухнул домик, в котором занимали оборону Лисицын, Макиенок, Мамедов, Индык, Артемов. Сравнялся с землей и сарайчик Дермановского. Фашисты продолжали бить и по домику, и по конторе, и по сараю. В воздух взлетали горящие бревна. Неужели погибли ребята? Сердце мое сжалось от боли.

Враги пошли на приступ нашей крепости, они были совсем рядом.

Но что это? У гитлеровцев замешательство. Я глянул на Хакимова. Лицо у него в серовато-черной грязи, только глаза да зубы блестят. Мы молчим, но понимаем друг друга. «Это же бьют наши армейцы!» - молнией пробегает мысль.

Стрельба, продолжавшаяся минут двадцать, прекратилась, и в воздухе послышался рокот.

- Советские истребители! - раздался радостный голос Гребенюка.

Действительно, мы увидели в небе пять самолетов. На них отчетливо выделялись красные звезды.

Это Ольшанский вызвал подмогу. Пришла она вовремя!

Тихо поет Ефим Павлов любимую песню о Машеньке. Ефим - хороший товарищ, веселый, общительный. Он москвич, часто рассказывал о столице, о своих друзьях. Я никогда не был в Москве. «Кончится война, обязательно съезжу, - думал я, слушая Павлова. - В Мавзолее Ленина, на Красной площади побываю. Посмотрю все, все…»

Время от времени к нам подходит Кирилл Бочкович. Он весь в серой цементной пыли, даже борода словно поседела, глаза ввалились. Подойдет, расскажет коротенький анекдот или «историю из жизни» и направится дальше, чтобы приободрить товарищей.

Хочется пить. Я пытался лизать холодную цементную стену, брал в рот землю, но все это не утоляло жажду, а лишь вызывало тошноту. Пить, как хочется пить!..

Рядом разорвался снаряд. За ним - еще… Вновь мы прижались к земле. Начался очередной приступ. По указанию Бочковича я перешел к Никите Гребенюку, который вел наблюдение за неприятелем.

- Знаю фрицевскую тактику, - сказал Гребенюк. - Со Сталинграда помню. У них один и тот же порядок наступления. Шаблон… Гляди в оба, Медведев.