– Он гораздо приятнее, – ответила Летти, откусывая кусок пирога. Она сделала глоток из толстой фарфоровой чашки с нарисованными папоротниками и подумала о тонком китайском фарфоре в доме Бейронов. Воскресный завтрак, если его так можно назвать, больше походил на банкет: на столе было столько ножей, вилок и других вещей, что она не знала, в каком порядке ими пользоваться, и ей приходилось все время смотреть на Дэвида, прежде чем она отваживалась взять что-нибудь в руки. Она была уверена, что все это сделано специально, чтобы запугать ее. И это им удалось.

– Я думаю, ему было жалко меня, но, несмотря на это, он не помог мне. Он смотрел на меня, как будто был обо мне невысокого мнения. А его мать все время напоминала о постигшей его утрате. Я из-за этого была ужасно скована. А как они произносят буквы «а» и «о» – будто у них во рту слива! У нас они всегда звучат плоско, ты замечала это, Люси? Я тоже старалась произносить эти буквы округло, но это выглядело так, словно я передразниваю их. Я была очень рада, когда мы с Дэвидом наконец ушли. Я не хочу больше никогда встречаться с его родителями, даже если Дэвид приползет ко мне на коленях.

Снаружи в ранних сумерках зимнего вечера зазвучал дверной колокольчик, донеслись неразборчивые слова, но сестрам этого было достаточно. Люси вскочила и подбежала к камину; в изящной вазе, стоявшей на нем, хранились мелкие монеты.

– Нам нужно что-нибудь к чаю? – спросила она и, не дожидаясь ответа, выбежала из гостиной и понеслась вниз по лестнице. – Папа, я куплю какие-нибудь булки!

Летти открыла в гостиной окно, и декабрьский холод словно ледяной рукой ударил ее по лицу. Она окликнула мужчину внизу. Его голова была скрыта огромным подносом, покачивавшимся на ней. Летти видела только его ноги и руку с колокольчиком; другой он придерживал поднос, на котором грудой лежали аппетитные булки.

Люси вышла из дома. Поднос переместился на тротуар, открывая белую от муки матерчатую шапочку мужчины. Он положил шесть булок в бумажный пакет, пачка которых висела на веревке у него на запястье, и бросил в карман фартука полученные от Люси монетки. Поднос был снова водружен на голову, и булочник продолжил свой путь, энергично позвякивая колокольчиком. Люси вошла в дом и поднялась по лестнице.

– Папа, чай уже остыл!

Сидя около огня, они с удовольствием ели булки, намазав их маслом. Лицо Летти раскраснелось от огня. Потом они снова прошли за стол и налили себе еще по чашке чая. Это совсем не то, что церемонно сидеть вокруг пышно накрытого стола и следить за каждым своим движением и словом.

Потом Дэвид повел ее показывать свой дом, который он покупал для себя и жены. У Летти мурашки побежали по спине. Горе сочилось здесь из каждой стены, и не потому, что бедная женщина и ее ребенок умерли, а потому, что умер сам дом. Несмотря на обилие мебели, он выглядел пустым и покинутым. Летти подумала, что ничто не заставит ее войти сюда снова и уж тем более жить здесь, когда Дэвид сделает ей предложение – если, конечно, сделает.

– Я в основном живу с родителями, – объяснил он. – И плачу женщине, чтобы она прибирала и проветривала здесь. Но я не могу заставить себя жить здесь, ты понимаешь, что я имею в виду?

Конечно, она понимала. Чувство утраты еще не покинуло его, и она не была уверена, что оно когда-нибудь его покинет, хоть он и говорил, что любит ее.

После молчаливого дома и тихой улицы, на которой он стоял, оживленная Бетнал Грин Роуд придала ей силы. Здесь царила суматоха и суета. Там и сям бесцельно бродили группы людей, разговаривали, шутили; девушки были в длинных платьях, самодельных юбках, поношенных блузках и жакетах, скрывавших цветущую грудь, в шляпках, украшенных восковыми ягодами или матерчатыми цветами. Они шли, взявшись под руки, их туфельки в унисон цокали по тротуару. Колкие словечки, которые бросали им парни, мгновенно получали достойный ответ.

– Твоя мама знает, что ты здесь?

– А твоя?

– Хочешь пойти куда-нибудь выпить?

– Только с подругой.

– А кто твоя подруга?

– Алиса, а я Этель.

Это было царство молодости, где редко кто задумывался о смерти.

Отец пошел проведать мать, Летти рассказывала сестре о доме Дэвида, который он лелеет, словно мавзолей. Даже теперь, рассказывая о нем, она не могла сдержать дрожь.

– Так всегда бывает, когда мужчина живет один, – со значением сказала Люси, как человек, который думает, что говорит очень мудрые вещи. – Вспомни старого мистера Форда, он тоже жил один.

Она имела в виду двухкомнатный барак, в котором жил мистер Форд и куда они детьми бегали с разными поручениями.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – ответила Летти задумчиво. – Этому дому нужна женская рука, которая вернет ему красоту и уют. Тебе повезло, ты едешь в готовый дом.

Но Люси этого не понимала.

– Я надеюсь, что я не заразилась, – сказала Винни.

Она сидела с сестрами в гостиной, пока отец пошел проводить доктора, посещавшего мать. Доктор теперь приходил часто, и счет рос с каждым днем.

– Я надеюсь, что никто из нас не заразился. Летти посмотрела на Винни. Как это похоже на нее:

думать в первую очередь о себе. Хотя этот упрек был немного несправедлив, если принять во внимание положение Винни. Она была уже на шестом месяце, а это опасное время.

– Мама всегда была уверена, что никого из нас не заразит, как и папу.

– Если он и заразился, то это проявится не сразу, – сказала Люси, ее хорошенькое личико покрылось задумчивыми морщинками. – С тех пор, как ты уехала от нас, мама спит в твоей старой комнате, так что папа не мог заразиться. Мама всегда на этом настаивала, и…

Она остановилась, увидев в дверях отца. Услышав, что она говорила о матери в прошедшем времени, он помрачнел.

– Настаивала? Что значит настаивала? – спросил он сурово, и в его тоне Летти почудился притаившийся страх. – Мама чувствует себя лучше, чем раньше. Никогда не говори о ней в прошедшем времени.

– Конечно, папа, я имела в виду…

Пристыженная, Люси проводила глазами отца, который отправился в комнату матери и осторожно закрыл за собой дверь.

– Я совсем не это имела в виду! – взорвалась она. Ее глаза внезапно наполнились слезами. – Не это!

– Конечно, ты не это имела в виду, – поспешила утешить ее Летти, – просто папа сейчас очень расстроен. Он знает, что ты хотела сказать другое.

– Я не хочу, чтобы мама умерла… Я не хочу, чтобы она умирала!

– Она и не умрет. Мама очень сильная. У нее огромная сила воли.

– Сейчас это лечат, – сказала Винни. Ее голос был тверд и равнодушен.

Винни, посещавшая мать так редко, как это позволяли приличия, ибо ей сказали, что в ее положении надо быть осторожной, заявила со своей обычной решительностью:

– Ей надо на год поехать куда-нибудь в Швейцарию, в санаторий. Говорят, горы и свежий воздух очень помогают.

– Если бы у нас были деньги, – ответила Летти, все еще обнимая Люси, слезы которой понемногу утихали. Она чуть не спросила Винни, может быть, она даст деньги для осуществления своего ценного предложения. В конце концов, ее Альберт не особо нуждался в деньгах. Винни часто хвасталась перед родными, что может позволить себе то одно, то другое. Но она знала, что, даже если Винни и предложит деньги, отец слишком горд, чтобы одалживать их у кого бы то ни было. Впрочем, никто их и не предлагал…

– У отца нет таких денег, – резко ответила Летти в надежде, что Винни поймет намек. Но ответ Винни был, как всегда, прост и эгоистичен:

– Они будут, если он продаст магазин.

Бесчувственность Винни потрясла ее. Летти подавила желание сказать первое и самое очевидное, что пришло ей в голову, и вместо этого спросила:

– И на что они с мамой после этого будут жить?

– Тогда и нужно будет думать.

Винни не догадывалась, до какой степени Летти презирала ее.

– Отец уже стар. Он же не захочет, чтобы этот магазин вечно висел у него на шее. Если он продаст его, они с мамой смогут неплохо жить, пока она не поправится.