Она потеряла ребенка и, оставшись одна, без мужа, который говорил ей, что можно делать, а что нельзя, снова стала дерзкой и решительной. Она пошла работать кондуктором трамвая и стала неплохо зарабатывать.

Однажды они с Летти отправились в Вест, чтобы развеяться и взбодриться, выпить чаю с хрустящими пирожными и лимоном в чайном магазине Лиона на Лейсестер Сквер. Обсуждая свои проблемы, они даже не слушали друг друга, но это было неважно: главное было выговориться.

– Ты должна избавиться от него, – сказала Этель и внезапно замолчала, потому что к столу подошла официантка в черном платье с белым воротником, шапочке и фартуке.

Они, словно завороженные, наблюдали, как она ставит на стол металлический заварочный чайник и еще один с кипятком, кувшин с молоком и фаянсовую инкрустированную вазочку с сахаром, тарелку с четырьмя горячими булочками, маленький горшочек с маслом, другой с джемом и несколько ножей.

Здесь было немного дороже, чем в других чайных, но обслуживание того стоило: красивое убранство, приятная атмосфера, тихий гул голосов и позвякивание чашек о блюдца всегда успокаивало растрепанные нервы Летти, словно материнские объятия.

Чайный магазин был полон посетителей. Девушки сидели парами, группами или с мужьями или женихами в военной форме. Лондон стал совсем другим городом, не то что год назад: мужчины в форме, забинтованные или на костылях, медсестры в белом, женщины, занятые мужской работой, коротко подстриженные, в широких юбках, на несколько дюймов приподнятых от земли, и свободных блузках. Неудобство узких, обтягивающих платьев и длинных юбок было отброшено. Для Летти в ее нынешнем положении это было очень кстати.

– Ты бы сейчас не была в таком положении, если бы позаботилась об этом раньше, – сказала Этель, наливая чай.

– Я не могла, – ответила Летти. Этель потянулась за булочкой.

– Ну и глупо. – Она густо намазала булочку маслом, а поверх – джемом. – Что ты теперь будешь делать?

– Рожать ребенка, – неуверенно ответила Летти.

– А что скажет отец?

– Я не знаю.

– Ты уже сказала ему?

– Нет.

– Лучше скажи. – Она шумно размешивала в чашке сахар. – Как можно аккуратнее, но чем раньше, тем лучше. Если не скажешь, то будет гораздо хуже, когда он сам узнает. Он будет думать, что ты обманываешь его. А родители всегда это болезненно воспринимают. Я знаю только одно: не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда ты будешь говорить ему об этом.

Летти отпила чай. Она тоже не хотела оказаться на этом месте. Но лучше об этом не думать.

– От Дэвида нет писем, – сказала она, поспешно меняя тему, хотя, на самом деле, это была все та же тема.

Этель подняла голову от чашки.

– Что, ни одного?

– Нет, одно было, но уже давно. Он не получал мои письма, в которых я ему все рассказала. – Разговаривая с Этель, она легко перешла на привычный с детства кокни. – Может, он получил их позже и испугался, что я беременна? Иногда я думаю, что он мне не пишет именно поэтому. А иногда мне кажется, что с ним что-то случилось, а я об этом не знаю.

– Почему бы тебе не позвонить его родителям? Они расскажут тебе. – Этель откусила булку и сделала большой глоток чая.

– Я не уверена. Они так задирают нос. И знать меня не желают. Мне не хочется унижаться перед ними.

– А как еще ты сможешь узнать о нем? – наивно спросила Этель и критически посмотрела на Летти. – У тебя будет ребенок – его ребенок. И он должен знать об этом. По крайней мере пусть знает, что ребенок его.

– Как я могу сказать ему об этом, если он не отвечает на мои письма?

Этель на мгновение задумалась, потирая нос.

– Я не думаю, что он бы бросил тебя в беде, Лет. Ты говоришь, что его отправили в Дарданеллы? Судя по газетам, нашим ребятам там туго приходится. Может быть, тебе стоит обратиться в военный департамент? Если он убит…

– О, Этель, нет!

Этель виновато посмотрела на нее, потом решительно продолжила, забыв на мгновение про булочку. Ее язык болтал без умолку.

– Нужно смотреть правде в глаза, Лет. Его могли убить. Я же не обманываю себя относительно моего Джорджа. Мы, женщины, должны смотреть правде в глаза. Мы же не думали, что война будет такой. Этих бедолаг в окопах убивают направо и налево, но ведь и они убивают этих проклятых турок. И, если честно, Лет, я беспокоюсь о своем Джордже не меньше, чем ты о Дэвиде. Его тоже могли убить. Правда, я пока получаю от него письма. – Лицо Этель стало серьезным. – Он ведь мог попасть в плен, ты думала об этом?

Она думала, но старалась не сосредотачиваться на этом, боясь, что ее страшные мысли могут повлиять на реальные события.

Но если Дэвид попал в плен, это все равно лучше, чем то, о чем она иногда думала.

Не имея смелости позвонить родителям Дэвида, она, по совету Этель Бок, написала им и ждала ответа. А ее талия, между тем, становилась все шире. Лицо Летти было бледным и усталым от мыслей, что она уже больше не может откладывать роковой день признания.

Июньским субботним днем Винни задумчиво смотрела в окно. Няня увела детей на прогулку, и ей было скучно.

– Наша Летти беременна, – заявила она.

Даже не глядя на Альберта, только по шелесту его газеты, она знала, что он удивился и поднял глаза, затем вынул трубку изо рта.

– Она… что? – Потом, более спокойно – Откуда ты знаешь?

– Знаю, – нетерпеливо произнесла она. – Я рожала четыре раза, одного ребенка потеряла. Я сразу вижу, если женщина находится в таком положении. Она как раз в таком.

Альберт снова зашелестел газетой, откладывая ее в сторону. Он явно заинтересовался.

– А я ничего такого не заметил. Она, наконец, повернулась к нему.

– Ты и не заметишь. Мужчины никогда не замечают таких вещей. У нее явно растет живот, хотя она и пытается скрыть это под своими нелепыми платьями. Она выглядит, как мешок, и делает вид, будто следует моде. Фи! Совершенно ясно, что она беременна. Она знает, в каком отвратительном положении окажется, когда мы узнаем об этом, поэтому и одевается так, чтобы мы ничего не заметили.

– Может, у нее с возрастом просто портится фигура?

– Моя не испортилась, и у Люси тоже. И у нее не испортится, не считая вот таких случаев. Нет, она беременна. И как она может ходить, гордо подняв голову, зная, что носит под одеждой?!

Кипя от праведного гнева, Винни отошла от окна и направилась к столику в центре гостиной, на котором стояла красивая коробка с сигаретами.

В этом она тоже следовала моде. Девушки теперь повсюду курили. Правда, светские женщины реже, в основном девушки с военных заводов, кондукторы трамваев и автобусов – почти все, кто выполнял мужскую работу за ушедших на фронт мужчин.

Винни вставила сигарету в тонкий, из слоновой кости мундштук, зажгла ее от стоящего на столе подсвечника, затянулась и выпустила в воздух тонкие колечки дыма.

– И она совсем не выглядела пристыженной, когда мы видели ее на прошлой неделе. Это наверняка ребенок Дэвида, больше некому, так что она, по крайней мере, на шестом месяце. И все это время она скрывала от нас – и ни капли стыда! Я бы на ее месте просто умерла от позора. Что будет, когда соседи отца узнают, что его незамужняя дочь беременна? Бедный отец. Какой позор на старости лет. Я уверена, что он ничего не знает, но когда узнает…

Она оставила воображению Альберта дорисовывать эту картину и глубоко и многозначительно затянулась.

Летти вскрыла конверт сразу, как пришло письмо. Она три недели с нетерпением ждала ответа от родителей Дэвида.

Ее глаза быстро заскользили по маленьким аккуратным строчкам миссис Бейрон. Слова, такие резкие и жестокие, что за ними невозможно было увидеть боль и несчастье матери, словно нож вонзились ей в сердце. Комната поплыла у нее перед глазами.

После ухода доктора она лежала на кровати, и ей ничего не оставалось, как слушать крик отца, который, наверное, был слышен на улице.

– …когда придешь в себя, можешь выметаться вон отсюда! Я больше не желаю тебя видеть. Ты принесла грязь в наш дом. Я воспитывал тебя, как надо. Я всех дочерей воспитывал, как надо. И вот что я получил за это!