Эс занимается с ним, объясняя рукой на бедре соответствующее «Рокси» поведение. Я ловлю ее взгляд и жестом указываю на заднюю дверь, затем убегаю от посетителей.

Она застает меня склонившейся над остатками моего праздничного торта, уставившейся на деньги.

— О боже! Эта сексуальная штучка оставила это для тебя?

Я киваю, все еще не в силах говорить.

— И ты дала ему свой номер телефона? Скажи мне, что ты дала ему свой номер!

Я отрицательно качаю головой.

— Но он отдал мне свой. — Я показываю ей карточку.

Она тихонько насвистывает.

— Подруга, тебе лучше позвонить ему. Если ты этого не сделаешь, то сделаю я.

Я отрываю несколько двадцаток и сую их в руку Эс.

— Для вашего фонда.

Ее глаза наполняются слезами, и она шмыгает носом, осторожно смахивая их.

— Что ты делаешь, девочка? Ты знаешь, сколько времени у меня уходит на то, чтобы сделать лицо? Ты не можешь дать мне это. Тебе это слишком нужно.

Я отрицательно качаю головой.

— Эс, ты годами копила деньги на операцию по смене пола. Я просто делаю свою маленькую часть, чтобы помочь. Ты доберешься туда. — Она на гормонах, и ей сделали увеличение груди, но есть еще одна часть ее перехода, которую она пока не может себе позволить, и она отчаянно хочет.

Она обнимает меня, а затем уходит, бормоча что-то о повторном нанесении туши. Я улыбаюсь и беру заказ на один из моих столиков.

Остаток смены пролетает незаметно, а когда наступает утро, у меня болят ноги и спина. Эс целует меня в щеку и сует мне в руку маленькую коробочку, когда я ухожу.

— С Днем рождения, — говорит она.

Я благодарю ее и открываю коробку. Внутри — кулон на серебряной цепочке. Камень прекрасен — смесь зеленого и синего цветов. Я надеваю его через голову.

— Пит сказал, что тебе это понадобится. Это лабрадорит. Это защита от психического вампиризма, и он поможет пробудить твои собственные силы.

Я не покупаю большинство из этих вещей, но держу кулон при себе, когда возвращаюсь в свою квартиру. На земле лед, дождь замерзает при падении температуры. Я осторожно иду и натягиваю на себя тонкую куртку, стараясь оставаться немного сухой. Это не работает. Скоро мне понадобится бюджет на новое зимнее пальто. Я вспоминаю пачку денег в кармане и улыбаюсь, несмотря на холод.

Я уже на полпути домой, когда снова чувствую чье-то присутствие. На этот раз я не пытаюсь бежать. Вместо этого я поворачиваюсь с перцовым баллончиком в руке и бросаю вызов своему невидимому преследователю.

— Кто там? Что тебе надо?

Я жду, мои ноги на ширине плеч, боевая стойка готова. Я ничего не слышу, ничего не вижу. Чувствуя себя глупо, возвращаюсь назад, но там туман, и я почти ничего не вижу.

— Я знаю, что ты там!

Мой голос звучит так громко, так грубо в тишине предрассветного утра.

И все же — ничего.

Я вздыхаю и поворачиваюсь, быстро идя к своей квартире.

Весь остальной мир скоро проснется для своих выходных, но мои глаза тяжелы, и я готова лечь спать. Потом я вспоминаю, что обещала маме что-нибудь поесть. Я зеваю, потягиваюсь и пытаюсь проснуться, открывая дверь.

— Мама! Я уже дома. Я только приму душ и переоденусь, а потом мы сможем выйти.

Я спешу наверх и выскальзываю из рабочей одежды. Я быстро принимаю душ, натягиваю джинсы и синий свитер и пользуюсь косметикой, чтобы выглядеть немного менее усталой, прежде чем увижу маму. Она всегда беспокоится, что я слишком много работаю и не высыпаюсь. Она не ошибается, но я не могу позволить ей узнать это.

Я ожидаю найти ее в гостиной или на кухне. Когда этого не происходит, я стучу в дверь ее спальни, единственной оставшейся комнаты, кроме нашей общей ванной. Ответа нет.

— Мама?

Я толкаю дверь и заглядываю внутрь. Я вижу ее маленькую ножку, свисающую с кровати, и толкаю дверь до упора. Должно быть, она еще не проснулась.

— Мама? — Я подкрадываюсь ближе, не зная, разбудить ее или дать ей поспать. Она лежит на спине, отвернувшись от меня, одеяло сбилось набок. Я вижу только ее затылок, и мое сердце бьется сильнее, как будто оно знает что-то, чего не знаю я. Мой голос становится все более паническим.

— Мама! — Я тянусь к ней, моя рука опускается на ее плечо. Она не двигается. Я убираю длинные волосы с ее лица. Ее глаза закрыты, но она все еще не отвечает. Я кричу ей, но ее тело неподвижно. Безжизненное.

Я достаю сотовый телефон и набираю 9-1-1.

— Пожалуйста, помогите мне. Я думаю, что-то случилось с моей матерью. Я думаю, что она умерла.

Глава 2

БОЛЬНИЦА

— Иногда волки приходят в овечьей шкуре.

— Фенрис Вейн

Прибывшие медики обнаружили пульс, и мы быстро добрались до больницы на машине скорой помощи. Теперь я сижу и жду. Они отвезли ее в отдельную палату, подключили к аппаратам, воткнули в нее иголки, чтобы взять кровь. Они попросили меня уйти, подождать в холле, и кто-то скоро придет с новостями. Они разбрасывались такими словами, как инсульт, инфаркт, аневризма мозга, но никто, кажется, ничего не знает. Их слова похожи на пузыри, лопающиеся в воздухе. Никакого содержания, только идеи.

Плечи поникли, голова раскалывалась, я следовала их указаниям, слишком устала, чтобы спорить. Слишком убита горем, чтобы с кем-то бороться.

Это было час назад. Я все еще жду. Измученная. Напуганная. Страх горит в моей крови, как лихорадка, заражая каждую частичку меня этим все усиливающимся страхом перед тем, что должно произойти.

Мой телефон жужжит, и я смотрю на него. Я совсем забыла, что все еще держу его в руке. Это Эс пишет мне эсэмэски.

«Я знаю, что ты устала на работе, но может, повеселимся в честь твоего дня рождения?»

Мой палец зависает над эсэмэской, пытаясь придумать, как ответить. Я решаю написать правду.

«Мама в больнице. Всё плохо. Не могу уйти».

Ее ответ последовал мгновенно.

«Мы с Питом сейчас придем. Xo».

На самом деле мне не нужна компания, но я также испытываю облегчение, зная, что буду не одна. Я брожу по больничным коридорам в поисках кофемашины. Когда я её нахожу, то понимаю, что у меня нет с собой денег. Я вышла из дома ни с чем. Я прислоняюсь головой к машине, и меня охватывает ошеломляющее чувство безнадежности. Это последняя капля, которая ломает самообладание, за которое я цеплялась все это время. Мое дыхание прерывается, слезы угрожают моим глазам, но если я начну плакать прямо сейчас, то не смогу остановиться. Я пытаюсь сдержаться, но рыдание вырывается из моего тела, как будто удар в живот вынудил его вырваться. Мои пальцы сжимают холодный металл кофемашины, пока я пытаюсь контролировать свои эмоции.

— Кофе здесь действительно не очень хороший. Ты можешь сделать лучше.

Голос за моей спиной — мужской, глубокий, грубый, британский, и я оборачиваюсь, смущенная тем, что меня застали на таком публичном показе горя. Я вытираю глаза рукавом толстовки и втягиваю в себя боль, пытаясь скрыть ее в присутствии этого незнакомца.

Мужчина передо мной высокий, с худыми мускулами, выступающими из-под черных джинсов и черной хлопчатобумажной рубашки, которую он носит под длинным черным плащом. Его волосы немного длинноваты и растрепаны, каштановые с медными бликами, которые подчеркивают его голубые глаза. Его лицо кажется высеченным из камня, и даже когда он улыбается, в нем есть твердость, которая заставляет меня сделать шаг назад. Он мог бы быть греческим богом, и он пульсирует какой-то дикой энергией, как дикий зверь. Он выглядит неуместно в этой стерильной больничной обстановке. Как волк, рыщущий среди овец.

— Прошу прощения, — говорит он, делая шаг назад. — Я не хотел тебя пугать.

Я пытаюсь улыбнуться, но мне кажется, что это больше похоже на гримасу.

— Я просто… моя мама здесь и… я давно не спала. Наверное, кофе мне был нужен больше, чем я думала. — Я что-то бормочу и прикусываю язык, чтобы заткнуться. Я отодвигаюсь от автомата, когда понимаю, что он, вероятно, ждет своей очереди, чтобы взять чашку.

Он ставит бумажный стаканчик на поднос, засовывает мелочь в щель для денег и нажимает кнопку. Из него выливается черная «Ява». Когда чашка наполняется, он протягивает ее мне.

— Думаю, тебе это нужно больше, чем мне.

— О, я не могу взять ваш кофе. — Он сует еще один доллар.

— У меня есть мелочь на двоих.

Он протягивает мне руку. Он большой и мозолистый, с несколькими шрамами.

— Я Фэн, — говорит он, выжидая.

— Ари. — Я протягиваю руку, и, когда наша кожа соприкасается, по спине пробегает дрожь.

— А что случилось с твоей мамой?

Я вкратце рассказываю ему о своем утре, недоумевая, зачем я вообще что-то рассказываю этому незнакомцу. Когда заканчиваю, его лицо становится стоическим и серьезным.

— Мне очень жаль твою мать. Я… — кажется, он не решается заговорить. — Я недавно потерял отца. Это всегда нелегко.

Пока я сочувствую его горю, его слова укололи меня.

— Моя мать не умерла. Она справится с этим. Но… — Я замолкаю, понимая, что говорю, как дура. — Мне очень жаль твоего отца. Это ужасно. Поэтому ты здесь?

— Нет. Я здесь по другому делу.

Что-то в его тоне заставляет меня думать, что это еще не все.

— Ты здесь работаешь?

— Я независимый подрядчик, — говорит он. — Личная безопасность. — Он выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, будто у него есть что-то ужасное и темное, чем должен поделиться, но он качает головой и поднимает свой кофе. — Береги себя, Ари. И будь осторожна. Иногда волки приходят в овечьей шкуре.

Он поворачивается, чтобы уйти, и я смотрю ему вслед, пока он не исчезает за углом, озадаченная его странным предупреждением. Что это вообще значит? И как странно, что он воспитал волков и овец, когда именно это я и думала о нем. Я все еще чувствую тепло его руки на своей, силу, пульсирующую в нем. Я теряюсь в мыслях, как зомби, захожу обратно в приемную и опускаюсь на стул в углу, чтобы продолжить ожидания. Кофе ужасен, но я все равно пью его, надеясь, что это немного прояснит мой затуманенный разум. Когда Эс и Пит, входят с сумкой из кофейни «Раскрашенная Леди», я встаю и обнимаю их обоих.