— Нисколько. — Чейз в последний раз провел рашпилем по дереву, а затем погладил доску пальцем. — Ваш сын помог загнать лошадей в конюшню, а затем показал мне, где лежат инструменты.

Саммер смущенно переступила с ноги на ногу. Этот человек нашел работу, которую надо было сделать, хотя его об этом никто не просил. Он терпелив и доброжелателен с Рики, а ей, наверное, хотелось бы, чтобы он был с ним холоден и груб. Она с трудом удержалась от того, чтобы не схватить сына, увести его домой и приказать держаться подальше от Чейза Магуайра!

— На ужин у нас сегодня жареные цыплята!

От этого известия Рики повеселел и посмотрел на Чейза.

— Если вы не хотите пропустить маминых жареных цыплят, мойтесь поскорее!

С этими словами он степенно удалился, а Келпи, тявкая, побежала за ним.

— Простите, если я отвлек вашего сына от более важных занятий! Мне он понравился, — сказал он и медленно подошел к ней. — Смышленый мальчик, помог мне найти все инструменты. Он сказал, что они принадлежали еще его деду.

Чейз подошел еще ближе, и Саммер почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Лучше, если он не будет знать, как на нее действует! — подумала она и повернулась, чтобы выйти из конюшни.

— Отец оставил мне эти инструменты вместе с конюшней, — сказала молодая женщина, стараясь говорить быстро, чтобы отвлечься от охвативших ее чувств. — И слава Богу, потому что конюшня пришла в запустение, когда... он заболел, — добавила она, не желая, чтобы Чейз подумал, будто Сэм Эриксон так небрежно относился к своей собственности. — В тот последний год он не мог много работать.

Саммер плотно сжала губы, и в ее глазах читались боль и упрек. Когда ее отец умирал, одинокий и слишком гордый, чтобы рассказать ей о своей болезни, она каталась за своим муженьком-ковбоем по всем родео!

— Простите, я должна вернуться на кухню и перевернуть цыплят. Выключите свет, когда...

— Саммер!

Она не удивилась, когда его рука оказалась на ее плече. Может быть, женское чутье подсказало ей, что сейчас он до нее дотронется. Может быть.

Чейз мягко повернул ее лицом к себе.

— Не убегайте! Я ничего не сделаю против вашей воли!

О Господи! Именно этого она и боялась больше всего!

Саммер чувствовала его пальцы, грубые, в мозолях и теплые, на своей шее, там, где ее пульс бился как у зайчихи, убегающей от охотника. Он все это понимает, черт его побери, и его улыбающиеся глаза говорят о том, что он все понимает!

— Вы же босс, в конце концов! Все будет так, как вы хотите. Правильно?

Ей очень хотелось верить его словам, мол, стоит ей только что-либо захотеть — и ее желания сразу же сбудутся!

Нет! Нет, она знала, к чему это приведет! Сделав над собой усилие, она отодвинулась от него.

— Начинается дождь, — с деланным безразличием произнесла она, повернулась и ушла.

Она чувствовала, что он смотрит ей вслед, знала, что он внимательно разглядывает, как движутся при ходьбе ее бедра, но отчаянно старалась не думать об этом.

Чейз лежал на узкой постели в небольшой комнатке возле вольера, смотрел на лунные блики на потолке и с удовольствием вдыхал свежий после дождя и напоенный ароматом земли воздух.

Временное жилище Чейза было именно таким, как он и ожидал. Цементный пол, потрепанный коврик возле постели. Рама единственного окна окрашена той же самой голубой краской, что и комод, а стенной шкаф изготовлен явно не слишком умелым мастером.

Еще вчера Чейза вряд ли обрадовала бы перспектива ужинать на кухне с вдовой и ее сыном. Однако сегодня он почувствовал себя в этой компании расслабленным и довольным, а такое с ним случалось нечасто. Может быть, он так думал именно сейчас, когда смотрел на лунные тени, а не тогда, когда сидел в уютном помещении и уплетал за обе щеки жареного цыпленка, а за окном бушевали ветер и дождь? Трудно сказать.

Чейз снова пошевелился в темноте. Его кожа была горячей от той же самой лихорадки, от которой болело в паху. Он сдернул с себя покрывало. Его обнаженное тело обдал прохладный ночной воздух.

Пожелав Саммер и ее сыну спокойной ночи, он оставил их в большом уютном доме и ушел к себе. На улице еще дул ветер и хлестал дождь. Он дошел до темного вольера и своей комнатки, расположенной рядом с ним, и в течение двадцати минут с помощью карманного ножа отколупывал краску, склеившую окно. Он бы не заснул, если бы не смог открыть его.

Он думал о хорошенькой, словно освещенной солнцем женщине, находящейся в соседнем доме. Женщине с полной грудью, узкими бедрами и недовольно надутыми губами, которая изо всех сил старалась держаться чопорно и пристойно.

Пусть Саммер изо всех сил старается скрыть свои чувства и желания, думал Чейз, улыбаясь в потолок. Она хотела его! Он заставит ее забыть о своем недотепе-муже, который обещал любить ее вечно, а сам покидал дом снова и снова ради родео и толпы, собиравшейся поглазеть на ковбоев.

Чейз понимал, что когда Саммер смотрит на него, то думает о своем блудном муже, и внешность тут ни при чем. Джимми был смуглым и худым, как хлыст, с правильными, даже красивыми чертами лица. А его, Чейза, женщины любили вовсе не за внешность. Он не Джимми Каллауэй. И не станет лгать ей, не будет нарушать обещания, потому что не будет их давать! В один прекрасный день он ее покинет.

— Но на быках вы не ездили? — снова спросил Рики.

Разочарование мальчика было столь же заметно, как и веснушки на его носу и щеках.

Первый день работы Чейза был в самом разгаре. Они с Рики стояли у раковины в задней части вольера. Мальчик присоединился к Чейзу сразу же, как возвратился из школы, но сейчас Чейз явно не вызывал у него вчерашнего восторга.

Прежде всего потому, что Рики не считал мытье собачьих мисок занятием для настоящего мужчины. Затем Чейз признался, что получил все свои травмы от езды без седла, а вовсе не от езды на быке. Болельщики же всегда считают именно наездников на быках супергероями и чуть ли не сверхсуществами, несмотря на то, что многие участники родео относятся к ним как к не совсем психически здоровым людям.

Отец Рики был как раз наездником на быках. Чейз решил, что мальчик имеет право быть посвященным в секреты профессии отца, но лишь отчасти, так как некоторые аспекты их работы, так же как и отдельные факты биографии Джимми Каллауэя, были не слишком привлекательны.

— Когда я только делал первые шаги в родео, то пытался залезть на быков, — начал он. — Я был молод и недостаточно умен. Однажды мне даже достался Бодасиус, — сказал он, говоря об огромном быке, известном тем, что ни один ковбой не сумел совладать с ним и продержаться до контрольного сигнала.

— Правда? — Мальчик, по-видимому вспомнив о том, что сам же предложил помочь, схватил одну из мисок, дважды протер ее полотенцем, почти таким же мокрым, как и сама миска, и положил на место. — А вам удалось?

— Нет. — Чейз широко улыбнулся. — Он сбросил меня сразу же. Я сломал пару ребер и не смог дальше участвовать в родео. В тот раз я не оправдал мой вступительный взнос. И это, — сказал он, прополоскав и положив в груду последнюю миску, — одна из причин, по которой я оставил езду на быках. Ты когда-нибудь слышал о Джиме Шоулдерзе?

Чейзу нужно было сменить ботинки на резиновой подошве, которые он носил в вольере, на свои обычные ковбойские сапоги, и он повел мальчика к себе комнату.

— Джим Шоулдерз, — продолжал он рассказ, достав из ящика пару чистых носков, — установил рекорд заработков от езды на быках, который двадцать лет никто не мог побить. Хочешь знать, как, по его мнению, нужно ездить на быке? — спросил он, садясь на постель.

— Конечно, хочу!

С тех пор как здесь поселился Чейз, мальчик впервые вошел в эту комнату. Он обвел ее взглядом, с искренним любопытством рассматривая его скромное имущество.

— Он говорил, что фокус заключается в том, чтобы покрепче обхватить ногами бока и в течение восьми секунд делать страшное лицо!