Рики засмеялся. Это уже кое-что, размышлял Чейз, немало польщенный смехом ребенка. Он подумал о своей племяннице и улыбнулся.

— Я хорошо научился делать страшное лицо, так как добрый Господь немало мне помог, и отчасти научился обхватывать ногами бока быка. Но на этих проклятых восьми секундах я попался!

Рики улыбнулся ему в ответ и остановился у окна. День выдался солнечный и такой теплый для января, что Чейз даже не подумал надеть куртку. Свет пробивался сквозь окно, и его стеклянная радуга бросала на цементный пол свое мерцающее отражение.

Рики, присев на корточки, с любопытством рассматривал диковинный сувенир.

— Мама говорит, что ездить на быках глупо, — с серьезным видом заявил он. — Она говорит, что если взрослый человек садится на разъяренного быка весом в тонну, то у него не больше ума, чем у быка. Но, по-моему, она не любит родео из-за моего папы! Он умер, вы это знаете?

— Да?

Не зная, как продолжить разговор, Чейз продолжал натягивать сапоги.

— Да. Я тогда был маленьким, так что ничего не помню. — Он отошел от окна и остановился перед небольшим комодом, с которого осыпалась синяя краска. — Э, да это же от Федерации?

Рики взял с комода большую позолоченную пряжку от ремня.

— Да.

Рики внимательно рассматривал пряжку.

— Мама сначала очень любила родео, но потом дедушка умер, папа умер, и она разлюбила это занятие. — Он осторожно положил пряжку на место. — А почему вы больше не участвуете в родео?

Чейз натянул второй сапог.

— Ничто не длится вечно!

Рики показал на фотографию в рамке на комоде. На ней темноволосый человек широко улыбался четырехлетней девочке в кружевном платье.

— Кто это?

— Мой брат Майк со своей маленькой дочкой. Ее зовут Дженнифер.

— А что это у нее на ногах?

— Подпорки. Они помогали ей ходить.

Чейз остановился и, потопав ногами, окончательно влез в сапоги, думая о той, юной, Саммер, которая «любила родео».

— Зачем?

— Когда Дженнифер родилась, некоторые ее кости занимали неправильное положение.

— И эти подпорки вправили ей кости?

Из дверей раздался раздраженный голос:

— Ричард Сэмюэл Каллауэй! Я же тебе говорила, что неприлично проявлять такое любопытство...

Чейз повернулся. В дверях стояла смущенная Саммер с большим черным телефоном в руке. Сегодня она завязала волосы сзади, во всяком случае, попыталась это сделать. Половина их свободно падала на плечи. На ней были старые, протершиеся на коленях джинсы. Ее застегнутая на все пуговицы рубашка была намного темнее, чем вчерашняя, и, к сожалению, совсем не облегала тело. Однако он не сомневался, что она опять не надела лифчика.

Как грубо с его стороны получать удовольствие от ее беспомощности! Он широко улыбнулся.

— Кроме того, ты сегодня не застелил постель.

Он тяжело, притворно вздохнул и заверил Чейза, что присоединится к нему в конюшне, как только застелет эту дурацкую постель.

— Мне очень жаль, что он вам постоянно надоедает, — сказала Саммер, затем рассеянно подняла руку, намереваясь заткнуть за ухо волосы, забыв, что держит телефон. — Боюсь, мне придется связать его, чтобы он вам не мешал.

— Не стоит, — улыбнулся Чейз. — С Риком интересно поговорить!

Он улыбнулся, заметив ее осторожный, тревожный взгляд.

— Если вы ждете звонка, вероятно, лучше воткнуть эту штуку в сеть!

Она, похоже, поразилась, словно забыв о телефоне, который держала в руках.

— Да я... нет, я просто подумала... это для вас!

Она протянула ему телефон. Он сделал шаг вперед, чтобы взять его, и остановился достаточно близко, чтобы почувствовать исходящий от нее запах.

— Дело в том, что у меня обычно с собой мобильный, — объяснила она. — Здесь где-то есть гнездо, в которое вы могли бы его воткнуть. Так что, если захотите, можете позвонить куда угодно.

— Спасибо, — тихо произнес он.

Он спрашивал себя, понимает ли она, что телефон всего лишь предлог. Телефон она могла бы вручить ему за ужином. Ей не пришлось бы приходить к нему сейчас.

— Я не буду делать никаких междугородных звонков.

— Меня это не волнует. — Ее взгляд на мгновение оторвался от него, перейдя к фотографии на комоде. — Но если вы захотите позвонить вашему брату или кому-нибудь другому, я оплачу!

Значит, она и это слышала?

— Я уже написал Майку. И передал письмо сегодня почтальону.

— Что ж, хорошо. — Она нервно облизала языком губы. — Я также хотела сказать, что, если понадобится, вы можете иногда пользоваться пикапом. У меня есть еще одна машина, так что вы не оставите меня без транспорта. Я знаю, как тяжело... — она запнулась, когда он немного приблизился, — как тяжело сидеть на одном месте без транспорта.

Он ее смущал, не так ли? Чейз улыбнулся.

— Это с вашей стороны очень любезно. — (Что за запах исходил от нее?) — Как ваше плечо?

— Да... неплохо. Вероятно, сегодня я уже смогу давать уроки.

— Нет, с уроками лучше подождать до следующей недели! — (Ее запах навевал на него мысли о жарких днях, голубом небе и взбитых сливках.) — С ключицей еще будут проблемы, но плечо должно зажить.

Он поднял руку и осторожно заткнул выбившиеся пряди волос ей за ухо. Его большой палец прошел по ее щеке, потом ниже, к тому месту на шее, где бился пульс.

Он почувствовал, что ее сердце забилось чаще. Он провел кончиком пальца по пряди, которую только что заправил.

— Я дал Майку номер вашего телефона на тот случай, если ему понадобится со мной связаться. Надеюсь, вы не возражаете?

— Нет, конечно, нет.

— Вы очень добры к вашему наемному работнику... мэм. — Он взял прядь ее волос и поднес к своему лицу.

— Что вы...

— Клубника! — сказал он, вдыхая и потирая между пальцами ее мягкие шелковистые волосы. — Ваши волосы пахнут клубникой!

— Это... мой шампунь!

Она нахмурилась, но не сдвинулась с места. Когда он, поддразнивая ее, взял прядку и погладил ее по щеке, она застыла, едва дыша. Даже когда он очень легко провел чуть шершавыми пальцами по коже, которую не закрывала ее голубая рубашка, она и тогда не шевельнулась.

Она хотела его прикосновений! О, он знал, что она хочет, чувствовал это так же сильно, как собственный пульс в кончиках своих пальцев и все усиливающуюся боль в паху. Интересно, спрашивал он себя, когда ее целовали последний раз?

Он протянул руку к верхней пуговке ее рубашки... И тут зазвонил телефон.

Оба подскочили. Чейз, не веря своим глазам, изумленно смотрел на черный телефон, все еще не воткнутый в розетку. Саммер засмеялась. Это был пусть неуверенный, но смех.

— Вот этот, — сказала она и, просунув руку за перевязь, вынула мобильный телефон.

Когда она здоровалась со звонившим, ее голос звучал почти нормально. Он с первых слов понял, что это кто-то, кого она хорошо знала, наверное сосед, и не особенно доброжелательный, судя по тому, как она извинялась за то, что Рики зашел на его территорию.

Саммер быстро взглянула на него и направилась к дому. По выражению ее лица он понял, что она снова владеет собой. По ее мечтательному взгляду он сразу понял: она думает о том, что могло бы произойти, если бы телефон не зазвонил. Он улыбнулся, несмотря на то, что его тело требовало последовать за ней, удержать ее, прижать к себе — сделать хоть что-нибудь!

Придется потерпеть. Чейз не привык соблазнять женщин. Соблазн подразумевал борьбу, а Чейз никогда не тратил время на строптивых женщин.

Уговоры — другое дело. Женщины, как бы расположены они ни были, любят, когда их уговаривают, и Чейзу всегда нравилось позволять им делать то, что они хотят.

Но Саммер не похожа на других знакомых ему женщин, как бы она ни изголодалась по мужскому прикосновению. Чейз это быстро понял. Придется приручать ее так же осторожно, как он приручал двухлетнюю кобылку, которую надо было сначала убедить принять седло, и лишь потом приучить и к своему собственному весу. Как ни странно, но, несмотря на дискомфорт, который испытывало его тело, и виноватое молчание своей совести, он не возражал подождать, потрудиться, чтобы завоевать ее.