— Хороший будет день, — сказал охранник довольно миролюбиво. — Лучше отправляться вниз в хорошую погоду, чем в дождь, верно, Прядильщик?

Хонат вздрогнул, но ничего не ответил. Само собой, все знают, что внизу, в Аду, всегда идет дождь — влага конденсировалась на миллиардах вечнозеленых листьев и стекала обратно, в черные болота, напитывая Ад.

Ад поверхности был таким же вечным, как и ветви деревьев.

Хонат огляделся. Огромное красное солнце уже поднялось на треть своего диска. Вот-вот должен был появиться и голубой, яростно горячий спутник красного гиганта. До самого горизонта океаном черной нефти колыхался Лес. Покачивания верхушек создавали иллюзию волн. Только с близкого расстояния глаз начинал выделять мелкие детали, и мир становился таким, каким и был на самом деле — громадной многослойной сетью, с избытком поросшей папоротниками, мхами, грибами, впитывающими влагу орхидеями, с яркими растениями-паразитами, сосущими живительный сок из лиан, деревьев и даже друг из друга. Плотно прилегая друг к другу, листья умудрялись накапливать целые озерца воды. Где-то уже хрипло затянули утреннюю песню древесные жабы и пищалки. Скоро они замолчат, когда станет светлее, и концертную программу продолжат внизу крики ящериц — этих душ проклятых, а может, дьяволов, за этими душами охотящихся. Кто знает?

Слабый порыв ветра, пронесшийся над чашей-впадиной рощицы хвощей, заставил сеть лиан под группой стражников слегка покачнуться, словно челнок ткацкого станка. Хонат автоматически сохранил равновесие. Правда, одна лиана, к которой он протянул руку, вдруг злобно на него зашипела и уползла в темноту. Это была хлорофилловая змея, поднявшаяся из древнего мрака своего охотничьего уровня, чтобы поприветствовать солнце и высушить на легком ветерке занимающегося утра свои чешуйки. Внизу, вырванная из спокойствия своего гнезда разгневанной змеей, древесная обезьяна перепрыгнула на другое дерево, изливая в пронзительных воплях свою обиду и всячески понося обидчика, не забывая при этом совершать спасительные прыжки. Змея, конечно, не обратила на обезьяну никакого внимания, поскольку речи людей не понимала, но группа на краю папоротников одобрительно захихикала над скабрезностями подражавшей людям обезьяны.

— Да, не очень-то они вежливы там, внизу, — сказал второй охотник. Подходящее место для тебя и твоих еретиков, Прядильщик. Ну, пошли.

Пуповина, привязанная к шее Хоната, натянулась, и его охранники зигзагообразными прыжками направились вниз, в чашу Трона Правосудия. Пуповина то и дело грозила зацепиться за его руку, хвост или ногу, делая его движения отвратительно неграциозными. Наверху звездные крылья Попугая замерцали и начали исчезать в голубизне дневного света.

В центре чаши, на блюдце из плетеных лиан стояли плетеные, кожано-лиственные хижины, тесно прижавшиеся одна к другой, привязанные к веткам, а иногда и свисающие с веток, слишком высоких или тонких, чтобы на них смогли закрепиться лианы. Эти хижины-мешки были хорошо знакомы Хонату, потому что он сам делал такие хижины. Самые лучшие, похожие на вывернутые цветки и автоматически раскрывающиеся от утренней росы, но плотно и надежно смыкающиеся вокруг своего хозяина с наступлением вечера, были его собственным изобретением и даже плодом труда его собственных рук. Они пользовались широкой популярностью и повсеместно имитировались.

Репутация, которую принесли ему эти хижины, также помогла Хонату оказаться в его теперешнем положении — на конце тюремной лианы-удавки. Его слова имели больший вес, чем слова остальных, и они сделали его архиеретиком, главным врагом человека, уводящим молодых с пути истинного, сеющим сомнения в верности Книги Законов.

И, судя по всему, его слова и авторитет помогли ему получить право на односторонний проезд в Адском лифте.

Когда группа прыгала между хижин, мешки уже начали открываться. Из них помаргивали сонные лица обитателей воздушной деревни, выглядывающих из-за крестообразных переплетений набухшей в росе оболочки мешков. Кое-кто узнал Хоната, в этом он был уверен, но никто не вышел наружу, чтобы последовать за группой стражников. Хотя в обычный день обитатели деревни уже давно должны были, словно спелые плоды, высыпаться из сердцевин мешков-хижин.

Скоро должен был начаться Суд, и они это знали. И даже те, кто провел эту ночь в лучших мешках Хоната, не решились бы теперь сказать даже слово в его защиту. Все знали, что Хонат теперь НЕ ВЕРИТ в Гигантов!

Теперь Хонат видел и сам Трон Правосудия. Это было подвешенное сооружение, сплетенное из тонких лиан, высохших в подобие тростника, поверх которого шло подголовье из орхидей. Очевидно, они были пересажены туда в то время, когда создавался Трон, но только никто не помнил, когда это было. Времена года в этом мире отсутствовали, и не было особой причины сомневаться, что орхидеи цвели там вечно. Трон был установлен с краю и над Ареной Правосудия, и в свете наступавшего дня Хонат видел уже сидевшего там Вершителя Судеб племени. Его окаймленное белым мехом лицо серебристо-черным пятном выделялось на фоне огромных цветов.

В центре Арены располагался Лифт.

Хонат присутствовал на одном из актов правосудия и видел Лифт в действии, но до сих пор с трудом мог поверить, что следующим пассажиром в Ад будет он сам. Лифт был всего лишь белой корзиной достаточной глубины. Вделанные по ее бокам острые шипы не позволяли из нее выбраться. К ее краям были привязаны три плетеных каната, далее хитроумно намотанные на деревянный барабан, который вращали два стражника.

Процедура транспортировки осужденного была проста до минимума. Обреченный помещался в корзину, которую опускали до тех пор, пока провисание канатов не указывало на то, что она достигла Поверхности. Жертва покидала корзину, а если ей не хотелось этого делать, то корзина оставалась внизу до тех пор, пока осужденный не умирал с голоду, или Ад поверхности не расправлялся с ним каким-нибудь другим способом. После этого барабан вращали в обратную сторону, и корзину поднимали наверх.

Срок приговора варьировался в зависимости от тяжести преступления. Но это была чистейшая формальность. Хотя по истечении срока корзину аккуратно опускали на Поверхность, в нее, конечно, до сих пор никто и никогда не возвращался. В мире, где нет смен времен года и луны, долгие промежутки времени трудно определить с достаточной точностью. Корзину могли опустить с ошибкой в тридцать-сорок дней в любую сторону от назначенного срока. Но если трудно было отмерять время в мире вершин, то в Аду поверхности, видимо, это было вообще невозможно.

Стражники привязали свободный конец лианы Хоната к ветке и расположились рядом с пленником. Один из них рассеянно передал Хонату шишку, и бедный заключенный попытался отвлечься от невеселых дум, извлекая из нее сочные съедобные семена. Но они почему-то казались совсем невкусными.

На Арену начали доставлять других обвиняемых, и Вершитель, довольно переводя взгляд черных глаз, наблюдал за процедурой со своего насеста. Привели Матилд — Разведчицу Еды. Она вздрагивала, шерсть на ее левом боку потемнела и слиплась, словно она опрокинула на себя бромелед — древесный резервуар (было в этом лесу и такое растение). За ней был введен Аласкон Навигатор, мужчина средних лет, лишь ненамного моложе Хоната. Его привязали неподалеку, и он сразу уселся, методично пережевывая стебель съедобного тростника со внешне безразличным видом.

Пока все происходило в практически ненарушаемом покое и тишине. Произнесено было лишь несколько слов. Но тишина окончилась, когда стража привела Сета Иглодела, которого все услыхали сразу. Он то кричал, то упрашивал, и тон его менялся от ярости до страха. Все присутствующие на Арене, кроме Аласкона, повернули к нему головы. Из коконов жилищ вынырнули головы любопытных.

Секунду спустя над краем Арены показались стражники Сета. Теперь они сами что-то кричали. Сет находился в середине тесной группы стражников, и его голос становился все громче. Он пытался всеми пятью конечностями остановить движение, хватаясь за любую подходящую ветку или лиану. Едва его общими усилиями отрывали от одной, он тут же хватался за другую. Тем не менее группа неумолимо приближалась к Арене. Два фута вперед, один назад, три фута вперед…