— Какую?

— Педантичность! Убийца не просто следует определенному сценарию, он строго ему следует! Повторяется в малейших подробностях! Почему?

Северцев состроил недоуменную гримасу.

— Откуда мне знать? Я же не маньяк!

— Вот и я пока не знаю, — вздохнул Рюмин. — Но в одном абсолютно убежден — это не случайно. И раны, нанесенные бритвой, и «М», написанная кровью, имеют какой-то смысл. Я должен разгадать, в чем он заключается.

— Тогда вы найдете убийцу?

— Останутся небольшие технические тонкости, — кивнул капитан.

Северцев задумался. Казалось, он что-то вспоминал.

— Наверное, я смогу вам помочь, — наконец сказал он. — Я знаю одну женщину… Она психиатр из института имени Сербского…

Рюмин только отмахнулся.

— Напрасная трата времени. Я несколько раз сталкивался с этими ребятами. Они с умным видом доказывают тебе, что дважды два — пять, причем настолько убедительно, что рано или поздно начинаешь верить.

— Она — очень грамотный специалист, — начал горячиться Северцев, но Рюмин только отмахнулся.

— Как женщина может разобраться в мужских делах? Нет, парень, ты несешь ерунду. Этот убийца — матерый хищник. Тут нужен кто-то, под стать ему, — и капитан ощерился, обнажив острые белые зубы.

Двери лифта с грохотом распахнулись, показались санитары в синей униформе. Один из них нес нейлоновые носилки, другой — черный пластиковый мешок. Санитары молча зашли в квартиру.

Рюмин затушил окурок, спустился на этаж и подошел к местному участковому.

— Родственники так и не появились? — спросил капитан.

Участковый, седой кавказец с аккуратной щеточкой усов, покачал головой.

— Дома никого нет, а рабочих телефонов я не знаю.

— Ладно. Передай им мои координаты: Петровка, 38, 405-й кабинет, капитан Рюмин.

Участковый записал.

Капитан обернулся и взглянул на Северцева.

— Пока ничего не предпринимай. Жди моей команды. И, пожалуйста, не вздумай мешаться под ногами. Договорились?

— Конечно! — ответил журналист. Северцев уже знал, что поступит по-другому.

Четыре шага в длину, четыре — в ширину. И пять с половиной — по диагонали.

Камера предварительного заключения на Петровке была вполовину меньше его гардеробной. И несравненно более мрачной.

Рудаков подошел к умывальнику, открыл кран. Тонкая струйка со звоном ударила в старую щербатую раковину. Михаил умылся и по привычке поискал глазами зеркало, но его не оказалось. Никакого стекла, никаких острых краев, никаких колющих и режущих предметов. Только шершавые стены, откидная жесткая полка, умывальник рядом с дверью и унитаз.

Рудаков со злостью стукнул кулаком по раскрытой ладони. Когда он успел наследить в квартире? Как это получилось? Михаил не мог понять. События той ночи представали перед ним, словно в кровавом тумане. Но больше всего пугало то, что он ничего толком не помнил. Что-то было, но что именно? И главное — кто убил Ингрид?

Порой ему начинало казаться, что руки по локоть испачканы в крови. Она течет по предплечьям, скапливается на кистях и тяжелыми темными каплями падает с кончиков пальцев.

«Я… я убил!» — всхлипывал Рудаков и хлопал себя по груди в поисках цилиндрика со спасительным порошком. Но там было пусто. Этот мерзавец Рюмин все отобрал — даже верное средство, помогавшее Михаилу не сойти с ума в последние несколько дней.

Он не ложился — метался по камере, раз за разом мысленно прокручивая в голове картины той ночи. Кровь, Ингрид, неяркий свет ночника, озарявший ужасные раны на прекрасном теле…

Даже в самые черные минуты Михаил не позволял фантазии зайти так далеко. Значит, это было. Наяву. Но остальное? Реальность или вымысел? А может, наркотический бред? Рудаков не находил ответа. Он хотел, чтобы кто-нибудь нашел ответ за него. Сказал, как все было на самом деле. Потому и настаивал на самом тщательном расследовании, в глубине души надеясь, что он окажется ни при чем.

Но только… Отпечаток! Как сказал Рюмин? «На зеркале… Кровью убитой!» Это звучало как приговор.

К рассвету стало немного получше — настолько, что он смог осознать всю серьезность своего положения. Это заставило мозги работать быстрее, постепенно освобождаясь от вязкой кокаиновой пелены.

За маленьким зарешеченным окошком вставало мрачное серое утро. Лязгнула железная заслонка. Через круглое отверстие в двери на Михаила смотрел чей-то глаз.

Рудаков улыбнулся. Он почти успокоился и был готов. Стоило признаться: ночь, проведенная в «одиночке» и без порошка, подействовала отрезвляюще. Кажется, он вспомнил — если только воображение не играет очередную злую шутку.

— Передайте Рюмину — я хочу с ним поговорить! — крикнул Рудаков.

Глаз исчез. Заслонка снова лязгнула, и наступила тишина.

Прошли три томительных часа, прежде чем в замке заскрежетал ключ, дверь распахнулась, и мрачный сержант-конвоир произнес:

— Задержанный Рудаков! На выход!

Его хриплый голос звучал как самая сладкая музыка.

Без четверти девять Вяземская поставила свой «Лансер» на стоянку перед воротами института.

Дождь, начавшийся с утра, немного унялся и теперь моросил мелкими холодными каплями. Анна вышла из машины и побежала в пятый корпус. На входе в здание хмурый охранник долго изучал ее пропуск, то и дело переводя взгляд с фотографии на лицо.

Вяземская видела его впервые — наверное, недавно устроился на эту работу.

— Что, непохожа? — нетерпеливо спросила она.

Охранник двумя пальцами степенно расправил кустистые рыжие брови. Анна заметила, что на кончике носа у мужчины торчали несколько жестких волосков.

— В жизни вы лучше. Красивее и моложе… — охранник позволил себе улыбнуться; в следующую секунду его лицо снова стало мрачным и официальным. — Проходите, Анна Сергеевна!

Мужчина трижды стукнул торцом ключа в дверь и только после этого открыл замок. Вяземская устремилась по коридору в ординаторскую; легкий осенний плащик развевался за ее спиной, как шлейф выхлопных газов — за автомобилем.

Скоро должна была начаться пятиминутка. Заведующий, профессор Покровский, страшно не любил, когда сотрудники опаздывали. Анна быстро переоделась, накинула халат и собрала волосы на затылке в пучок. Схватила стопку историй и поспешила в конференц-зал.

Покровский прохаживался перед входом, то и дело поглядывая на часы. Анна на бегу поздоровалась с ним и проскользнула в зал. Она едва успела занять место во втором ряду и положить стопку на колени.

Профессор встал за кафедру, снял очки в золотой оправе и достал коричневый клетчатый платок. Покровский обстоятельно протер стекла и водрузил очки на большой мясистый нос, покрытый сетью багровых прожилок. — Уважаемые коллеги… — начал он. Анна почти не слушала, о чем говорил профессор. Ей не давала покоя одна мысль.

«Ее убили во время секса», — так, кажется, сказал вчера журналист? Вяземская попыталась мысленно представить картину убийства. Девушка раздевается, ложится на кровать, начинается медленная любовная игра. Партнер целует ее… В какой момент появляется бритва? Анна решила реконструировать события с конца. Смертельной стала рана на шее. Точное и уверенное движение лезвия оборвало жизнь.

Убийца одной рукой придерживает голову, другой -- делает быстрый и сильный взмах. Из раны фонтаном хлещет кровь, она заливает преступника, девушка бьется и…

«Ноги!» — подумала Анна. Положение жертвы недвусмысленно указывало, что движения ее были ограниченны. Почему?

«Потому, что он в этот момент находился в ней! Максимум, что она могла сделать — это обхватить его бедрами за талию. Поэтому посмертная поза получилась именно такой — с широко разведенными ногами». Вот и разгадка. Хорошо. Что дальше? Как быть с порезами? Несомненно, они были сделаны незадолго до страшного финала, но при каких обстоятельствах?