Одним словом, как «Робинзон» наметится в истории Селькирка, так и «Достоверный доклад о явлении призрака госпожи Вил» вырос у Дефо из некоего зерна, попавшего ему под руки. Упало зерно, как и в случае с «Робинзоном», на подготовленную почву. Наряду с купцами и пиратами привидения составляли предмет постоянного внимания Дефо.

«Если существует между нами духовное общение, обмен мыслями, называйте как угодно, – писал потом в специальной „Истории привидений“ Дефо, – это общение душ, одетых плотью, и душ как таковых, бесплотных, то почему, скажите мне, не могут души сами вселиться в ту или иную плоть, сами навлечь на себя ту или иную внешнюю оболочку?»

Не будем кичиться перед Дефо современной осведомленностью. Попросим ответить, переадресовав им вопрос Дефо, новейших психофизиологов, которые не уходят от подобных вопросов, но скорее, напротив, все с большей охотой возвращаются к ним, хотя формулируют и решают вопросы совсем иначе. Человеческая психика рассматривается современной наукой именно на тех самых таинственно-сложных переходах, которые интересовали Дефо. И здесь, чтобы оценить его интерес, нужно учесть не только дистанцию между нами, но и расстояния внутри той эпохи, когда еще ведьм жгли и вместе с тем Гоббс уже говорил о физиологии переживаний.

Дефо был современником и Гоббса, и тех, кто верил в существование ведьм и привидений. Он сам верил, точнее, ему хотелось верить или, еще точнее, проверить подоплеку этих россказней. Чтобы оценить способ его проверки, или, как теперь говорят, верификации (от «верус» – истинный, отсюда и наша «вера»), лучше всего для наглядности бросить взгляд еще дальше, назад, к Шекспиру; и когда от гамлетовских призраков и макбетовских ведьм подходим мы к «Докладу о привидении», тогда и становится видно, что за путь уже пройден от веры в чудесность чудесного к попытке объяснить чудеса самым обыденным образом.

«Нечистый испугался бы сам себя, – говорит Дефо в соответствующей „Истории дьявола“, – если бы довелось ему встретить черта в том обличье, какой придают ему бабушкины сказки».

Не только со сказками, но и с самим Мильтоном Дефо не согласен был по вопросу о сатане, полагая, что великий поэт хотя и в замечательных стихах, но слишком прямолинейно представил «князя тьмы». Сатана для Дефо страшен именно потому, что так просто, по-человечески, его себе не представишь. Зато существование призраков и привидений интересно было ему проверить чуть ли не на ощупь.

По часам, по свидетельским показаниям, по бытовым приметам – по всем тем правилам, которые послужат со временем и Эдгару По и Конан Дойлю (вплоть до имен, ибо у Дефо в «Докладе» уже имеется и доктор Шерлок, и, как видите, капитан Ватсон), – стремится Дефо верифицировать случившееся. И доказывает он не столько даже, что призрак пришел, побеседовал с человеком я ушел, а что произошло такое, чему и объяснения не подберешь, и не верить нельзя.

«…И вот мы видим памятник старику Шекспиру, прославленному поэту, чьи пьесы обеспечили ему почетное место среди наших писателей, и так, возможно, оно и будет до скончания веков», – рассказывает Дефо в Стрэтфорде-на-Эйвоне, родном городе великого своего соотечественника. Дефо у гробницы Шекспира – какая картина! Насколько она реальна – это вопрос, но что Дефо жил с оглядкой на Шекспира – факт. Однажды он прямо сравнил себя с Шекспиром, так сказать, за вычетом дарования, по типу личности: сам он человек, быть может, и не образцово ученый, зато с природным умом и вот занял немалое место в литературе.

Дефо скорее всего откуда-то выписал описание Стрэтфорда, старинной приходской церкви и гробницы Шекспира. Почему, например, говорит он обобщенно-безлично «мы», хотя до тех пор в качестве рассказчика-путешественника называл себя прямо «я»?

Так или иначе, окинув беглым взглядом город Шекспира, Дефо спешит дальше по берегу Эйвона: «Река дает большие практические преимущества, связывая все части графства, а также играя удобную роль в торговле с Бристолем…»

«Находясь в Йорке, мы посетили печально знаменитое поле битвы при Марстон-Муре», – сообщает Дефо, посетив поле первой революционной победы, и на этот раз «мы» имеет уже не только условный смысл.

«Меня здесь сопровождал, – рассказывает Дефо, – старый солдат, который хотя в сражении и не участвовал, но со слов бывшего в этом деле родственника своего отца доложил мне во всех подробностях о том, как располагались позиции войск, какова была протяженность их линий по фронту, как пехоту с флангов прикрывала кавалерия, где были поставлены пушки».

Возможно, старый солдат действительно сопровождал Дефо, так сказать, «сопровождал», то есть не на марстон-мурском поле, а в другом месте и в другое время, еще в Ньюингтоне, где довелось ему познакомиться с ветераном кромвелевской армии. Приурочив свои впечатления от тех рассказов к своей поездке, Дефо говорит: «Он описывал мне все до того живо, что казалось, две армии сталкивается у меня перед глазами».

Сам Дефо стремится одновременно и воскресить в памяти читателей это столкновение, и смягчить его. «Не нам с ним было, – говорит он о себе и о старом солдате, – разбирать страсти, кипевшие тогда с обеих сторон, или оплакивать неудачи того дня. Все это было вне нашей компетенции. Время уравняло победителей с побежденными…»

Но при этом, подчеркнув также, что и «семья королевекая вернулась на трон», Дефо все-таки напоминает, как в первой из победных революционных битв Фэрфакс и Кромвель смяли королевский левый фланг, а принц Руперт допустил непростительную оплошность, оторвавшись от собственной пехоты.

Во всех оценках Дефо осторожен и даже уклончив, но в одном отношении не уходит он от поставленной задачи. Как пространственно, так и по времени старается охватить всю страну, ничего не вычеркивая из ее истории. Он не хочет пропустить ни одного графства и даже ни одного заметного города.

И не забывает он, когда и что было.

«Если бы только стало известно, что он шпионит, его бы разорвали на куски» – так вспоминал современнике пребывании Дефо в Шотландии. Конечно, это взгляд не только персонального недруга Дефо. Так мог судить противник англо-шотландского единения.

А в обязанности Дефо входило следующее. Он сам § это сформулировал в письме к Гарлею:

«Вот как я понимаю мне порученное:

1) Быть в курсе всего, что предпринимается различными группировками против нашей унии, и стараться помешать их попыткам.

2) Беседуя со здешними жителями, а также с помощью других доступных способов склонять сознание людей в пользу единения.

3) Опровергать в печати всякое выступление, порочащее идею союза, самих англичан, английский двор во всем, что касается того же союза.

4) Устранять всевозможные подозрения и беспокойства у людей относительно каких-то тайных происков против шотландской церкви».

Сложность миссии, возложенной на Александра Голдсмита, он же Андре Моретон, он же Клод Гийо, он же Даниель Дефо, заключалась в том, что в таких конфликтах обычно трудно определяется не только линия возможного единения, но даже линия вражды. Изначально конфликт неразрешимо запутан, внутри каждой из сторон сталкиваются разные силы, которые по одному пункту группируются вместе, по другому – резко расходятся. Так складывались отношения у англичан с уэльсцами, ирландцами и шотландцами.

Ирландия враждовала с англичанами еще сложнее или, вернее, жестче. Ведь Зеленый Остров был просто колонизирован, оккупирован англичанами как завоевателями. С XII века Ирландию захватили английские короли и делили между собой английские феодалы, а когда с началом республики ирландцы сделали попытку обрести независимость, Кромвель военной силой раздавил бунтарей. «Английская республика… разбилась об Ирландию».[17] Потребовались авторитет и ум Свифта, чтобы как-то сбалансировать отношения с Ирландией. А делом Дефо была Шотландия, которая очень ревниво оберегала свою государственную и религиозную самостоятельность.