Ты — грезят о тебе в изгнаньи тополя.
Ты — жалоба, рею жизнь я жил, тебя тая.
Лазурь моей мечты, желанная земля,
Дай мне убежище, Италия моя!
Пойду шагать в ночи по сумрачным холмам,
И там, где спят ветра, присяду в смутный час.
Пускай заря меня застанет там
Готовым выполнить любой ее приказ.
Вот сердце — блудный сын, домой вернулись мы,
Прости, был долог путь — а сил у нас в обрез —
Из блеклой той страны, от тягостной зимы,
От униженных песен и небес.
Безумец, бегавший за циркачами вслед,
У варварских царей сидевший за столом,—
Мать, не пытай, доволен он иль нет,
Он на колени встал, чтобы забыть о том.
Людей забавил юноша сперва,
Не ведая в огне, что это лишь игра,
Что лгут и поцелуи и слова,
Ночь минет, все изменится с утра.
Они еще его потащат за собой
В толпе поставщиков, собак, собачьих слуг,
И он заплатит им своей живой душой,
В которой отзвучит последний чистый звук.
Он надоест, его сдадут в багаж.
Проверят иногда — квитанции целы ль?
Он словно василек, засунутый в корсаж, —
Движенье резкое — и он свалился в пыль.
Он будет шляться день-деньской по кабакам.
На свой последний грош он банк метать готов.
Он будет появляться тут и там
С котами пьяными, с подружками котов.
Беги скорей, дворцы и факелы забудь,
Забудь весь этот наглый, пышный свет.
Не выдай, что слыхал когда-нибудь
Их смех пустой и их любовный бред.
Но если допустить, что с разрешенья слуг
В те залы бросишь ты последний, взгляд,
Пойми молчанье их, — ты очень слаб, мой друг,
Ты бледен при свечах, и жалок твой наряд.
Но где я? Три шага с террасы в те сады…
Верона! Запахи цветов клубятся вновь.
Виченца! Я ищу твои следы,
Умершая и вечная любовь.
Свет анемоновый вокруг
Прибавил бледности дворцам.
Изгиб скрипичный тут и там,
Кремона, вновь напомнил нам
Великих скрипок чистый звук.
Как щит, упала с неба ночь,
Решетки поднял свет луны,
И плиты сине-зелены.
Затравленные кабаны,
Луной гонимы, мчатся прочь.
А надо мной огни горят.
Под сводом кружевных аркад,
И синих крыш я был бы рад
Чудесный обрести приют.
Великих скрипок мастера,
Тут живы ваши имена,
И наших улиц тишина
Шагами вашими полна,
Как будто вы прошли вчера.
Я видел столько деревень,
Я помню их наперечет,
Их так нещадно солнце жжет,
Храпящих, как рабочий скот,
Что шел в упряжке целый день.
Там людям некогда вздохнуть.
Жара, и их поймешь с трудом.
Они бормочут все о том,
Что старый глинобитный дом
Обвалится, лишь дунь чуть-чуть.
И вечер подойдет тайком.
Нужда — без чувств на мостовой.
Огромный щит над головой
Слепит бескрайней синевой,
Вспоенной нашим молоком.
Чудесный поздний вечер был.
Я брел во мраке наугад
Вдоль стройных стен и колоннад.
Я им довериться был рад,
Я верил в сладкий сон могил.
Стояла церковь на пути.
Как легкий камешек шурша,
Взлетела птица не спеша,
Как чья-то робкая душа,
И я шепнул ей вслед: «Лети!»
И опьяненный красотой
Безмолвных и глухих громад,
Я обогнул лепной фасад
И медленно пошел назад
По узкой улочке крутой.
Я видел дамбу с высоты.
Могучей насыпи стена
Была как сильная спина,
С холмами дальними она
Слилась в единстве наготы.
И долго я глядел вокруг,
Восторгу отдавая дань
За ту молитвенную грань,
Но злобный взгляд, но крик и брань
Увидел и услышал вдруг.