Руководителем группы был человек с бледной кожей, темными волосами, средним телосложением и окладистой бородой. Его окружали две женщины — одна бледная, одна темная, но обе с темными глазами, которые с явным презрением смотрели на Французский Квартал.

Демонстранты в квартале были не в первый раз; их было много во время и вскоре после войны, когда было популярно жаловаться на то, как велась война или как она была выиграна. Но война закончилась шесть лет назад, и, как Восприимчивая, я не очень симпатизировала антимагическому движению.

Лиам попятился, чтобы прикрыть меня, наблюдая за группой сузившимися глазами.

Выражение лица Гуннара было холодным и пустым. Это был его особый навык — этот ровный взгляд, демонстрирующий авторитет, который говорил, что он ни от кого не потерпит оскорблений и унижений.

Впереди идущий человек бросил взгляд в нашу сторону, остановился и поднял руки. Как оркестр по знаку дирижёра, направляющего его симфонию, протестующие остановились позади него, и снова наступила тишина.

Он подошел к нам. У него была легкая улыбка, но за его темными, глубоко посаженными глазами было что-то очень холодное.

— Доброе утро, — произнес он голосом, в котором отсутствовали какие-либо луизианские нотки. — Мы можем поговорить с вами о Зоне?

Гуннар не стал терять времени зря.

— У вас есть разрешение?

Глаза мужчины раздраженно вспыхнули, но его улыбка не изменилась.

— Я не согласен с мнением о том, что граждане этой страны нуждаются в разрешении на осуществление своих прав, указанных в Первой Поправке к Конституции.

Гуннар даже не моргнул.

— Конечно, — произнес мужчина, — мы также уважаем человеческие законы. Просто мы считаем, что эти законы должны быть приведены в исполнение до их логического завершения.

Мужчина вытащил из кармана свернутый листок бумаги и протянул его Гуннару.

— Какой-то конкретный закон? — спросил Гуннар.

— Закон о магии, — ответил мужчина. — Всякая магия незаконна. И все волшебство должно быть удалено из нашего мира… любыми средствами.

Фактически это был закон ИУНЧВВКЗ: Измерение уровня нелегальных чар и волшебства внутри конфликтных зон. По сути он был прав насчет его содержания.

Прищурив глаза, Гуннар на мгновение взглянул на этого человека — будто пытался запомнить его — и перевел взгляд на бумагу в своей руке. Он просмотрел документ и передал его мужчине.

— Благодарю вас, мистер…

— Я Иезекииль[6]. — Он указал на мужчин и женщин позади себя. — Мы глашатаи, и мы несем наше послание через всю Зону.

Гуннар с подозрением посмотрел на плакаты.

— Которое гласит…?

— Внести ясность. Рассказать правду. — Иезекииль посмотрел на лица тех, кто собрался вокруг нас, убеждаясь, что его все слышат. — Паранормальные уничтожили наш мир, наш образ жизни. Теперь они заключены в тюрьму, но есть ли улучшения? Нет. Нам говорят, что Зона не может быть спасена, почву нельзя исцелить, ее можно только заменить, эта магия теперь является частью нашего мира. Но никто не говорит нам правду: мир загрязнен присутствием Паранормальных, запятнан непристойностью их существования.

Взгляд Лиама перешел с протестующих и остановился на лице Иезекииля.

— Рекламный щит возле Ловер Найнс — ваших рук дело?

Иезекииль холодно улыбнулся.

— Это зависит от того, о каком из них вы говорите. У нас много союзников в Зоне.

— И как, — спросил Гуннар, указывая на плакат, — вы и ваши союзники намерены «очистить» Зону?

— Удалив всю магию из мира.

— И разглагольствование с людьми во Французском Квартале — это именно то, что позволит вам это сделать? — спросил Гуннар. — Это кажется не особо продуктивным.

— Говорите, как представитель Сдерживающих. У вас есть финансовый интерес в том, чтобы держать их в нашем мире.

— У меня есть нравственный интерес в надлежащем обращении с военнопленными и содержании их в безопасности и подальше от людей. Чтобы вы предпочти сделать на нашем месте? Выстроить их в линию и уничтожить?

Взгляд Иезекииля стал ледяным. От исходящего от него чувства ненависти у меня по спине пробежался холодок.

— Закон о магии требует искоренения магии.

Кажется, ему было все равно, что не все Паранормальные одинаковы, что не все из них пришли в наш мир добровольно или добровольно сражались на войне.

— Лучше не придумаешь, — пробормотал Лиам и начал отворачиваться.

В глазах Иезекииля вспыхнул гнев.

— Вы предпочли бы ничего не делать? Предпочитаете стоять и наблюдать, как наша культура испаряется?

— Я не вижу ни одной культуры, которая бы испарялась. — Лиам обернулся, жестом показывая на людей, которые собрались за нами: несколько агентов, несколько клиентов. — Эти люди работают, чтобы зарабатывать на жизнь в Зоне и поддерживать Новый Орлеан.

— И это не всегда легко, не так ли? — Иезекииль осуждающе посмотрел на Гуннара. — Сдерживающие говорят нам, что все монстры находятся на Острове Дьявола, но это тоже ложь. Монстры бродят по этой земле. Призраки убивают невинных. — Иезекииль прищурившись посмотрел на Лиама. — Мне знакомо ваше лицо.

Лиам был достаточно близко, чтобы я почувствовала, как его тело внезапно напряглось в приступе гнева.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Дааааа? А вот я думаю, что знаю, — улыбка Иезекииля была самодовольной. — Я знаю, что вашу сестру убили монстры.

Это было правдой.

То ли по причине высокомерия, то ли по причине глупости, не понимая на какой риск идет, Иезекииль вышел вперед, желая подтолкнуть Лиама к дискуссии. Его взгляд исследовал лицо Лиама, словно пытаясь найти слабое место.

— Я знаю, что ее нашли избитой, в синяках. Я знаю, что ее растерзали, ее разорвали их когти, их отравленные тела. И все же вы живете на Острове Дьявола, среди наших врагов? Это не очень похоже на способ почтить ее память. Похоже, вы с ними спите.

— Тебе бы лучше отойти, — сказал Лиам.

Иезекииль не обратил на него внимания, глаза его сверкали решительностью. Другие протестующие собрались у него за спиной.

— Я здесь не для того, чтобы обеспечивать вам или кому-либо еще комфорт. Я здесь, чтобы свидетельствовать, чтобы защитить то, что осталось.

— Мы не нуждаемся в защите, — выпалил Лиам.

— Готов поспорить, что мнение вашей сестры отличалось бы. Если бы она была еще жива, так бы и было. Жаль, что мы не можем ее спросить.

Прежде чем кто-либо из нас успел пошевелиться, Лиам схватил Иезекииля за рубашку и вздернул над землей. Ярко-голубые глаза Лиама сияли огнем.

— Ну давай, скажи мне еще раз, что, как ты там предполагаешь, сделала бы моя сестра? Моя сестра, которая была невинна, и была убита из-за таких идиотов, как вы, которые отказываются признавать сложности реального мира.

Взгляд Иезекииля метнулся за спину Лиама и вернулся к его лицу.

— Они убили одного из вас, и вы по-прежнему защищаете их. Почему? Разве ваша сестра не была достаточной причиной, чтобы признать правду?

В то время, как в глазах Лиама отражалась ярость, рожденная болью, взгляд Иезекииля выражал удовлетворение. Пытаясь доказать свою точку зрения, он не заботился о том, что, между тем, он еще и причиняет боль. И хотя это означало бы немедленное тюремное заключение, я хотела сцедить магию из воздуха и свернуть ему шею.

— Клэр, — Таджи, должно быть, поняла мои намерения. Ее голос был тихим, пальцы крепко сжали мою руку, вернув меня на улицу, в толпу, к осознанию того, что кругом мониторы магии — готовые сработать в любой момент, даже если я всего лишь взъерошу волосы Иезекииля.

Я заставила себя расслабиться. Это было не время и не место для моего большого магического раскрытия.

Улыбка Иезекииля стала шире и еще довольнее.

— Вы собираетесь ударить меня, мистер Куинн, потому что я говорю правду? Потому что вам неприятно признавать, что вы способствовали смерти вашей сестры?