Иезекииль все еще держался за Лиама, пот бисером выступил у него на лбу, но глаза его были совершенно спокойны. Он сделал именно то, что хотел — привлек внимание толпы присущей ему язвительностью.

— Мою сестру убили, — сказал Лиам, каждая его мышца была напряжена и готова к действию, словно воин, он был готов сражаться с наступающим врагом. — Хочешь испытать хоть каплю ее боли?

— Это угроза? — спросил Иезекииль. — И это перед лицом агента Сдерживающих. Магия сделала вас варваром?

— Идиотизм сделал меня варваром, — ответил Лиам, стиснув зубы.

— Лиам, — спокойно произнесла я, окликнув его, как только что окликнула меня Таджи.

Непонятно, по какой причине, но этого было достаточно.

Лиам разжал руки, и Иезекииль вновь коснулся земли, его зашатало, его последователи протянули руки, чтобы помочь ему восстановить равновесие.

— Вы отрицаете истину! — воскликнул Иезекииль, подняв руки, давая команду участникам демонстрации возобновить пение.

На этот раз я шагнула вперед.

— Ты думаешь, что это тебе помогло хоть что-то доказать? Использовал трагедию семьи, смерть молодой женщины, чтобы привлечь внимание? Возвращайся в ту яму, из которой ты выполз.

Прежде чем Иезекииль смог ответить, Гуннар сделал шаг вперед.

— Если вы хотите протестовать, идите и протестуйте. Больше не беспокойте жителей, или попадете под пристальное наблюдение Кабильдо.

Иезекииль сжал челюсти.

— Еще одно отрицание, — сказал он, затем бросил взгляд на тех, кто собрался посмотреть. — Придет день расплаты. Новый Эдем воцарится в нашем мире, и те, кто стоят на его пути, будут изгнаны. Это будет наше пробуждение. Мы — Ревейоны, и мы будем свидетелями того, как это произойдет.

Глаза Иезекииля стали холодными, его улыбка была такой же ледяной. Если он верил в проклятие — а я бы могла поспорить, что верил — он давно решил, что на правильной стороне.

Он вернулся во главу колонны и возобновил шествие.

Когда расстояние между нами стало в два квартала, я повернулась, чтобы посмотреть на Лиама и спросить, что я могу для него сделать. Но его уже не было.

* * *

Гуннар отправился в Кабильдо, чтобы сообщить о рекламном щите и о протестующих. Я вышла на улицу и увидела Лиама, сидящего на кованой скамейке в небольшом кирпичном дворике за «Королевскими Рядами».

Здание было покрыто послевоенными трещинами, а двор был весь в пятнах от голубей, которых мы использовали для отправки сообщений Дельте.

Услышав звук моих шагов, Лиам поднял голову, взгляд его голубых глаз был мрачным. Я протянула ему бутылку воды.

— Ты в порядке?

Он кивнул, взял бутылку и хлопнул по ней ладонью.

— Мне не нравится, что моя семья используется в качестве оружия в чужой войне.

— Отвратительный поступок, — согласилась я и села рядом с Лиамом, он открыл бутылку воды и сделал глоток.

— И называть себя «Ревейоном»? — сказал он с отвращением. — Это как оскорбление всему Новому Орлеану. Всем нашим традициям.

Ревейон был праздничным ужином в Новом Орлеане, традиция с французскими и каджунскими корнями, который продолжался всю ночь и до раннего утра. Слово означало «пробуждение».

Я кивнула.

— Они хотят изменить город. Уничтожить то, что осталось, и воссоздать его в каком-то ином виде. Они опасны.

— Да, — произнес Лиам. — Полагаю, что так.

Он снова хлопнул по бутылке.

— Я принял решение остаться здесь, в Зоне. Чтобы сохранить нашу связь с этим местом. С нашим прошлым. Дом, милый дом, и все такое. Если бы я этого не сделал…

— Вместе с остальными членами твоей семьи ты сделал выбор, чтобы выстоять. Чтобы дать Новому Орлеану еще одну жизнь. Я не знала Грейси. Но на фотографии, которую я видела, она ​​выглядела очень счастливым человеком. Она не выглядела несчастной. Она не выглядела так, словно чувствовала себя чужой или как будто ей тут не место.

— Иногда случаются ужасные вещи, и в этом нет ничьей вины. Иногда это просто лишь ужасные вещи. Мир продолжает вращаться. Мы просто стараемся держаться на ногах.

Я облокотилась о кирпичную стену и посмотрела на голубое небо, на огромные белые облака. Лиам тоже запрокинул голову, и мы молча смотрели на небо.

На мгновение воцарился мир.

А затем мир пошатнулся, земля задрожала от толчков, зазвенели стекла в окнах.

Лиам схватил меня за руку и держал ее, пока мир снова не успокоился. И на мгновение стало абсолютно и ужасающе тихо.

Мы побежали на улицу, увидели, что Таджи наблюдает за дымом, поднимающимся с Острова Дьявола. Заревели сирены воздушной тревоги.

— Черт, — проговорил Лиам, а затем посмотрел на меня. — Мне нужно идти.

Я посмотрела на Таджи.

— Иди, — сказала она. — Я останусь здесь, в магазине, послежу за вещами, пока ты выясняешь, что произошло.

На ее лице появилась мрачная уверенность, она знала и приняла то, что может произойти, если мы побежим на звуки неприятностей.

Она потянулась и сжала мою руку.

— Будь осторожна, Клэр. В отношении магии и всего остального тоже.

Я пообещала, что буду, и ушла.

* * *

Мы были не единственными, кто направлялся к Острову Дьявола. В квартале осталось немного мирных жителей, но бывший Марриотт был казармами Сдерживающих, и они тоже бежали.

Остров Дьявола был тюрьмой и выглядел как тюрьма. Высокая бетонная стена с защитными башнями на каждом углу, в передней части которой были установлены массивные кованые ворота со стороны плантаций на Ривер Роуд и контрольно-пропускной пункт. Эти ворота теперь были похожи на скрюченные пальцы обгоревшего металла, чудовищную клешню, появившуюся из-за потрясшего их взрыва.

Я остановилась в толпе пробегающих и толкающих меня людей, и стала осматриваться.

Дым, осколки, обломки — и что еще похуже — были везде. На земле были плакаты протестантов — некоторые все еще горели, а некоторые просто валялись по сторонам. Люди кричали, агенты бежали и выкрикивали приказы, преследуя Паранормальных, которые, увидев в этом свой единственный шанс, бежали к воротам.

— Ревейоны взорвали ворота, — сказал Гуннар, каждое слово было окрашено ужасом, шоком и яростью.

— Их туники, — произнес Лиам. — Они были мешковатыми. Некоторые из них, должно быть, надели взрывчатку под туники — жилеты или что-то в этом роде. Боже.

Он провел рукой по волосам.

— Боже.

Гуннар молча перешел на Остров Дьявола к оставшимся членам караула, и его тело напряглось, когда он присел рядом с агентом, который лежал там, наполовину вывалившись из того, что осталось от гауптвахты, его лицо и волосы были окровавлены. Гуннар проверил пульс и поднял глаза.

— Здесь нужен врач! — крикнул он и жестом подозвал группу агентов с носилками.

Я оторвала от него взгляд и посмотрела на Лиама.

— Твоя… Твоя бабушка, — проговорила я.

Элеонора Арсено жила всего в нескольких кварталах отсюда.

Его глаза вспыхнули от беспокойства, он задумался, оглянулся вокруг и покачал головой.

— Нападение подавили, и нет причин думать, что она была мишенью. Я сделаю все, что смогу, а потом проведаю ее.

Он посмотрел на меня.

— Тебе лучше вернуться в магазин.

Он не приказывал и не спрашивал. Это больше походило на ненастойчивое предложение, которое я оценила. Но я не могла просто уйти, как это ни ужасно. Я огляделась в поисках того, что могу сделать или как-то помочь.

Внутри тюрьмы находилась клиника, где содержались Восприимчивые и Призраки до тех пор, пока Сдерживающие не позволят Восприимчивым учится контролировать свою магию, чтобы те хотя бы не превращались в Призраков.

Лиззи, одна из сестер клиники, стояла на коленях рядом с окровавленной женщиной, чья белая льняная одежда выдавала ее.

Огненные полосы под кожей Лиззи сместились, заставив вспыхнуть ее оранжево-красные глаза. Она была Паранормальной, умеющей управлять пламенем. И несмотря на то, что женщина, которую она лечила, хотела, чтобы Лиззи и такие как она были стерты с лица земли, она по-прежнему помогала. Этого Ревейоны понимали или не признавали.