Туберкулез!

Он даже не предполагал, что такое возможно сейчас.

— Наверху лежит Фил. Посиди пока с ним, — сказала ей Лия. — У него был удар, но сейчас ему лучше. Иди, он ждет тебя.

— Хорошо, Лия, — ответила девушка. Голос ее удивительно окреп, в нем появилась уверенность. Видимо, забота о других и вправду заставляет забывать о собственных болезнях.

— У нее же туберкулез! — в голосе Флауэрса слышалось искреннее изумление. — Почему она не лечится? Он же давно не проблема. Почему все эти люди сами себя убивают?

Лия снова взяла его за руку.

— Вы и сами могли бы догадаться. Так не приходится платить.

— Выходит, умереть дешевле, да? — спросил пораженный Флауэрс. — Дурацкая экономия!

— Единственная, которую они могут себе позволить. Вы сделали лечение слишком дорогим, а здоровье — недоступной роскошью для многих. В руках этой девушки никогда не было разом более пятидесяти долларов. Ей и ста лет не хватило бы, чтобы накопить сумму, достаточную для лечения, а ей еще нужно на что-то кормить детей. И это не говоря о том, что для лечения необходимо несколько месяцев, а она даже на день не может уйти с работы.

— А для чего же тогда существуют клинические контракты? — раздраженно спросил Флауэрс.

— Вам лучше знать, что они не охватывают лечение, необходимое ей, — грустно ответила Лия. — Спокойной ночи, медик, — попрощалась она и исчезла за дверью.

«Как же лечить, если у людей нет денег? И кого, нищих или процветающих? Тех, кто растрачивает, или тех, кто всю жизнь платит налоги на процветание медицины? И какой смысл в ее прогрессе, если все больше людей не способны платить за лечение?»

Неожиданный треск прервал его раздумье. Фанерная перегородка вдруг раздвинулась, и перед ним открылась комната, в которой стоял шезлонг — «модерн» двадцатого века. В нем неподвижно сидел человек. Флауэрсу еще не приходилось видеть такого старого человека. Удивительно, если учесть, что гериатрия — ведущая специальность Медицинского центра. Дряблое лицо обрамляли белоснежные волосы.

Возле шезлонга на коленях стояла Лия. Она держала костистую руку старика в своих нежных ладонях и прижимала ее к щеке. Глаза ее были закрыты.

Так и не перешагнув порога, Флауэрс замер. Лицо старика показалось ему знакомым.

Старик поднял веки, словно ожила мумия. В глазах, когда-то голубых, но за годы потускневших, еще сверкала жизнь. Старик улыбнулся.

— Заходи, медик, — тихо сказал он.

Лия подняла голову, повернулась к Флауэрсу, слепые глаза ее открылись. Она тоже улыбнулась ему, и улыбка ее была подобна солнечному лучу.

— Вы вернулись. Вы поможете, да? — спросила Лия. Флауэрс покачал головой, но тут же вспомнил, что она не видит.

— Я ничем не могу вам помочь.

— Да, мне никто не сможет помочь, — прошептал старик. — Что со мной, медик, ты знаешь и без своих аппаратов. Нет способа починить все тело сразу. Даже если ты сможешь заменить мне сердце на взятое у несчастного неплательщика, останутся пораженные атеросклерозом артерии. Допустим, ты заменишь и их, умудрившись при этом не убить меня, но останется еще больная печень, легкие, истрепанные до дыр, закупоренные железы и наверняка куча карцином[1]. Допустим, ты дашь мне новое тело, молодое и здоровое, но фокус-то в том, что там, глубоко внутри, куда ты не сможешь добраться со своими железяками, я настолько стар, что чинить меня просто поздно…

Лия повернула лицо к Флауэрсу, слезы, текшие из ее слепых глаз, потрясли его.

— Почему вы не хотите помочь ему? — голос ее дрожал.

— Не надо, Лия, — в голосе старика звучала укоризна.

— Я запишу вас в картотеку «скорой помощи», — сказал Флауэрс, стараясь выглядеть хладнокровным. — Но это все, что я могу сделать.

Лия порывисто прижалась щекой к руке старика.

— Расс, я не вынесу этого. Я не могу потерять тебя.

— Я давно пережил свое поколение и не стою твоих слез, — с улыбкой сказал Расс. Он обратился к Флауэрсу: — Мне сто двадцать пять лет. Это ужасно много.

Он осторожно освободил руку и сложил обе на коленях. Высушенные возрастом, они лежали как чужие, словно никогда и не принадлежали старику.

Сердито нахмурившись, Лия встала.

— Не может быть, чтобы вы ничего не могли сделать.

У вас огромные знания, есть приборы, оплаченные нашими деньгами.

— Разве что эликсир, — нечаянно вырвалось у него. Словно что-то вспомнив, Расс улыбнулся.

— Эликсир… Да-да, волшебный эликсир. Я уже почти забыл о нем.

— Это поможет? — с надеждой спросила Лия.

— Нет, — твердо ответил Флауэрс.

Ни к чему будить пустые надежды. Эликсир до сих пор оставался всего лишь лабораторным феноменом. Синтез его обходился очень дорого, и это делало его совершенно недоступным для простых смертных. Будучи редким протеином крови — гамма-глобулином, он был найден в крови всего нескольких людей во всем мире и являлся своего рода лекарством от смерти, как будто смерть была одной из множества обычных болезней. Но главная причина была в том, что медицина из ремесла превратилась в разновидность магии, окруженную соответствующими тайнами и ритуалами. Считалось, что при широком распространении и применении какого-либо вида лечения он быстро теряет свою эффективность.

— Из-за сложности синтеза эликсир невероятно дорог, — сказал Флауэрс. — Кстати, почему бы вам не заменить ей роговицы глаз? — обратился он к Рассу.

— Я не хочу пользоваться чужими глазами, — тихо ответила Лия.

— Одного желания здесь мало, — горько усмехнувшись, сказал старик. — Я бы с радостью отдал ей свои глаза. Но, юноша, все сводится к деньгам. В этом-то все и дело.

— Чепуха! — Флауэрс резко повернулся к выходу.

— Постой, юноша, — прошептал Расс. — Подожди-ка. Он протянул навстречу Флауэрсу свою старческую руку, тот свою. Глаза их встретились, и словно ток пробежал по нервам медика в мозг и вернулся в кончики пальцев.

Рука Рассела обессиленно упала, он устало откинул голову на спинку шезлонга, глаза его закрылись.

— Он хороший человек, Лия. Искренний, хотя и напуганный. Нам повезло.

— Нет, — твердо ответила Лия. — Ему нельзя больше приходить сюда. Так будет лучше и для него, и для нас.

— По этому поводу можете не беспокоиться, — сказал Флауэрс.

Расс улыбнулся Флауэрсу.

— Когда-то, очень давно, я пришел к выводу, что в мире слишком много врачей, но целителей среди них ничтожно мало. Подумай над этим, юноша.

Лия грациозно поднялась с пола, подошла к Флауэрсу.

— Я провожу вас до выхода.

Флауэрс замер. Он впервые чувствовал себя так неуверенно.

— Простите меня, но если бы я только мог чем-нибудь помочь вашему дедушке…

— Он мне отец. Ему исполнилось сто лет, когда родилась я, но тогда он был совсем не старым. Он казался среднего возраста, но за последние несколько месяцев почему-то сильно сдал. Может, он просто устал жить?

— Может быть… Но как вы живете? Он болен, а вы…

— А я слепая, да? Но люди добры.

— С чего бы?

— Из благодарности, наверное. Я тоже помогаю им. Разыскиваю старые рецепты, собираю травы, готовлю лекарства, отвары. Помогаю лечить, сижу с больными, помогаю чем могу. Приходиться быть и акушеркой и хоронить тех, кому не смогла помочь. Вам придется доложить об этом, да?

Флауэрс промолчал. Одна мысль неотвязно мучила его.

— Ваш отец; .. Где же я видел его? Как его фамилия? Кто он?

— В городе его называют просто целителем. А фамилию его уже лет пятьдесят никто не знает. Он потерял ее.

Флауэрс неохотно пожал протянутую руку девушки. Рука казалась теплой и доброй, прикосновения ее, наверное, очень приятны больным, да и не только больным… но на этом все кончалось, пора было уходить.

— Прощайте, медик, — просто сказала девушка. — Вы хороший человек. Вы человечны, а это такая редкость. Но вам нельзя больше приходить сюда, и вы это знаете. Прощайте.

Флауэрс с трудом подавил вздох.