Насколько это перспективно? Не знаю. Морено, конечно, энтузиаст.

ГИПНОЭКРАН

А мы с О. С. продолжаем сеанс.

Погуляем еще немного. Спустимся в метро, пройдем мимо зловещей таблички: «Нет выхода». А нам и не надо. Я опять его оставляю, и он ухитряется провести аутотренировку в переполненном вагоне, стоя. Сделал аутотренировку: поезжай в командировку. На поезд… Вышел… Вокзал… В гостиницу… Номер… (Гипнотизер удаляется в отрицательное пространство.) Побрился, позавтракал. Съездил на предприятие. Вышел гулять по незнакомому городу. Все в порядке. Идет по незнакомым улицам. Задержался…

— Что вы там увидели, что-то интересное?

— Да, интересная церковь, семнадцатый век.

— А что там происходит?

— Неудобно мне заходить, я с портфелем. В окно посмотрю… Служба. Панихида… Нет, венчание.

Какая активная галлюцинаторная продукция… Насколько в ней участвует сам гипнотизер, сказать трудно. Может быть, что-то от подсознания.

Попробовать другой вариант?

— Сядем.

Беру его руку. Пальцем медленно рисую на ладони кружок. Нет, овал. Нет, квадрат. Белый квадрат.

— Это гипноэкран… Видите? Он начинает светиться…

— Да, вижу.

— Всмотритесь внимательнее. Кого вы там видите?

Это я… Я сам…

Что вы делаете?

Я дома… Сижу в кресле. Читаю газету.

— А сейчас?

— …Встаю. Подхожу к зеркалу. Причесываюсь. Одеваюсь. Подхожу к двери. Хлопаю дверью, выхожу на улицу…

Через гипноэкран снова показываю ему предстоящую командировку, его самого в командировке (интересно, что из этого сбудется), показываю и жену, которую он пожелал увидеть.

— Она?

— Oнa. Идет по улице с хозяйственной сумкой.

— Выражение лица?

— Обычное. Озабоченное.

— Поговорите с ней. Она о чем-то вас спрашивает.

— …Спрашивает: «Когда домой придешь?» — «Вовремя, как и обычно…» — «Не опаздывай».

— Сейчас переключу гипноэкран на самое приятное. Переключаю…

— Я… Опять я… В концертном зале. Сижу и смотрю. И слушаю. А на сцене тоже я. И в зале и на сцене. Я на сцене стою у рояля. Выступаю. Пою. Пою, кажется, хорошо…

— Что… что вы поете?

— Старинный романс.

— Вы становитесь тем собой, который поет романс.

Встает, начинает тихо, проникновенно:

Забываю о гипнозе.

Чуть громче, прикрыв глаза:

— Спасибо вам. Вы мне еще споете когда-нибудь…

— Я пел вполголоса, чтобы не сбежался народ. Какой тонкий учет ситуации! А ведь он спит. И не спит… Надо дать полный отдых его мозгу.

— …Отдохните. Сон.

Погружается. Дышит ровно, как ребенок.

Ощущение, будто он ловит мои мысли и желания на пороге слов, именно с полуслова. Какая-то сверхпроводимость подсознания. Сейчас его не разбудит никакая сила, хоть атомный взрыв, а одно мое слово — и в секунду он бодр, свеж, ярок, чтобы через мгновение, если прикажу, погрузиться опять…

И страшно и великолепно: вот оно, таинство, вершина работы, откровение, в полном покорстве своем непостижимое.

А если не слово, а если только движение, только мысль?

Нет, на сегодня хватит. Экспериментальную часть отменить.

ОТСТУПЛЕНИЕ О ЧЕРТОВЩИНЕ

Решение не только эстетическое, но и врачебное: послезавтра ответственная поездка, экзамен всего курса лечения; не стоит перегружать подсознание: лучше дать концентрированную, прицельную тонизацию.

Так и было сделано…

На другом же сеансе с О. С. я предпринял одну из своих многочисленных дилетантских попыток мысленного внушения. Дилетантских — потому что серьезно этим не занимаюсь, не нахожу времени и нужды. А все-таки интересно.

Сажаю напротив себя, весь его сомнамбулизм собираю в одну точку: сейчас он будет читать мои представления. Я буду молчать и представлять, и он тоже.

Концентрируюсь.

Часы. Ответ: очки.

Кольцо. Ответ: галстук,

Как прикажете толковать? У очков круглые стекла и у часов… Кольцо надевается (на палец) и галстук (на шею). А?

Ерунда. Конечно, ничего не вышло. Спать.

Может быть, не получается потому, что я в принципе в это не верю — от рационального ума, знаний о мозге, которые подсказывают нетелепатические гипотезы. А может быть, это выходит лишь самопроизвольно, спонтанно? (Хитрый и сильный аргумент телепатов.) Может быть (и наверняка), все надо методически обставлять совсем иначе. Внушать ему, например, не концентрацию на мне, а, наоборот, свободу, праздность мысли…

Не знаю. Хочу отречься от слишком категоричных суждений, которые высказывал в другой книге. Просто не знаю.

В собственной практике очень подозрительным в этом смысле мне показался только один случай. В. А. — одна из моих первых сомнамбул, милая и симпатичная женщина, которую мне удалось избавить от навязчивостей и депрессии, в гипнотическом состоянии, как и в жизни, удивительно живая и чуткая собеседница, с четкой, мгновенной реакцией. Вместе с тем гипнотический сон ее оказывался чрезвычайно глубоким; элементарные зрительные представления легко переходили в сюжетные переживания типа сновидений, так что с моей стороны требовалась особенная бдительность. Однажды, например, при внушении «вы видите яркий мигающий свет» на лице ее изобразился нарастающий ужас, она чуть не закричала — тут же отменяю внушение, спрашиваю:

— Что увидели?

— Машина ехала… Прямо на меня… фарами… ослепила…

В другой раз я внушил ей в порядке эксперимента, что по выходе из гипноза левая рука ее будет в течение пяти минут нечувствительной. В. А. просыпается, встает, а левая рука болтается, как тряпка (не только потеря чувствительности, но и двигательный паралич, Павлов назвал бы это иррадиацией торможения). В. А. несколько озадачена, трясет рукой:

«Отлежала». Дополнительным внушением быстро все снимаю.

На одном из сеансов, погрузив В. А. в глубокое гипнотическое состояние, я вышел из гипнотария и отправился на другой этаж по каким-то делам. При этом я не сделал обычной в таких случаях оговорки, что удаляюсь и до моего появления она будет спать, ничего не слыша. На сей раз контакт со мной остался напряженным, взвешенным, она все время ожидала…

Вернувшись, я стал разговаривать с В. А. и спросил, где я, по ее мнению, мог быть. К моему удивлению, она после некоторого колебания точно указала место, куда я ходил.

— А как вы об этом узнали?

— Все время вас слышала. Чувствовала ваше присутствие.

Что я делал? Насчет этого она сказать не могла ничего, кроме:

— С кем-то разговаривали.

И это была правда. Но психиатры в основном только и делают, что разговаривают.

После этого я четырежды намеренно повторял ту же ситуацию, отправляясь каждый раз в разные места. Из них дважды В. А. называла место верно, а все это происходило в большом трехэтажном корпусе больницы.

— Так что же вы — слышали меня или видели?

— Не могу вам сказать… Как-то чувствовала.

Это, могло быть, конечно, просто случайным угадыванием с элементом вероятностного прогнозирования: ведь она знала расположение основных помещений корпуса (физиотерапия, холл для встреч с родственниками и пр.) и приблизительно знала, куда в какое время может пойти врач. Но нельзя исключить и какого-то сверхобострения чувствительности…