— Здравствуй, Пенни. Как ты себя чувствуешь? — Это был Джастин Грум. Сестры тактично вышли.

Пенни вжалась в подушки.

Он уселся на край кровати и взял ее холодную руку. Пенни попыталась вырвать ее, но он держал крепко.

— Я думаю, тебе не рассказывали о том, что было в ту ночь, когда произошел несчастный случай, — мягко сказал он. — Естественно, ты была слишком смущена и расстроена, чтобы во всем разобраться. То, что ты сказала Дому сегодня днем, — чепуха. Я тут совершенно ни при чем. Ты очень ревновала меня к Вайолит, вот ты и застрелила ее. Ты же давно уже влюблена в меня. Джонни попытался не дать тебе убить ее, но опоздал. Он сбил тебя с ног, и ты случайно ударилась лицом о какие-то камни.

— Ложь! Ложь! — прошептала Пенни, понимая, что собирается сделать Грум. — Никто не поверит в это!

— Заткнись и слушай меня.

Пенни замолчала. «Он может прямо сейчас задушить меня голыми руками, — подумала она. — Он способен на это».

— Ничто не стоит теперь на пути моей карьеры, — продолжил Грум тихим зловещим голосом. — Ничто. Вайолит раскопала кое-что, и это ей дорого обошлось. Мне не хочется, чтобы ты совершила такую же ошибку. Понятно? Теперь ты предстанешь перед судом за убийство Вайолит. Если все пойдет хорошо, отделаешься легко. К счастью, ты еще несовершеннолетняя. Но хоть слово обо мне, и я уже не ограничусь только тем, что разобью тебе лицо. Ясно?

Пенни в ужасе закрыла глаза, снова и снова переживая прошлый кошмар.

— А как же Джонни? — прошептала она наконец. — Он знает правду.

— Он знает то, что хорошо для него, что плохо, так же, как и ты. Кроме того, Джонни, как всегда, был пьян. Он не видел, как стреляли в Вайолит. А даже если и видел, то не захочет, чтобы тебя постигла та же участь. Он не дурак. А ты — маленькая дура, — горько добавил он. — Джонни поверил моим словам, что во всем виновата ты. У меня было несколько минут, чтобы подготовить место происшествия так, чтобы все выглядело, будто это сделала ты. На моем пистолете твои отпечатки пальцев. Никто не поверит пьяной семнадцатилетней девчонке больше, чем конгрессмену.

— Вы убили мою собаку, Джорджию. — Никогда еще она не испытывала такой ненависти. Пенни потянулась к звонку у кровати, чтобы вызвать сестру. Джастин Грум перехватил ее руку.

— Да черт с ней, с собакой! — тихо сказал он, больно сжимая ей руку. — Я хочу услышать от тебя, поняла ты, что я тебе сказал?

Пенни проглотила комок в горле.

— Поняла.

— Вот и хорошо. — Он отпустил ее. — Если будешь вести себя как надо, я заплачу за пластическую операцию, чтобы тебе выправили лицо, и куплю тебе новую собаку. — Он поднялся. — Я же неравнодушен к тебе, ты знаешь. Спокойной ночи. Тебе надо отдохнуть.

После его ухода Пенни лежала неподвижно. Пластическая операция? Неужели у нее так плохо с лицом? Она попыталась нащупать щеку, но не смогла это сделать через повязку.

Надо подумать, что делать. Планы на следующий год рухнули. Теперь не будет никакой осенней поездки с Сьюзан в Европу и на Дальний Восток. Да и никакого колледжа на следующий год не будет, раз уж она попадет в тюрьму.

Предстоит долгий, затянутый процесс, который, если она не расскажет правду о Груме, закончится тем, что она окажется за решеткой. А если она расскажет правду, Грум убьет ее.

— Джорджия, — простонала она.

Верный охотничий пес был последним звеном, связывавшим ее с детством. Он был щенком, когда умерла мать. Джорджия была другом детства Пенни. Она была на ферме, когда покончил с собой отец. Как будто последний кусочек старой жизни исчез, и Пенни осталась одна среди чужих людей и странных происшествий. Даже Дом показался ей теперь чужим, с этой возникшей в его глазах жалостью. Еще более чужой — Сьюзан, с ее неутолимым желанием быть матерью, а не подругой.

Когда в шесть часов утра сестра пришла посмотреть, как она, Пенни не спала.

— Как вас зовут? — спросила Пенни женщину, когда та торопливо делала свое дело.

— Элис, милая.

— Элис, мне нужно зеркало.

Просьба встревожила сестру. Это была молодая, очень хорошенькая женщина, новенькая в госпитале.

— Не сейчас, дорогая. Подождите, пока окрепнете.

— Мне нужно зеркало сейчас. Обещаю вам, я не расстроюсь. У меня совсем плохо с лицом, правда?

— Пластическая хирургия сейчас творит просто чудеса, — ответила Элис.

Значит, Грум не просто так пытался запугать ее.

— Пожалуйста, дайте мне зеркало.

Чуть позже тем же утром сестра принесла ей зеркало. Пенни дождалась, пока осталась одна, прежде чем посмотреть на себя. Опухоль вокруг глаз была такой сильной, что они еле открывались. Пенни осторожно попробовала снять повязку с других частей лица. Челюсть была скреплена проволокой, синие губы рассечены. Больше ей сдвинуть бинты не удалось. Но она увидела, что одна половина лица отличается от другой.

Пенни почувствовала, как из горла ее вырывается крик.

— Ну-ну, милая, конечно же, для вас это потрясение, я же предупреждала. — Элис стояла за дверью. Она вынула зеркало из рук Пенни.

— Что под бинтами?

— Возьмите, милая. Это успокоительное. Вот вода.

— Сначала скажите мне, пожалуйста. — Пенни отвела рукой протянутый стакан.

— Я могу только сказать, что у вас сломаны челюсть и нос. Вам надо поговорить об этом с доктором. Будьте хорошей девочкой, выпейте это. Вам необходимо отдохнуть.

Пенни втянула через соломинку густую жидкость и откинулась на подушки. Элис поправила ей бинты, погладила по руке и заторопилась по своим делам.

Пенни охватило уныние. Ее лицо — ее веселое, с веснушками лицо — было разбито вдребезги. Она раньше не понимала даже, как ей нравится это лицо. В каком-то смысле во всем повинна семья Уитфилд. Сьюзан должна была знать, что представляет из себя Грум. Джонни мог бы задержаться и защитить ее. А где Дом? Почему он еще не пришел навестить ее?

Текли минуты. Со смертью матери ей не на кого было положиться, теперь она понимала это. Даже когда был жив отец. Но тогда все в городе знали, кто она, она вписывалась в привычную схему. Она была озорной дочерью Джана Хаутена, который владел тыквенным полем у хребта Таконик. Из него не вышел фермер-молокопроизводитель, но он защитил бы ее от Грума. Он скорее бы поверил собственной дочери, а не Груму. А кто такие Уитфилды? Они — друзья Грума.

Перед ней были три варианта. Первый — она предстанет перед судом и отправится в тюрьму и за преступление, совершенное другим человеком. Второй — она будет защищаться, рискуя быть убитой тем же самым человеком.

Третий — она может исчезнуть.

Пенни погрузилась в глубокий сон.

После обеда было время посещения больных. Сьюзан вошла со слезами на глазах. Сестра только что сказала ей, что Пенни видела себя в зеркало.

— Пенни, дорогая…

Пенни не могла говорить. Сьюзан обняла ее и прижала к себе.

«Как же я могу оставить ее, — думала Пенни, прижимаясь к Сьюзан. — Ведь она не виновата, что не знает того, что Грум изнасиловал меня и убил Вайолит. Все, что мне нужно сделать, — это рассказать ей правду. Но я не могу рассказать, потому что тогда он убьет меня».

Стук в дверь заставил их разомкнуть объятия. Сьюзан выпрямилась и сказала Пенни:

— Шериф О'Мара спрашивал, можно ли ему зайти и задать тебе несколько вопросов? У тебя хватит на это сил?

— Нет.

— Он не собирается спрашивать о чем-то, что можно потом вменить тебе в вину. Он просто хочет услышать твою версию того, что случилось.

— Мне все равно. — Пенни понимала, что шериф стоит за открытой дверью и слушает. — Я не хочу ни с кем разговаривать.

— Может, ты и права, — промолвила Сьюзан, бросив извиняющийся взгляд в сторону шерифа. — Она имеет право на присутствие при беседе адвоката, не правда ли?

— Если пожелает. Я думаю, мы подготовим обвинительное заключение о совершении непредумышленного убийства. Она хочет, чтобы защитника назначил суд?

— Нет, — сказала Сьюзан. — Мы позаботимся обо всем этом.

— Хорошо. — Шериф тихонько откашлялся. — Мне очень жаль, что так случилось, Пенни. Я очень надеялся, что в этом году ты исправишься.