— И ничего о Джастине?

— Ни слова.

— В разговоре со мной она настаивала на том, что он убил Вайолит. Но почему же тогда она ничего не сказала полиции?

— Может быть, потому, что это неправда, — огорченно сказала Сьюзан. — Она и прежде говорила неправду.

— Действительно?

— Я очень ее любила, но и на ее недостатки не закрывала глаза. Как ты говорил, она совсем разболталась, с тех пор как умерла ее мать.

— Я говорил, что она неуправляемая, но никогда не называл ее лгуньей.

Сьюзан рассказала ему о поездке в Нью-Йорк, когда Пенни возвратилась в Норткилл, ничего не сказав ей.

— И все же я не думаю, что она могла убить Вайолит, — настаивал Дом.

— Если бы Джастин не видел все собственными глазами, я бы тоже так подумала.

После обеда Дом уговорил Сьюзан прилечь, а сам пошел в комнату Пенни и все осмотрел там. Комната была завалена одеждой и разными вещами. Каждая вещь несла отпечаток личности Пенни: на подоконнике бусы из лунного камня, детективы, уже вытертый от ласк любимый плюшевый медвежонок, репродукция картины Моне, которую он сам ей подарил.

Дом оглядывался вокруг, словно пытаясь раскрыть какую-то тайну.

Он вспомнил, как гнался за ней в то утро, когда умер ее отец, поскольку думал, что она собирается покончить с собой. Когда он настиг ее в тот раз, она сказала: «Я хотела убежать отсюда. Я чувствовала себя свободной, будто я могу делать что угодно, идти куда угодно».

Ее слова возникли в его сознании так отчетливо, как будто она сама была в комнате.

Он преисполнился решимости найти ее. Неважно, каких усилий это потребует, но в конце концов он найдет ее.

Автобус компании «Грейхаунд» прибыл в Нью-Йорк сразу после обеда. Пенни направилась вместе с потоком людей вверх по эскалатору на переполненный тротуар. Шум транспорта был таким, что она не понимала, где находится. Голова раскалывалась от ужасной боли.

Пенни посмотрела вверх на темно-лиловые облака. В лицо ей ударил дождь. Куда идти дальше? К ней направился нищий, и Пенни быстро ушла.

Вдоль улицы, на которую она попала, тянулись магазинчики видеокассет с фильмами «для взрослых» и порнографические кинотеатры. На углу улицы в коротких юбках стояли усталые проститутки.

— Жел…шишу… — на выдохе пробормотал какой-то мужчина.

Пенни пошла быстрее.

Если она не найдет способ достать денег и уехать в Англию, может, и она закончит на этой улице, пытаясь выжить в этом потустороннем мире продавцов наркотиков, сутенеров, проституток и беглых подростков?

В голове непрерывно стучали молоточки. Она чувствовала, что может потерять сознание.

Надо побыстрее выбраться отсюда.

Она прикоснулась к рукаву полицейского, и тот резко повернулся, положив руку на револьвер.

— Извините, — сказала она. — Я просто хотела спросить, как пройти…

Он посмотрел на нее подозрительно, но, увидев лицо, смутился.

— Как пройти к Пятой авеню?

Он указал направление.

На переполненной людьми Пятой авеню Пенни повернула на север и долго шла прямо. Впереди показался Центральный парк. На скамейке около входа сидела старуха и что-то невнятно бормотала. Волосы ее слиплись от грязи, глаза были полуприкрыты, у ног стояли два бумажных пакета, наполненных газетами и шерстяными свитерами. Пальцами, скрученными артритом, старуха, продолжая бормотать, то мяла, то разглаживала подол своей юбки.

Пенни остановилась перед ней. На смену первоначальному отвращению пришло странное сочувствие, словно она увидела себя в старости.

Отель «Плаза» с высокомерным безразличием возвышался на фоне серого неба. Напыщенного вида швейцар раскрывал черный блестящий зонтик над каждым из гостей, провожая их от дверей к машинам и наоборот, а лимонно-желтые такси все подъезжали к великолепному подъезду или отъезжали от него. Пенни вспомнила, какой чудесный вечер они провели здесь со Сьюзан еще до того, как мир был разбит вдребезги.

Она повернула к парку. Ей очень хотелось вернуться к себе в сельскую местность, подальше от сумасшествия этого города. Неудивительно, что старуха тихо говорила сама с собой. Пенни почувствовала, что очень скоро она тоже начнет бормотать себе под нос.

Женщина скрюченными пальцами схватила Пенни за твидовый пиджак. Лицо ее было ярко-красным, таким красным, как у крестьян на картине Брейгеля, нос густо усеян бородавками, губы — мокрые и лиловые. Она смотрела на Пенни иссиня-черными глазами.

Пенни почувствовала между ними глубокое, безмолвное родство.

Потом женщина заговорила — зубов у нее почти не было:

— Дура чертова! Скотина! Что ты смотришь?

Чувствуя, что падает в обморок, Пенни вырвала полу пиджака и бросилась в парк. Эта женщина сумасшедшая. Но Пенни-то — нет. Совершенно определенно, нет. Она совсем не похожа на эту старуху.

В парке почти никого не было. Дождь потоком лил на серые ленты дорожек. Пенни сошла с дорожки и пошла по блестящим, поросшим травой кочкам под черными сучьями деревьев. Она словно попала в глухую сельскую местность. Но это была странная местность, полная покрытыми копотью умирающими деревьями и разбитыми бутылками. В каком бы направлении Пенни ни шла, через некоторое время, если шла достаточно долго, она оказывалась в том же самом месте, откуда начинала путь.

Наконец Пенни ушла из парка и смешалась с толпой на Шестой авеню. Через некоторое время яркие, блестящие огни, отражавшиеся от мокрой мостовой, немного улучшили ее настроение. Каким-то образом ей надо попасть на рейс в Лондон, отбывающий сегодня вечером.

Каким-то…

Она остановилась перед кафе. От запаха гамбургеров и жареной по-французски картошки у нее слюнки потекли. Пенни ничего не ела с предыдущего вечера. Внутрь вошла молодая женщина в сером фланелевом деловом костюме, белых носках и белых кроссовках. Чуть позже зашел мужчина, тоже в костюме.

Пенни двинулась за ними, уселась у стойки и заказала гамбургер и стакан воды. Жадно все съев, Пенни оглянулась в поисках туалета.

Радостное чувство воодушевления и уверенности охватило ее. Она будет сегодня вечером на этом рейсе.

Сначала оставшейся мелочью она расплатилась по счету у стойки. Потом, убедившись, что никто не смотрит, отправилась в туалет. Там она закрылась в кабинке, достала из сумки платье и быстро надела его через голову. Платье немного помялось, но с надетым поверх пиджаком выглядело нормально. Кроссовки она снимать не стала, поскольку все женщины, которых она видела, носили их с юбками и чулками. Шляпа тоже сойдет. Пенни только высвободила волосы и распустила их по плечам.

Кто-то вошел в соседнюю кабинку.

Пенни затолкала брюки в сумку. Потом встала на унитаз и заглянула через перегородку в находившуюся рядом занятую кабину. Какая-то женщина повесила свою сумку за ремень на прикрепленный к двери крючок, потом тщательно разложила бумагу на сиденье и села.

Пенни спустилась и вышла из своей кабинки, достала из-под раковины табуретку и поставила ее у двери кабинки, где находилась эта женщина. Потом потянулась через дверь и схватила сумку за ремешок.

Секундой позже Пенни уже выскочила из туалета и плотно закрыла дверь, чтобы не было слышно яростных воплей. Быстро пройдя мимо стойки, она оказалась на улице, завернула за угол и бешено замахала рукой проезжавшему такси.

— Пожалуйста, к Рокфеллеровскому центру. — Сердце колотилось, как сумасшедшее.

Почти не взглянув на нее, шофер отъехал. Спустившись пониже на сиденье, чтобы никто ее не видел, Пенни с надеждой раскрыла сумочку. Там были расческа, французский роман, французский паспорт, чековая книжка и кошелек.

Она раскрыла кошелек.

Там Пенни обнаружила десять банкнот по пятьдесят долларов, три десятидолларовые бумажки, три кредитных карточки и французские водительские права.

Пенни взяла то, что она приняла за чековую книжку. Это были дорожные чеки «Америкэн экспресс» на две тысячи долларов, по сто долларов каждый.