Ещё менее вразумительно повествуют авторы хроник о жизни простых людей — крестьян и ремесленников, которые обычно поминаются как «разбойники» и «бунтовщики», оказавшие неповиновение своему несравненному владыке. Поэтому для того, чтобы создать, например, картину индийской деревни начала XVI века, В. Варма обращался не только к скудным и не всегда достоверным письменным свидетельствам того времени, но и к своим собственным наблюдениям и впечатлениям. Действительно, так ли уж сильно разнилась жизнь крестьян того же княжества Гвалиор в колониальной Индии от жизни их далёких предков в эпоху глубокого средневековья.

Феодальные пережитки, заботливо сохраняемые колонизаторами, были для писателя не преданиями старины далёкой, а действующей системой угнетения, дополняющего и усугубляющего национальное порабощение. Вот почему, описывая борьбу Гвалиора за независимость, писатель не мог пройти мимо тех явлений, которые ещё четыре с половиной века тому назад мешали объединению народа.

«А если нагрянет Сикандар или другой завоеватель? — горестно размышляет героиня романа Мриганаяни. — Ведь он опять всё разорит. И почему это крестьяне укрываются в горных ущельях, когда неприятель грабит и уничтожает их деревни? Они могли бы дать врагу достойный отпор. Защищаем же мы наши поля от диких зверей с луком и стрелами в руках! А раджа и его приближённые запираются в крепости и, лишь когда завоеватель ворвётся, принимают бой и погибают».

Так на первых страницах романа возникает идея о том всенародном сопротивлении завоевателю, которое невозможно без участия крестьян. Однако эта историческая задача в то время так и не была решена, а сам Варма лишь отмечал, но не объяснял безразличие крестьян к исходу феодальных междоусобиц. Между тем индийские крестьяне не раз доказывали свою способность наносить поражение завоевателям и правителям, которые были намного могущественнее Сикандара Лоди. Именно крестьяне были главной ударной силой последующих восстаний маратхов, сикхов и джатов, в начале XVIII века сокрушивших империю Великих Моголов. Именно сикхи и маратхи оказали упорное сопротивление английским захватчикам.

Почему же тогда индийские крестьяне так часто становились беспомощными жертвами захватчиков и грабителей? Почему азиатские и европейские завоеватели нередко подчиняли огромные области, располагая относительно небольшими военными силами?

Как отмечал Маркс, «Страна, где существует рознь не только между мусульманами и индусами, но и между одним племенем и другим, между одной кастой и другой; общество, весь остов которого покоится на своего рода равновесии, обусловленном всеобщим взаимным отталкиванием и органической обособленностью всех его членов, — разве такая страна и такое общество не были обречены на то, чтобы стать добычей завоевателя?»[1].

Вспомним об эпохе, в которую развёртывается повествование. Конец XV и начало XVI века были ознаменованы великими географическими открытиями. И одно из них — открытие морского пути вокруг Африки — имело самое непосредственное отношение к Индии, ибо оно положило начало колониальному проникновению европейцев. Упоминается в романе и об укреплении португальцами своего господства на море. Но Махмуда Бегарру, правителя Гуджерата, это мало беспокоило — он по-прежнему был занят своими распрями с соседями. Самонадеянность Бегарры была жестоко наказана. В 1509 году под Диу его армию разгромили португальцы, которые и основали в этом портовом городе свою факторию — крепость. Португальские, а затем голландские, английские и французские колонизаторы получили возможность, играя на распрях местных правителей, закрепиться на побережье и подготовить плацдарм для захвата внутренних районов Индии.

Одна из причин трагедии Индии, приведшей её к потере самостоятельности, состояла в том, что индийские правящие классы не выдвинули из своей среды государственного деятеля, способного создать прочное и жизнеспособное многонациональное государство. Близок был к этому Акбар, один из Великих Моголов (1556–1605), но и его правление не привело к подлинному сплочению страны, а недальновидная политика преемников Акбара, возобновивших преследования индусов, ускорила распад империи. Последующая междоусобица облегчила англичанам захват Индии.

Несомненно, что, рисуя политическую обстановку в Индии на рубеже XV и XVI веков, накануне образования империи Великих Моголов, В. Варма размышлял и об ожидавшей его родину исторической участи. Вот почему с таким разящим сарказмом изображает он всех этих столь ничтожных в политике и столь безудержных в разбое и кровопролитии правителей — Махмуда Бегарру, султанов Мальвы Гияс-уд-дина и Насир-уд-дина Хилджи, султанов Дели Бахлола и Сикандара Лоди.

Они — наследники афганских (или патханских) и среднеазиатских (тюркских по происхождению) завоевателей, которые с конца X века систематически совершают набеги на Северную Индию. «Жажда золота, крови и женщин, соблазнительная надежда основать своё собственное государство и желание распространить свою веру, — пишет В. Варма, — влекли патханских и тюркских завоевателей в Индию».

От этих завоевателей произошла мусульманская военно-феодальная знать, правящий класс в султанатах Северной Индии. Её ряды постоянно пополнялись новыми пришельцами из стран Ближнего и Среднего Востока — военачальниками и их дружинниками, проповедниками ислама и просто искателями приключений и любителями военной добычи. Поэтому правящий класс отличался от большинства населения своей религией, этническим происхождением, а нередко и языком. Всё это усугубляло феодальное угнетение, отягощая его религиозной нетерпимостью.

Конечно, среди мусульманских правителей порой появлялись государственные деятели, подобные Акбару. Пытаясь найти опору в других слоях населения, они проявляли известную терпимость к иноверцам и даже допускали их на высшие посты в администрации и армии. К тому же, через два-три поколения, потомки завоевателей начинали считать себя коренными жителями Индии, усваивали местные языки и обычаи, вступали в браки с индусскими, которые воспитывали своих детей в индийских традициях. Поэтому даже правители, не отличавшиеся особой широтой взглядов на взаимоотношения с индусами, начинали проявлять к индусской культуре и обычаям некоторую терпимость. В этом отношении исторически правдоподобен тот эпизод в романе, когда Иасир-уд-дин Хилджи с неудовольствием выслушивает жалобы кази (мусульманского судьи) на индийских мастеров, которые внесли родные им художественные мотивы в архитектуру мечети.

И всё же не проходило десятилетия, чтобы мусульманские правители Северной Индии не вели войны с иноверцами. Подобную воинственность писатель объясняет фанатизмом мулл, подстрекавших воинов к джихаду — священной войне с неверными. Но сама религиозная нетерпимость имела под собой вполне реальную почву.

Для содержания многих десятков тысяч военачальников и рядовых воинов правители должны были располагать огромными земельными фондами, из которых военно-феодальная знать получала за свою службу крупные земельные держания (джагиры). Каждое завоевание сопровождалось раздачей джагиров отличившимся военачальникам. Так, Сикандар Лоди жалует своему сподвижнику Радж Сингху в джагир земли, расположенные вокруг ещё дымящихся развалин павшей Нарварской крепости.

И фанатизм и воинственность мусульманских правителей были обусловлены жаждой земельных захватов и военной добычи. Поэтому часто сами правители после военных неудач становились жертвами заговоров и безжалостных расправ. Такая судьба постигла Гияс-уд-дина Хилджи, которому муллы и придворные не простили поражения.

Из-за своих откровенно грабительских устремлений и религиозной нетерпимости мусульманская военно-служилая знать так и не смогла сплотить вокруг себя народ для сопротивления колониальной экспансии. Естественно, возникает вопрос — не могли ли эту задачу выполнить индусские феодалы, исконные индийцы по своему происхождению и религии?

На первый взгляд В. Варма склоняется к положительному ответу на этот вопрос. Исключая Радж Сингха Качхваха, остальные индусские правители и военачальники изображаются или, во всяком случае, упоминаются автором с несомненной симпатией. И всё же чем дальше читаешь роман, тем больше убеждаешься, что историческая правда, которой следует В. Варма, начинает расходиться с первоначальным замыслом автора. Ни один индусский правитель, и прежде всего главный герой романа Ман Сингх Томар, не предстаёт государственным деятелем национального масштаба, способным понять и осуществить чаяния народа.