- Видишь ли, Костя, - сказала она подумав, - я вот только за бабушку боюсь, а то бы мы с тобой и по улицам погуляли.

- За бабушку что же бояться? - сказал Костя радостно. - У нее ведь болезни никакой нет: у нее marasmus senilis.

- Что-что?

- Старческая дряхлость, а не болезнь... Долго она еще тянуть может.

- Что ты! Доктор сказал... а иначе - зачем же нам и дежурить?

- Так у вас времени больно много.

- Какой ты грубый, Костя! Я не пойду с тобой.

- Ну, что ты... ну, прости... Доктора, ведь они мало о человеке знают... Только то, что он должен когда-нибудь помереть... Это я так... Ну, пойдем.

- А где же тут планка вынута?

- Она вот здесь; она не вынута - ее отодвинуть можно.

- Это ты ее и сломал, здесь все планки были целые.

- Что ты, Варенька! Совсем не я.

- Ты, ты, ты, - уж не притворяйся, я ведь все равно никому не скажу.

И когда Костя помогает ей пробраться сквозь ограду на улицу, Варенька чувствует, как бережно прикасаются к ней его большие руки; ей весело; ей хочется засмеяться звонко; но смеяться звонко нельзя: ночь, и она доверчиво и благодарно прижимается к Косте плечом.

На улице еще светлее. Безобидные собаки где-то лают, мелкие; сказать лишь: "Шарик, Шарик! Ты что с ума сходишь! Ах, Шарик, Шарик!" - вот уж и завилял хвостом. Вдоль улицы - белые акации одна в одну, как пышные букеты. Прямо под луну попала "Белошвейная специальность белья и метки", - так и сияют буквы, а ближе - кусочек ржавой черной жести над калиткой; лет десять назад на нем была надпись: "Константинопольский сапожный мастир - Асанов"; теперь облупилось, осталось одно ушко сапога.

Лет десять назад тут на углу была рубленая низенькая кривая хата, мимо которой боялась ходить Варенька, а теперь поставили дом приличный - белый, в полтора этажа, и на улицу палисадник.

- Я так не люблю, так не люблю, что я брюнетка! - почему-то говорит Варенька вздохнув. - Когда я была совсем маленькая, ложусь, бывало, спать, молюсь: "Господи, ты ведь все можешь... Ну что тебе стоит? Сделай, чтоб я была блондинкой, чтоб у меня пышные белокурые волосы и чтоб вились... боженька, сделай!.." Очень я усердно молилась, ты не думай... Вставала утром, бегом к зеркалу: нет, такая же!.. Ревела я тогда, как телушка.

- Зачем тебе блондинкой?

- А затем... что ты ничего не понимаешь в этих вещах.

- Нет, понимаю.

- А два года назад... ну да, в третьем годе... поехала я к подруге Кашинцевой на дачу в Святогорский монастырь, на каникулах... Вот где хорошо было! Сколько на лодке катались, грибы в лесу собирали!.. Ну, хорошо. И там ведь много дачников, красный ряд есть. Купила я себе материи на кофточку, и вот как-то меньше, чем надо; всего-то и меньше на пол-аршинчика, а кофточки не сошьешь. Покупала вечером, лавки закрылись... Ну, ладно, думаю: завтра докуплю... А ночью вдруг пожар, ты представь, - красные лавки горят! Бежим смотреть, а я только об одном: пусть себе горят, если так им захотелось, только бы моя не сгорела: нигде больше такой материи не было - ну нигде. Вот я и молилась!.. И ты вообрази: она-то, моя-то самая лавка, именно и загорелась! Вся сгорела, дотла... Пропала моя кофточка! И говорили, что лавочник сам поджег, знаешь, чтобы страховку получить.

Идут мимо паровой мельницы Балабана, где теперь слабо освещены запыленные окна, гудит паровичок, работает ночная смена. Костя невольно суживает шаги длинных ног, чтобы не опережать Вареньку, и оттого походка его становится нетвердой, а Варенька вся так люба земле: шаги ее незаметно упруги, плавны, точно она не сама идет, а несет ее улица. Иногда она останавливается, оглядывает все кругом, шумно вдыхает воздух вздернутым подвижным носиком и, по-мальчишечьи встряхивая головой, говорит: "Ух, здорово!"

Точно есть какая-то тайная согласованность неба, земли и всего, что есть на земле, и она ее чует.

У Кости не умирает бабушка, но он стыдлив: представляется древняя в черном, одинокая, брошенная, и ее ему почему-то жаль. Когда крался он по саду к единственному окошку, сквозь ставни которого пробивался свет, такой удачей казалось, что вот появится Варенька в окне, если он постучит тихо. Теперь она идет с ним рядом далеко в ночь, и к этому он никак не может привыкнуть, до того это странно хорошо. Потому-то, когда говорит он, у него обрывается не совсем послушный голос, и он больше следит за ее словами, чем говорит сам, но отвечать старается по-большому. А Варенька говорит, как идет: так же бойко, упруго и без усилий. Просто, это ее природные дары: ходить, говорить, смеяться звонко, хлопать в ладоши, вскрикивать, изумляться.

- У нас скоро свадьба, то есть Лиза, сестра, выходит замуж. И так неудобно эта свадьба, - как раз когда экзамены: десятого мая. А ты танцуешь, Костя? - внезапно спрашивает Варенька.

- Ну, вот еще глупости! - конфузится Костя.

- Я бы на твоем месте, Костя, все-таки училась бы танцам. Как же так? Ты ведь не в лесу жить собираешься? Молодой человек должен...

- Это шаблон, - слабо возмущается Костя. - Шаблоннейший шаблон!

- Что ж! Не так страшно... И земля кружится по шаблону.

И тут же, кстати, вспоминает Варенька о французе:

- Какой наш француз смешной!.. Спросили мы его: "Мсье Сизо, правда ли, говорят, что земля - шар?" А он встал в позу и отвечает: "Cette question est tres difficile". Понимаешь? - Это очень трудный вопрос. Уж мы хо-хотали! У меня, говорит, жена из Африки, но она не черная, нет, elle n'est pas noire!

- Но... достаточно все-таки черна, - вставляет Костя.

- Ну, конечно!.. Взял еще моду почему-то брать за подбородок пальцем. "Mademoiselle, a скажить..." - и за подбородок... Я на него так посмотрела недавно, когда он ко мне подошел, что он... сразу ручки в карманчик и даже на носочки поднялся... Ей-богу, хотела подсчечину дать!

- Что да-ать?

- Подсчечину.

- Пощечину, - мягко поправляет Костя.

- Ну, все равно... А ты знаешь стихи:

Regardez, ma chere* сестрица,

Quel joli** идет garson!..***

Но увы, - il faut**** молиться.

Нам пора a la maison*****.

______________

* Посмотрите, милая (франц.).

** Какой красивый (франц.).

*** Молодой человек (франц.).

**** Надо (франц.).

***** Домой (франц.).

- Знаешь?

- Нет, не знаю. Хорошие стихи.

Костя смеется добродушно. Ведь Варенька это нарочно, и она миленькая ей все простительно.