Как только Чарльзу стало лучше, он приехал в Шерборн на уик-энд. Было куплено кольцо, а затем устроен вечер по случаю нашей помолвки.

Кстати, до моего ухода от Чарльза я не расставалась с этим маленьким колечком, а в тот день попросила передать его Диллиан, когда подрастет. Оно было не слишком дорогим — всего лишь маленький квадратной формы сапфир, обрамленный крохотными бриллиантиками. В те времена оно обошлось Чарльзу в самую крупную сумму, какую он только мог себе позволить, и я обожала это кольцо. Когда вспоминаю ту наивную радость неведения, с какой эта вещица была приобретена и с какой я ее носила, мне больно от сознания, до чего все это было трогательно.

Чарльз с папой обсудили финансовые проблемы, кстати, в наш век это уже не принято. Чарльз сообщил, что летом его ждет повышение, а со временем он станет в фирме младшим партнером. Он получал тысячу пятьсот фунтов стерлингов в год. У него были, кроме того, кое-какие сбережения. Именно в ту минуту, когда он упомянул о них, я поняла, что Чарльзу чужда расточительность. Впрочем, он обладал способностью не упустить свой шанс, и уже тогда в его характере были задатки тщеславного карьериста, каким он впоследствии стал. Они-то и испортили вконец этого очень когда-то славного человека. Мы обсуждали также, как лучше всего использовать тысячу фунтов, которую я получила от бабушки. Чарльз говорил, что надо оставить эти деньги вложенными в какое-нибудь дело, а я настаивала на том, чтобы забрать половину и потратить на покупку кое-каких предметов роскоши, которые понадобятся для нашего дома.

Об этом будущем доме мы говорили без конца. И тогда на горизонте, конечно же, появилось выписанное крупными буквами имя: УИНИФРИД. Она все еще была за границей. Чарльз не имел о ней никаких сведений и послал авиапочтой письмо, извещавшее о помолвке. Это письмо ожидало ее прибытия в Сингапуре.

— Она будет довольна? — спросила я.

Чарльз отвечал как-то неопределенно. Вряд ли он и в самом деле знал, как она отнесется к новости, или подозревал гнусную ревность и злобу, кроющиеся в тайниках ее души.

Мы решили поискать для себя квартиру в Ричмонде. Нам обоим нравился этот район. Кроме того, центральное управление компании «Роудаллен», руководившее заводом по производству телевизоров и радиоприемников, помещалось в Чизике (впоследствии они построили еще один центр на юге Англии). Чарльзу было бы гораздо ближе добираться до него из Ричмонда, чем из Саут-Норвуда. Во всяком случае, даже он не предлагал, чтобы мы жили вместе с его мачехой.

Мы нашли маленькую квартирку в здании, перестроенном под жилье, в двух шагах от реки. Дом был запущенный, но при нем имелся небольшой сад, и Чарльз подписал контракт об аренде. Я была совершенно счастлива (сейчас нахожу в этом что-то жалкое).

Я потратила триста фунтов на действительно прелестные занавеси и ковры, которые мне очень хотелось иметь, но на которые у Чарльза не было денег. Папа позволил забрать из нашего дома кое-что из мебели, а также часть старинного георгианского серебра, принадлежавшего еще моим дедушке и бабушке. До этого мне никогда не представлялся случай заняться украшением интерьера, но оказалось, что я обладаю природным даром дизайнера. С тех пор меня часто хвалили за убранство квартир, где нам с Чарльзом доводилось жить. Чарльз не обращал внимания, на каком стуле сидит, лишь бы он был удобным; для него не имели значения ни цвет стен, ни качество занавесей. У него отсутствовал всякий вкус. Обставить дом мебелью и позаботиться о его внутреннем убранстве он предоставил мне.

Если бы так продолжалось и дальше, все было бы прекрасно. Но дело в том, что из поездки возвратилась его мачеха.

За неделю до свадьбы Чарльз позвонил мне:

— Я получил телеграмму от Уинифрид. Она вылетает из Сингапура, чтобы прибыть сюда вовремя.

— О, это очень мило с ее стороны! — воскликнула я. — Представляю, как вы довольны!

— Что ж, жаль, конечно, что она сократила свой отдых, но мне действительно радостно знать, что она будет с нами. Ведь у меня мало родных, которые могли бы представлять мою семью на церемонии венчания.

Теперь, когда я вспоминаю, как тоже прямо-таки обрадовалась, узнав, что миссис Аллен прервала отдых и вылетает на родину, чтобы успеть к нашей свадьбе, то вижу, какая ирония судьбы была заключена во всем этом. Мне грустно вспоминать, с каким нетерпением я ждала нашей встречи. Я была молодой влюбленной девушкой, стремившейся ради своего жениха понравиться его мачехе.

Однако мы с первой же минуты не поладили с ней. Чарльз этого не заметил. Он и понятия не имел о том, что мачеха и невеста постоянно кружат одна вокруг другой, наподобие двух ощетинившихся кошек, готовых пустить в ход свои коготки.

Мы встретились с Уинифрид в большом сумрачном доме в Саут-Норвуде. Вообще-то я уже видела его раньше. Чарльз как-то привез меня туда, чтобы показать семейные альбомы с фотографиями родителей и его самого в детском возрасте. Тогда дом был заперт, занавеси задернуты. До чего же угнетающая атмосфера — таково было первое впечатление от этого дома. Мне все там не понравилось: стереотипные ковры с цветочным узором, коричневый линолеум на полу в темной старомодной кухне, холл с безобразной лестницей и витражами на каждой площадке. Длинная полоска сада позади дома, с пригнувшимися и покрытыми копотью кустами, зарослями сорняка и одиноким полумертвым тополем, представляла собой невыразимо грустное зрелище.

Для занавесей использовался довольно дорогой материал, но те, что висели внизу, были ядовито-зеленого цвета, а вверху — того ужасного синего, который так быстро выцветает по краям. Что касается мебели, тут не было ни одной красивой вещи.

В то воскресенье мы все сидели в уютном гнездышке Уинифрид, как она именовала свою комнату.

Она говорила добросердечным тоном. Впоследствии я убедилась, что под показным громким и веселым благодушием скрывалась недобрая агрессивная натура, о которой Чарльз не подозревал. С ним мачеха была всегда оживленно мила.

Я слишком скоро убедилась и в том, что если и существовала в мире женщина, заслуживающая именоваться стервой, так это Уинифрид. По отношению ко мне она отнюдь не собиралась долго проявлять радушие и доброту.

Уинифрид угостила нас чаем. Хозяйка явно предпринимала кое-какие попытки придать своему гнездышку современный вид. Она была большой специалисткой по части бессмысленной экономии. Занавеси из искусственного шелка, репродукции общеизвестных шедевров, вставленные в плохонькие рамы и крайне неумело повешенные. Повсюду произведения так называемых художественных ремесел — преимущественно керамика. Стены горчичного цвета — у меня на этот тон всегда была аллергия — и того же омерзительного цвета диванные подушки и обивка. Все стены увешаны окантованными фотографиями игроков в гольф — чемпионов, держащих в руках клюшки и призы. Причем всюду на видном месте красуется Уинифрид. На каминной полке — целая шеренга серебряных кубков, трофеи Уинифрид.

Гольф — гольф — гольф.

В комнате не было ни одного предмета, отличающегося изяществом, красотой или женственностью, а сама хозяйка имела мужеподобную внешность: крупная, крепко сбитая фигура, лицо красное, с легким пушком на коже, маленькие хитрые глазки, прячущиеся за стеклами очков в роговой оправе. Коротко остриженные волосы песочного цвета, кустистые брови — тоже песочные. Никакой косметики на лице, даже губы не накрашены. Однако в ее огромных красных ушах красовались сережки с настоящими, а не искусственными бриллиантами. Эти сверкающие камни, столь неуместные на ее голове, еще больше подчеркивали бесполость своей хозяйки.

Ее внешность произвела на меня удручающее впечатление. Уинифрид одарила меня одним-единственным пронизывающим взглядом, и я почувствовала, что не понравилась ей, хотя, перед тем как отправиться сюда, я потрудилась над своим обликом, стараясь стать как можно более привлекательной. День был прекрасный, и я надела легкое трикотажное платье, а сверху короткую синюю жакетку. Я была без шляпы. Чарльзу нравилось видеть мои блестящие каштановые волосы, которые были в то время почти до плеч.