Гурри равнодушно молчала, словно речь шла не о ней, а с совершенно другом ребенке. Ее отношения с Бэмби со времени его появления ночью, с того утра, когда Гурри обрела свободу, были вообще странными. Бэмби относился к дочери точно так же, как и раньше. Гурри по-прежнему никогда не разрешала себе заговорить с отцом. И все-таки отец и дочь стали относиться друг к другу с большей сердечностью. Оба ощущали эту возросшую близость, окрепшую внутреннюю связь, но им было стыдно они стеснялись ее.

Ни разу не вспомнил Бэмби, даже наедине с собой, каких бесконечных мучений стоило ему найти Гурри. Ни Гурри, ни Фалине он об этом не рассказывал. Ни он, ни Гурри никогда не касались своих переживаний в ту ночь, когда все решилось, в то утро, когда Гурри вышла на свободу, и в ту минуту, когда они встретились в лесу. Но эти события со всеми подробностями были живы в их сердцах. Они молча носили их в себе и ничего не говорили друг другу.

На лугу, на прогалинах, в чаще выросли осенние цветы с хилыми стеблями и бледно-фиолетовыми чашечками, похожими на пустые кубки, бесполезные и нежданные. Гено и Гурри пренебрегали этими бледными цветочками; Фалине незачем было предостерегать детей. Она только сказала:

— Это предвестники трудных времен.

— О чем ты, мама? — спросил Гено.

— Это, мой сын, последние, самые последние цветы.

— Разве можно сказать про эти удивительные растения, что они цветут, — настаивала Гурри.

— Они делают что могут, — сказала Фалина. — У земли нет больше сил родить что-либо лучшее. После этих последних невзрачных цветов уже ничто не зацветет до весны.

— Нам еще долго придется ждать ее, эту весну? — спросил Гено.

— Очень, очень долго. За это время нам придется пережить холода, вытерпеть злой голод и перенести большие лишения.

— И мы все это выдержим? — озабоченно спросил Гено.

— Я надеюсь, — ответила Фалина. — Лишь бы вы были здоровы.

— Да ну, я не боюсь холодов, — заметила Гурри.

— Потому что ты их не знаешь, — упрекнула ее мать.

Но Гурри не успокоилась:

— Никакой голод меня не пугает, и никаких лишений я не боюсь…

— Не говори глупостей, — одернула ее мать.

В душе Гено был согласен с матерью, но теперь, когда авторитет сестры возрос, он не стал вмешиваться.

— Почему глупости? — удивилась Гурри. — Я не понимаю тебя, мама, сейчас у нас все так хорошо! Разве мы этому не рады? Какой смысл бояться заранее?

— Надо обо всем думать. Гурри, обо всем! Особенно о будущем!

— Зачем? — Гурри засмеялась. — Что будет, то будет! Или мы можем при помощи страха сделать так, чтобы холод не был холодом? Защитит ли нас страх от голода? Будем ли мы сыты и не будем ли испытывать лишений, если уже сегодня станем терзаться страхом? Если да, то я охотно…

Фалина перебила ее:

— Ты рассуждаешь в меру своего понимания, но ты все еще, к сожалению, такая же легкомысленная, как и раньше.

Гурри не теряла уверенности:

— Почему я должна быть другой? Какая есть, такая есть.

Наверное, каждый из нас такой, какой он есть на самом деле и другим быть не может.

— Не будь такой самодовольной!

Гурри снова засмеялась:

— Довольной собой? Но, мама! Я радуюсь лесу! Я радуюсь, что мы вместе! Я счастлива, что нахожусь на свободе, ибо только тот, кто был в плену, знает что такое свобода! Но быть довольной собой? Этого я не понимаю. О себе я еще никогда не думала.

Фалина добавила:

— Зима — время неслыханных опасностей.

Гено испугался:

— Ты ведь все их перечислила, мама: холод, голод, лишения.

— Ах, это было бы еще ничего, — Фалина вздохнула, — но зимой Он преследует нас всех. Никто не чувствует себя в безопасности от огненной руки, ни стар, ни млад. Нам негде спрятаться.

— А в чаще? — Гено надеялся, что его успокоят.

Фалина его разочаровала:

— Зимой не защитит никакая чаща. Заросли и кустарники стоят голые. Он может заглянуть куда угодно.

— Но ты же пережила зиму! — вскричала Гурри. — Ведь правда? И не одну?

— Конечно, — вынуждена была согласиться мать, — конечно, много зим… Но с какими лишениями!

— Ну, вот! Гурри не унывала. — Раз так, то мы постараемся, чтобы у нас было меньше лишений, меньше страха, и спокойно переживем мерзкую зиму! Решено!

Гено задрожал. Он не мог все это себе представить.

— Не дрожи, братик! Наш отец, не забывай об этом, наш отец — надежная защита!

На этом обсуждение закончилось.

На лугу дети Фалины и Роллы снова мирно играли друг с другом. Матери тоже помирились. Несмотря на это, в отношениях между обеими семьями была едва заметная напряженность. Ролла не могла стерпеть сдержанности Фалины.

— Тебе незачем делать такую тайну из приключений Гурри, — завела она однажды разговор, когда уже была не в силах молчать.

— Когда я делала тайну?

— Я и без тебя кое-что узнала, — Ролла сказала это с удовлетворением.

— Вот как? От кого же?

— От «сторожей». Им твоя дочь рассказала. А нам нет!

— Мне тоже, — уверила Фалина.

— Странно! По мне, ничего хорошего в этом нет.

— Почему?

— Гурри — болтушка, она рассказала о своих приключениях сторожам, но утаила их от матери и от нас тоже, как будто мы чужие.

— Разве моя Гурри болтушка? Тогда ей не надо вам больше докучать.

— Я не хотела тебя обидеть, поэтому не принимай близко к сердцу. Гурри всегда была жизнерадостным существом! Это я и имела в виду… Больше ничего!

— Она и теперь такая же жизнерадостная…

— Но она ничего не рассказала до сегодняшнего дня… ни тебе, ни нам… только «сторожам»!

— Дались тебе эти «сторожа»! Ты должна понять, Ролла, они часто спасали ее, тебя, нас всех от опасностей Она должна была рассказать им о своих переживаниях.

— Я ничего не имею против, но почему она ничего не говорит нам, своим ближайшим друзьям?

— Она точно так же ведет себя со мной. И я вовсе не в обиде на нее. Я рада, что она снова со мной! — сказала Фалина, заканчивая разговор.

С детьми происходило то же самое. Бозо и Лана не могли больше терпеть, они осаждали Гурри. Они без обиняков требовали, чтобы она им все рассказала.

— Ну, теперь ты, наконец, успокоилась, — начал Бозо.

Гурри раскипятилась:

— Успокоилась? А я что, когда-нибудь была не такой, как сейчас?

— Ладно, — Лана пошла напрямик. — Давай поговорим!

— Мы же разговариваем друг с другом всегда… Чего вы еще хотите?

— Ты должна рассказать нам о своих приключениях! — выпалил Бозо.

— И без утайки! — закричала Лана.

Гурри покачала головой:

— Мне нечего рассказывать.

— Кое-что мы уже знаем, — выложил Бозо.

— Нам рассказали «сторожа», — вставила Лана, — весь лес знает уйму твоих приключений.

— Тогда вы должны быть довольны.

Лана твердо возразила:

— Мы хотим услышать все.

А Бозо уточнил:

— От тебя! От тебя самой!

— Я не могу говорить об этом! — объяснила Гурри. Она убежала на середину луга.

Бозо и Лана кинулись было за ней вслед. Гено удержал их:

— Оставьте ее! Ничего не поделаешь! Она ничего не скажет!

— И это дружба? — возмутился Бозо.

Лана сердито промолчала.

Гурри закричала:

— Идите же сюда! Давайте бегать наперегонки!

Однако побежал к ней только Гено. Дружба, казалось, в самом деле дала трещину. Еще две ночи эта трещина становилась все шире и шире. Но случилось очень серьезное происшествие. Оно ошеломило лес, особенно ланей, и свело на нет все размолвки.

В одну из ночей, незадолго до рассвета, Фалина с детьми возвращалась на свою лежку. Спать не хотелось, и они принялись обсуждать, почему остальные стали относиться к ним отчужденно и с холодком.

— Хуже всех — Лана, — сообщила Гурри. — Она ведет себя так, как будто я ей в тягость, и она отвечает мне из милости. Долго мириться с этим я не собираюсь.

— Последнее, что я услышал от Бозо, — сказал Гено, — это «Оставь меня в покое». С тех пор он вообще мне не отвечает.