— Попался, мерзавец! Я тебе покажу, как ставить петли!
— Я ничего не сделал, за что вы меня схватили? — браконьер на глазах наглел. — И не ругайтесь.
— Ах так? «Не ругайтесь», — прорычал егерь. — Ты ведь ищешь свою петлю, бродяга, жалкое отродье!
— Ничего я не ищу! Ничего!
— Ничего? Что же ты делаешь в лесу?
— Я гуляю… Этого мне никто не может запретить.
— Гуляешь? — егерь язвительно засмеялся. — Там, куда всем людям запрещен вход, туда, ты, гадина, идешь гулять? Да еще спозаранку. Вон рядом о тобой лежит твоя проволока. В нее попался детеныш лани. Но я его выпустил.
Внезапно браконьер пришел в ярость:
— Проклятая собака! — проскрежетал он.
Два человека стояли в десяти шагах друг от друга.
— Ты арестован, — сказал уже спокойнее, но очень решительно, егерь. — Ни слова больше! Все!
— Так уж и все!
На губах у браконьера выступила пена. В его руке внезапно блеснул пистолет.
С быстротой молнии егерь приложил ружье к плечу, выстрелил, и поднятая рука противника опустилась, подбитая пулей.
— Вот так, мой милый, — сказал егерь, — от огнестрельного оружия тебе придется отвыкать. Давай сюда!
Он резко выхватил у него пистолет.
— Вот! — мужчина присмирел. — Вы ранили меня.
На его рукаве проступила кровь.
— Черт с тобой! — обругал его егерь. — Ты меня чуть было не пристрелил, как бешеного пса. Ты слишком опасный тип.
И он приказал:
— Отвяжи проволоку, подними и дай мне!
— Не могу, — ответил мужчина, — я ранен.
— Ах вот что!
Егерь был непреклонен.
— У тебя ведь две руки! Скорей!
Браконьер молча принялся за неприятную работу и протянул егерю проволочную петлю.
— Это твоя! — окончательно определил егерь. — Не ври! Ты хотел меня убить. Может быть, и это неправда?
Человек молчал.
— Теперь иди вперед! — приказал егерь.
Браконьер послушался. Но через два шага остановился.
— Мне плохо… Я не могу идти дальше.
— Не устраивай театр! Вперед! Дома я тебе, так и быть, помогу. Перевяжу и даже накормлю, прежде чем сдам полицейскому. Я не зверь, как ты. Но теперь без глупых шуток — вперед!
Оба зашагали к дому егеря.
Но птицы, и не только «сторожа», разнесли эту удивительную историю по всему лесу. Все слушали ее с изумлением, никто не мог поверить, что Они могут так враждовать друг с другом.
В чаще тем временем произошла встреча с тем, кого считали погибшим. Бозо, еще на бегу начал кричать:
— Мама! Мама! Мама!
— Там ребенок зовет мать, — сообщила Фалина. Все замерли и стали слушать.
— Мама! Мама! — разносилось по лесу.
— Это Бозо! — возликовала Ролла. — Бозо! Мой Бозо! Я узнаю его голос! Бозо! Бозо! Бозо!
Она бросилась ему навстречу. Бозо, обезумев от радости, пустился в пляс вокруг матери.
Остальные тоже прибежали. Это была радостная встреча.
— Лана, моя любимая сестренка!
— Бозо, мой брат Бозо!
Теперь они хотели услышать, что произошло, как Бозо попал в беду и как, ему удалось убежать. Бозо рассказал. Он почти ничего не понял из того, что с ним случилось, жертвой какого преступления он стал, и еще меньше понимал, каким образом ему удалось освободиться. Но то, что он знал и пережил, он рассказал. Ролла и Лана засыпали его вопросами.
— Он был рядом с тобой? Какой Он? Расскажи о Нем больше!
Фалина и дети не задавали никаких вопросов; они молча слушали.
Наконец, Ролла опомнилась:
— Ты должен к ним очень хорошо относиться. Они нам так сочувствовали, все трое. Это настоящие друзья! Особенно Гурри! Она утешала меня, она утешала Лану и меня в нашем горе, в нашей беде! И она оказалась права!
Бозо держался прекрасно. Правда, он немного смущался, потому что не забыл о прежних размолвках. Он, однако, вспомнил, что Гурри стояла рядом с ним, когда он задыхался в петле.
Гурри все эти нежности очень скоро надоели. Она вскричала:
— Теперь пошли спать! Я устала!
— И уже совсем светло, — вставил озабоченный Гено.
Осторожно пошли они к своим лежкам.
Ночи похолодали. Листва в кронах деревьев мало-помалу заиграла разными цветами: золотисто-желтым, темно-коричневым, медно-красным — все ярче и ярче. Листья опадали, кружились в воздухе и ложились на землю.
— Листья оживают, — сказал Гено.
— Как раз наоборот, — объясняла Фалина, — они умирают.
Все меньше зеленых листьев оставалось на деревьях и кустах; лес пылал многоцветьем. Перестала выпадать роса. На рассвете, когда лани искали свои лежки, нежный белый иней покрывал луга и прогалины. Перестали петь птицы. Даже черных дроздов почти не было слышно. Исчезали из виду иволги. Давно пропали кукушки. Можно было только услышать, как тараторят сороки, пронзительно кричат сойки, попискивают синицы и каркают вороны. Словно стесняясь, из редка барабанил дятел, но он больше ни разу не засмеялся. Поутру звучало сухое гуканье фазанов, которые, проснувшись, с шумом слетали на землю со своих спальных мест. По ночам не очень высоко в небе, вытянув шеи, тянулись вдаль большие птицы. Они были такого же серого цвета, как облака, которые почти все время закрывали небо. Птицы летели необычным отроем. Впереди — вожак, за ним — остальные, причем стая была похожа в воздухе на циркуль с раздвинутыми ножками. Рисунок полета никогда не менялся. Всегда одна птица летела сзади и чуть сбоку другой; стая всегда напоминала такой циркуль. Птицы кричали дикими, удивительными голосами.
— Кто это там наверху? — захотел узнать Гено.
— Вестники холода и зимы, — печально ответила Фалина.
— Ты знаешь, кто они, мама?
— Нет! Никто не знает, кто они. Никто ничего о них не знает. Я могу лишь сказать, что они вестники, больше ничего. Они живут уединенно и так же строго соблюдают свои обычаи, как и манеру летать.
Разумеется, Фалине неоткуда было узнать о диких гусях. Она не подозревала, что эти птицы улетают с севера, как только начинается свирепая зима, что дикие гуси ищут теплые страны и что они самые пугливые из всех пугливых птиц.
— Мне очень нравится, как они кричат! — сказала Гурри.
— Почему? — удивился Гено.
— Ты только послушай! — сказала с восхищением Гурри, — послушай, как гордо звучат их голоса! Как бесстрашно! Какая уверенность в собственных силах, сколько любви к свободе в их зове!
Гено послушал и тут же разволновался:
— Хорошо бы иметь крылья и полететь вместе с ними…
— Еще бы! — Гурри рассмеялась. — Крылья! Я давно о них мечтаю! Особенно теперь, когда слышу зов незнакомых птиц.
Они стали чаше встречать оленей. Дикие звери бродили вокруг даже днем. Однажды огромный олень прошел через лежку ланей. Наклонив к земле рога, он старательно втягивал ноздрями воздух, а на перепуганную Фалину с детьми не обратил внимания. Как ни старалась Фалина промолчать, но от страха все-таки закричала, однако ее крики оленю не помешали.
Когда какой-нибудь олень приближался к ним, Гурри всегда об этом знала. Запах оленя тут был не при чем, хотя он и становился все сильнее; приближение короля-гиганта выдавали удары рогов о деревья: своеобразный, гулкий, слышный издалека стук. Поэтому Гурри успевала вовремя поднять маму с Гено и умчаться, могла сама избежать встречи, а если ей очень хотелось, набраться смелости и понаблюдать за страшилищами.
Значительно чаще стали появляться поодиночке и группами оленихи, но Фалина ни разу не закричала «Ба-о!»
Однажды на рассвете, когда плотные, молочного цвета облака еще больше сгущали утренние сумерки, появился Бэмби. В тумане он казался очень большим, но его было плохо видно. Он сказал:
— Дети, наступило время королей. Фалина, ты это знаешь. Однако ты их так боишься, что, наверное, не сможешь как следует позаботиться о детях.
Фалина тихо ответила:
— Я борюсь со страхом. Но напрасно. Страх сильнее меня.
— Запомните, дети, — продолжал Бэмби, — короли властвуют над лесом. Обычно это не очень заметно. Но сейчас они никому не дадут спуску! Вам понятно?