Через минуту, весь мокрый, бежал он к дому, где, появляясь то в одном окне, то в другом, металась мать. Темный платок оттенял смертельную бледность ее лица.

– Мама, видела, как я летел? – крикнул Ленька. – Здорово?

Теперь ему казалось, что все это было не так страшно. Но мать стояла ни жива ни мертва и сквозь слезы говорила:

– Сынушка ты мой, Ленюшка! Слава тебе, господи, что не изувечило!..

– Да что ты, мама! – заметив ее испуг, сказал Ленька. – Чего ты испугалась? Подай мне лучше веревку – надо сени подчалить, не то унесет их в озеро…

Недели две ходил Ленька с лиловым кровоподтеком на лбу. Ему было даже немного жалко, что синяк быстро проходит: память о таком событии!

Но вскоре затихшие было разговоры о Ленькином полете возобновились. В районной газете подробно описывалось, как налетел на деревню ураганный ветер, как сорвал несколько крыш и сени, в которых находился мальчик. Правда, имени Леньки в газете не называли, но все и без того знали, что летел в речку именно он, Ленька Голиков.

…Ребята собрались в своем излюбленном месте – под двумя ветлами за голиковским огородом. Ленька лежал на животе в тени деревьев и сосредоточенно грыз соломинку. Штаны его были закатаны до колен, а пятки, похожие на пестики медной ступки, устремлены к солнцу. Против Леньки сидел Сашка и палкой ковырял дерн, стараясь выкопать ямку для жука, упавшего с дерева. Воробышком примостился на плетне Валька. Он и не подозревал, что скоро будет в центре внимания ребят. Набрав в подол рубахи мелких камней, Ягодай метал их в разбитый горшок, повешенный на кол. Попасть он никак не мог, но это его не огорчало. Валька прислушивался к разговору под ветлами.

Ленька лениво протянул:

– Теперь скоро охоту объявят.

– А толку что? – возразил Сашка. – Ружье-то негде взять…

– Можно лук сделать и стрелы, – предложил Толька, старший брат Ягодая. – Из иного лука стрелу пустишь – с глаз скроется. Только надо из орешины делать, чтоб тугой был.

– Еще не хватало – лук! Что мы, дикари какие? Лучше ружье купить вскладчину.

Это сказал безбровый Эдик, или Мамис, прозванный так за свою привычку чуть что бежать к матери ябедничать. В деревню они приехали на лето из Старой Руссы, отец его работал там не то в банке, не то в финотделе. Ребята недолюбливали Эдика – вечно всем недовольного и обидчивого мальчишку, глядевшего на всех свысока. Эдику ответило сразу несколько голосов:

– А деньги где взять?

– Ишь какой богач нашелся!

– Ему хорошо: скажет отцу, и все – на тыщах сидит!

Многие были уверены, что работать в финотделе значило «сидеть на тыщах» и распоряжаться деньгами как вздумается. Отца Эдика всего несколько раз видели в Лукино. Не так давно приезжал он в деревню на несколько дней. Ходил по улице в серой шляпе, в синих галифе с кожаными заплатами на заду и на коленках. Он носил очки, бородку клинышком и коротко подстриженные усы. Держался отец Эдика прямо, ходил, оттянув назад плечи. Иногда он прогуливался по деревне с женой и сыном, а всех других сторонился, ни с кем не разговаривал.

И фамилия у них была трудная, не сразу выговоришь – Гердцевы. Лукинским ребятам Виктор Николаевич Гердцев не понравился. Толька определил: «Ходит, будто аршин проглотил».

В ответ на дружные возгласы Эдик надулся.

– Много вы понимаете! – обидчиво пробормотал он. Коричневые его глаза в белесых ресницах стали злыми. – Захочу – куплю себе ружье и один пойду на охоту.

– Ну и катись отсюда! – вспылил Ленька. – Нужен ты нам больно!

– Мама! Они меня прогоняют! – заскулил Мамис и побежал, оглядываясь, домой.

– Беги, беги, скатертью дорожка! – закричал Толька ему вслед.

– Да ладно! – прервал его Сашка. – Давайте про охоту лучше. Дело не в ружье. Люди охотились, когда ружей еще не было, – на мамонтов, например. Они зверей хитростью брали. Мы с Ленькой тоже придумали одну вещь. Уток можно наловить во сколько!.. Расскажи, Ленька!

Приподнявшись на локтях, Ленька сперва повернулся к Вальке:

– Ягодай, по-утиному кричать можешь?

Валька, не понимая еще, к чему все это, уселся поудобнее на плетне, набрал воздуха, втянул в рот нижнюю губу, обнажив верхний ряд зубов, и закрякал. Да как закрякал! Закрой глаза – и покажется, будто совсем рядом утка не то утят созывает, не то селезня кличет.

– Здорово! – восхитились ребята. – Как крякуша!

– Слушайте дальше! Достать бы нам домашнюю утку – и в пожни. Понятно, в чем дело?

Нет, многие еще не понимали. Ленька объяснил, что нужна, собственно, не утка, а ее чучело. Валька наденет на голову утиное чучело, залезет по шею в болото и станет крякать, пока не прилетит какой-нибудь селезень. Конечно, он подплывет к чучелу. Тут Ягодай должен хватать селезня за ногу и тянуть в воду.

– Так за день можно натаскать не знаю сколько! – с жаром закончил Ленька.

Все были в восторге от предложенного плана. Валька соскочил с плетня, начал приплясывать и крякать на разные лады.

Но достать чучело оказалось делом нелегким. Уток в деревне никто не резал, бить их начинали по первым заморозкам, а сейчас был разгар лета. Правда, Толька предложил – и все с ним согласились, – вместо утки взять петуха или курицу: ведь главное здесь – хорошо крякать, а кто там крякает, селезень сразу не разберет.

Охота в районе разрешалась с первого августа, и, хотя у ребят ружей не было, все же они решили единогласно – закона не нарушать и начинать охоту только в положенный срок. Но до охотничьего сезона было еще далеко, и ребята уговорились провести репетицию на болоте за Воронцовом.

Дня через два всей гурьбой двинулись на подготовительную охоту. Чтобы не связываться с воронцовскими, деревню их обошли стороной и пошли вдоль речки тропкой, которая привела их на широкую луговину.

Сначала все шло очень хорошо. Валька, непрестанно подтягивая штаны, говорил по дороге, что, будь у него чучело, назад без добычи он нипочем бы не вернулся. Ему возражали, что охота пока запрещена и ловить уток они будут понарошку. Вместо чучела он накинет на голову кошелку, а если утку и поймают, то придется ее сразу же отпустить.

Ягодай огорчился, будто ему уже приходится выпускать пойманную утку, но спорить не стал и продолжал уверенно семенить босыми ногами. Он наслаждался вниманием и даже некоторым почтением, с которым относились сейчас к нему ребята. Но, миновав луговину, Валька начал скисать, а на болоте, куда добрались они через полчаса, Ягодай наотрез отказался лезть в воду.

Болото походило скорее на озеро. Около берега, поросшего шершавой осокой, поднимались невысокие кочки, а между ними была чистая вода и росли желтые кувшинки. Дно здесь было топкое, илистое. Плавать Валька не умел, и его взял страх.

– Я что, отказываюсь, что ли, крякать? – упрямо говорил Ягодай, обламывая веточки с пахучего багульника. – Третьего дня я что, не крякал на плетне? Крякал! И сейчас буду. А в болотину не полезу, утопнуть можно.

– Да не утопнешь ты! – волнуясь, убеждал его Ленька. – Хочешь, я сперва сам пойду, гляди!..

Ленька засучил штаны и полез в болото. Под ногами сочно чавкала тина. Вскоре Ленька погрузился по пояс и добрел до широкой кочки, из которой торчали голубые хохолки незабудок.

– Дойди хоть вот сюда и крякай, – упрашивал Ленька. Но Ягодай стоял на своем. Самоотверженный Ленькин поступок не оказал на него никакого действия.

– Не пойду, – решительно произнес он и на всякий случай отошел подальше от берега. – Сказал – буду с берега крякать. А в воду сами лезьте, если охота.

– Ну пойми ты, что, кроме тебя, никому нельзя лезть в воду, – стараясь говорить спокойно и внушительно, убеждал Ягодая Сашка Гуслин. – Селезень прилетит, с ним для первоначала поговорить надо. А мы что! Кроме тебя, по-утиному и слова ему никто сказать не сможет…

Однако скрытая лесть, таившаяся в Сашкиных словах, также не повлияла на Вальку. В это мгновение над самыми головами ребят, посвистывая крыльями, пролетел селезень и плюхнулся в воду на другой стороне озерка.