– Видал?! Все из-за тебя! Лучше бы и не связываться! – воскликнул Серега, досадливо махнув рукой.

Появление селезня еще больше разожгло охотничий пыл ребят. Это, кажется, взволновало и Вальку. Он сделал несколько шагов к берегу и… остановился.

– Не… Топко. И осока, как серп, острая. Изрежусь, мать заругается…

Бились с Валькой и уговаривали еще довольно долго, а под конец решили просто столкнуть его в воду. Предложил это Сашка Гуслин. Он так и сказал:

– Раз такое дело, давайте, ребята, дрессировать Вальку. Бросим его в воду силком. Первый раз страшно будет, а потом обвыкнет. Я читал: собак так учат.

Ленька тоже был сторонником крутых мер. Упиравшегося Ягодая схватили и поволокли к болоту. Он неистово орал, начал кусаться, вырвался из рук и дал стрекача. Бросился он не к Лукину, а в другую сторону – к кустам, тянувшимся вдоль просторного заливного луга.

От дрессировки пришлось отказаться, и, чтобы Валька не заблудился, пошли за ним следом.

Ленька брел мокрый, кумачовая рубаха его казалась сшитой из двух разных кусков. Внизу до пояса, где материя была влажной, она потемнела, а на груди и плечах оставалась светлой.

Толька, заложив в рот два пальца, пронзительно свистнул. Ягодай не ответил.

– Боится! – сказал Сашка. – Думает, мы его опять в болото потащим.

– Ягода-а-ай! Не бойсь! – закричали ребята все вместе.

Валька вышел из кустов, но к ребятам подойти все же не решился, так и шел всю дорогу далеко сзади.

Когда миновали луга и надо было поворачивать влево к деревне, Сашка предложил:

– А знаете что? Дома чего сейчас делать в такую рань? Идемте лучше на речку!

Не больше чем через час ватага была уже на песчаных отмелях Ловати. Искупались, позагорали, потом принялись гонять мальков, стараясь брызгами загнать их в крохотный заливчик между берегом и отмелью.

Ленька зашел подальше, споткнулся о скользкую корягу и, поднимаясь, заметил, что в воде что-то блеснуло. Он нагнулся и вытащил из воды небольшой, величиной с ладонь, потемневший старинный крест.

– Чур, одному, чур, одному! – закричал он, показывая свою находку.

Ребята окружили Леньку. Металлический крест был словно из кружева, а в промежутках между узорами виднелась белая и голубая эмаль. Кое-где эмаль отвалилась. В середине креста блестела бусина вишневого цвета величиной с крупную горошину. Ленька протер ее и посмотрел на свет.

– Смотрите-ка, что здесь! – изумленно воскликнул он. – Как переводная картинка!

Ребята поочередно прильнули глазом к вишневой бусине, и каждый отчетливо увидел бородатого человека, идущего в гору с крестом на плече.

– Вот это да! – восхищенно прошептал Ягодай.

– Не трогайте! – предупредил всех Серега. – Это, может быть, цыганский крест, от него всякие напасти бывают.

– Да брось ты! – обозлился Ленька. – Все это бабушкины сказки.

– А вот попробуй разбей крест! Сразу тебя громом шарахнет! Разбей, если бабушкины сказки!

– Захочу и разобью.

– Ну захоти!

Ленька огляделся, увидел валун, поросший мхом, положил на него крест, схватил другой камень и что есть силы ударил по кресту. Брызгами полетела эмаль, и от креста остался только бесформенный кусок темного металла.

– Ну, что? Вот тебе и гром, и цыганский крест… Жалко только глазок с картинкой.

Серега был несколько обескуражен таким оборотом дела. Он верил в магическую силу цыганского креста, так же как верил в домовых и русалок. Ленька сильно поколебал его уверенность. Но Серега в спорах придерживался правила: ни с чем не соглашаться и ни в коем случае не сдаваться.

– Тебе все сказки! – возразил он Леньке. – Может, и свистуны тебе тоже сказки?

– Какие свистуны?

– А те, что за теткой Дарьей гнались на Сухой ниве? Змеи такие, как бесхвостые чурбаны, с петушиными гребешками. Тоже, может быть, не поверишь?

– И не поверю! Когда это они гнались?

– Ну давно, когда нас еще и на свете не было. А что гнались, это точно. Свистят и скачут за ней. Она им что-нибудь бросит, они остановятся, понюхают и опять скачут. А гребешки красные, кровяные, и зубы как у собаки. Ух, страшно!

– Небылицы! – возразил Сашка, хотя с интересом слушал рассказ про зубатых свистунов, которые ночами гоняются за людьми…

Только подходя к деревне, ребята почувствовали, как они голодны.

Ленька прибежал домой и сразу уселся за стол.

– Мам, – проговорил он с полным ртом, – я на Ловати цыганский крест нашел. Глянь!

– Какой же это крест, сынок?

– Нет, он не такой был. Это я его камнем разбил. На спор. Сказали, что громом меня убьет, а я вон как его разукрасил – и ничего.

– Да что ж это ты, греховодник, делаешь! – рассердилась вдруг Екатерина Алексеевна. Рассердилась, так, что лицо ее покраснело. – Беды нажить хочешь? Да видано ли дело, чтобы православный крест камнем бить? Вот я тебя сейчас!..

Мать ухватила с порога обшарпанный веник. Ленька никогда не видел ее такой сердитой.

– Ты чего? – едва не плача, Ленька выскочил из-за стола. – Все равно бога нет!..

– Перестань богохульничать! – Она говорила что-то еще, но Леньки в избе уже не было.

Спал он на сеновале. Утром проснулся чуть свет, сразу вспомнил про вчерашнюю ссору, и у него снова испортилось настроение. Хмурый вошел он в избу. Но мать встретила его новостью: отец собирается в Ленинград по делам и хочет взять с собой Леньку. Вот это была радость! Где уж тут вспоминать о вчерашних неприятностях! Мир в доме был восстановлен.

Через неделю собрались ехать. Александр Иванович попрощался с женой, с дочками, проверил бумаги, посмотрел, не забыл ли чего, взял фанерный баульчик с вещами. В сапогах и ватном пиджачке гордо и широко шагал Ленька по улице рядом с отцом. Он не чувствовал жары, он вообще, казалось, ничего не чувствовал, кроме огромной радости: ему предстояло впервые ехать на поезде, да еще так далеко – в Ленинград!

Ребята сидели около самой воды на горячем песке. Ленька в пояснение своего рассказа о Ленинграде чертил что-то хворостиной на сыром песке, а мягкие волны тотчас же стирали, будто слизывали, его чертежи и рисунки. Ленька уже объяснил товарищам, что Эрмитаж – это такой музей, где чего-чего только нет, а раньше там жили цари. Ребятам порой казалось, что их приятель кое-где подвирает, но они пока помалкивали. Однако настал момент, когда они не выдержали. Подумать только: Ленька сказал, что в одной из комнат Эрмитажа стоит гроб Александра Невского. Стоит будто бы около стенки, весь серебряный, а весит девяносто пудов.

– Нет, – не выдержал Сашка, который до того очень доверчиво слушал все, что рассказывал Ленька, – ты бабушкины сказки нам не рассказывай. Что-то я ничего не слышал про такое. Может, скажешь еще из чистого золота?

– Да я его своими газами видел! Провалиться мне на этом месте! Весь из серебра, и написано, что весит девяносто пудов. А называется он – усыпальница. Может, ты не поверишь, что там еще и кувшин стоит в тысячу пудов весом? Его на ста лошадях везли.

Тут все просто расхохотались. Валька начал подпрыгивать на одном месте и затараторил:

– Тыща пудов, тыща пудов!.. А как же если посушить надо, если на кол повесить – сто лошадей гнать? Это со всего колхоза не соберешь!.. Тыща пудов, тыща пудов! Я говорил, он все врет, а вы ему верили!

Рассерженный Ленька подскочил к Ягодаю, схватил за рубаху около плеча и почти шепотом проговорил:

– Молчи, утколов, не то…

Ягодай сделал плаксивое лицо, сморщил нос и попробовал вырваться. Но Ленька, продолжая держать его за рукав, повернулся к ребятам:

– Этот кувшин называется чашей, он весь каменный и стоит вроде для украшения. Его царю подарили, а привезли из Сибири на лошадях. Тогда железных дорог совсем не было… И гроб тоже стоит, я сам видел. Девяносто пудов весит – из чистого серебра… Честное пионерское!

Ребята растерялись. В самом деле, не будет же человек давать честное пионерское, если врет!