И - сомкнутых безмерными цепями Нас некий вихрь увлек в подземный мир! Окованный навек глухими снами,
Дано ей чуять боль и помнить пир, Когда, что ночь, к плечам ее атласным Тоскующий склоняется вампир!
Но мой удел - могу ль не звать ужасным? Едва холодный и больной рассвет Исполнит Ад сияньем безучастным,
Из зала в зал иду свершать завет, Гоним тоскою страсти безначальной, Так сострадай и помни, мой поэт:
Я обречен в далеком мраке спальной, Где спит она и дышит горячо, Склонясь над ней влюбленно и печально,
Вонзить свой перстень в белое плечо!"
31 октября 1909
* * *
Поздней осенью из гавани От заметенной снегом земли В предназначенное плаванье Идут тяжелые корабли.
В черном небе означается Над водой подъемный кран, И один фонарь качается На оснеженном берегу.
И матрос, на борт не принятый, Идет, шатаясь, сквозь буран. Всё потеряно, всё выпито! Довольно - больше не могу...
А берег опустелой гавани Уж первый легкий снег занес... В самом чистом, в самом нежном саване Сладко ли спать тебе, матрос?
14 ноября 1909
НА ОСТРОВАХ
Вновь оснежённые колонны, Елагин мост и два огня. И голос женщины влюбленный. И хруст песка и храп коня.
Две тени, слитых в поцелуе, Летят у полости саней. Но не таясь и не ревнуя, Я с этой новой - с пленной - с ней.
Да, есть печальная услада В том, что любовь пройдет, как снег. О, разве, разве клясться надо В старинной верности навек?
Нет, я не первую ласкаю И в строгой четкости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней.
Нет, с постоянством геометра Я числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низких островов.
Я чту обряд: легко заправить Медвежью полость на лету, И, тонкий стан обняв, лукавить, И мчаться в снег и темноту,
И помнить узкие ботинки, Влюбляясь в хладные меха... Ведь грудь моя на поединке Не встретит шпаги жениха...
Ведь со свечой в тревоге давней Ее не ждет у двери мать... Ведь бедный муж за плотной ставней Ее не станет ревновать...
Чем ночь прошедшая сияла, Чем настоящая зовет, Всё только - продолженье бала, Из света в сумрак переход...
22 ноября 1909
* * *
С мирным счастьем покончены счеты, Не дразни, запоздалый уют. Всюду эти щемящие ноты Стерегут и в пустыню зовут.
Жизнь пустынна, бездомна, бездонна, Да, я в это поверил с тех пор, Как пропел мне сиреной влюбленной Тот, сквозь ночь пролетевший, мотор.
11 февраля 1910
* * *
Седые сумерки легли Весной на город бледный. Автомобиль пропел вдали В рожок победный.
Глядись сквозь бледное окно, К стеклу прижавшись плотно... Глядись. Ты изменил давно,
Бесповоротно.
11 февраля 1910
* * *
Дух пряный марта был в лунном круге, Под талым снегом хрустел песок. Мой город истаял в мокрой вьюге, Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.
Ты прижималась всё суеверней, И мне казалось - сквозь храп коня Венгерский танец в небесной черни Звенит и плачет, дразня меня.
А шалый ветер, носясь над далью, Хотел он выжечь душу мне, В лицо швыряя твоей вуалью И запевая о старине...
И вдруг - ты, дальняя, чужая, Сказала с молнией в глазах: То душа, на последний путь вступая, Безумно плачет о прошлых снах.
6 марта 1910. Часовня на Крестовском острове
В РЕСТОРАНЕ
Никогда не забуду (он был, или не был, Этот вечер): пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на желтой заре - фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: "И этот влюблен".
И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки... Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки...
Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка... И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: "Лови!.." А монисто бренчало, цыганка плясала И визжала заре о любви.
19 апреля 1910
ДЕМОН
Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я - блуждал средь чужих... О, сон мой! Я новое вижу В бреду поцелуев твоих!
В томленьи твоем исступленном Тоска небывалой весны Горит мне лучом отдаленным И тянется песней зурны.
На дымно-лиловые горы Принес я на луч и на звук Усталые губы и взоры И плети изломанных рук.
И в горном закатном пожаре, В разливах синеющих крыл, С тобою, с мечтой о Тамаре, Я, горний, навеки без сил...
И снится - в далеком ауле, У склона бессмертной горы, Тоскливо к нам в небо плеснули Ненужные складки чадры...
Там стелется в пляске и плачет, Пыль вьется и стонет зурна... Пусть скачет жених - не доскачет! Чеченская пуля верна.
19 апреля 1910
* * *
Там человек сгорел.
Фет
Как тяжело ходить среди людей И притворяться непогибшим, И об игре трагической страстей Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар, Строй находить в нестройном вихре чувства, Чтобы по бледным заревам искусства Узнали жизни гибельный пожар!
10 мая 1910
* * *
Я коротаю жизнь мою. Мою безумную, глухую: Сегодня - трезво торжествую, А завтра - плачу и пою.
Но если гибель предстоит? Но если за моей спиною Тот - необъятною рукою Покрывший зеркало - стоит?..
Блеснет в глаза зеркальный свет, И в ужасе, зажмуря очи, Я отступлю в ту область ночи, Откуда возвращенья нет...
17 сентября 1910
* * *
Идут часы, и дни, и годы. Хочу стряхнуть какой-то сон, Взглянуть в лицо людей, природы, Рассеять сумерки времен...
Там кто-то машет, дразнит светом (Так зимней ночью, на крыльцо Тень чья-то глянет силуэтом, И быстро спрячется лицо).
Вот меч. Он - был. Но он - не нужен. Кто обессилил руку мне? Я помню: мелкий ряд жемчужин Однажды ночью, при луне,
Больная, жалобная стужа, И моря снеговая гладь... Из-под ресниц сверкнувший ужас Старинный ужас (дай понять)...
Слова? - Их не было. - Что ж было? Ни сон, ни явь. Вдали, вдали Звенело, гасло, уходило И отделялось от земли...
И умерло. А губы пели. Прошли часы, или года... (Лишь телеграфные звенели На черном небе провода...) И вдруг (как памятно, знакомо!) Отчетливо, издалека Раздался голос: Ecce homo! Меч выпал. Дрогнула рука...