— Не думаете-же вы, что он намеревался убить собственного сына, как библейский Авраам Исаака? — спросил Первис.

Кесли разразился издевательским смехом, и Первис от смущения залился краской. Он повернулся и пошел к могиле за лопатой.

Когда он отошел подальше и не мог нас расслышать, Кесли сказал мне:

— Садовник, может, и лжет насчет инструментов. Возможно, он сам поднимался сюда и сам же воспользовался ими. Не забудьте, что он дал девушке машину и не хотел признаться в этом.

— Значит, Фред все еще в списке подозреваемых?

Кесли пригладил короткие седые волосы.

— Он должен быть в списке. Я немного покопался в его прошлом.

— У него есть прошлое?

— Не такое уж большое, но кое-что, по-моему, очень важно. Когда Фред был еще юнцом, он участвовал в сексуальном преступлении. Поскольку это его первый проступок и учтя его несовершеннолетие, судья отправил его в местный лесной лагерь.

— Что же за преступление он совершил?

— Изнасилование. Я особенно заинтересовался этим, так как сексуальные преступления зачастую неожиданно оказываются связанными с делами о поджогах. Я не считаю Фреда поджигателем — у меня нет для этого доказательств. Но, находясь в лагере, он очень интересовался борьбой с лесными пожарами. А поджигатели,— это мое личное мнение — иногда как братья-близнецы похожи на тех, кто тушит пожары. И те, и другие очарованы огнем. Видимо, Фред тоже попал под его чары, так как после освобождения остался работать в Службе леса.

— Странно, что его приняли на эту работу.

— В лагере он произвел на всех очень хорошее впечатление. Капитан. Броджест и его жена поручились за него. Служба леса так и не сделала из него пожарного, но там он прошел некоторую подготовку и научился работать на бульдозере. С его помощью была построена эта дорога.

Кесли указал на дорогу, проходящую по краю каньона.

— Фред с товарищами неплохо здесь поработали — дорога все еще в отличном состоянии, хотя прошло уже пятнадцать лет. Но он недолго продержался в Службе леса: у него было слишком много проступков.

— Его уволили из-за этих проступков?

— Не знаю. В его деле об этом нет никаких отметок, а, кроме того, у меня не хватило времени на большее.

— Можно расспросить об этом его самого.

— Да. Но это непросто. Вчера днем я попытался еще раз поговорить с ним, но его мамаша даже не пустила меня в дом. Она защищает свое беспомощное дитя, как дикая кошка.

— Может быть, меня она пустит. Я хотел кое о чем с ней поговорить. Тот мужчина, которого убили в Нордридже, Ал Свитнер, на прошлой неделе получил какую-то сумму от миссис Сноу.

— Сколько?

— Нам следует спросить об этом у нее самой.

Я посмотрел на часы.

— Сейчас десять пятнадцать. Не смогли бы мы встретиться в одиннадцать у ее дома?

— К сожалению, не смогу,— ответил Кесли.— Хочу пойти на предварительное обследование тела. Но вы ведь сможете и сами поговорить с Фредом. Должна же быть какая-то причина всех тех страхов, которые его одолевают.

Голос Кесли был холоден и сух. Он говорил о страхе так, словно сам никогда не испытывал этого чувства. Может быть, именно поэтому он и работал следователем по причинам возникновения пожаров. Понятно, в процессе своей работы ему приходилось разбираться в психологии эмоциональных натур, которые совершали поджоги.

— Кто была та девушка, которую изнасиловали?

— Не знаю. Дело разбиралось в суде по делам несовершеннолетних, а отчет по делу украден. Информацию я получил от старых работников суда.

Джин вглядывалась в лицо своего мужа, как бы удивляясь, почему он лежит перед ней мертвый. Когда Первис подошел к машине с лопатой на плече, она повернулась и отошла в сторону. Первис тихо положил лопату на землю.

Из нагрудного кармана своей формы он достал кожаный черный бумажник с именем Стэнли, вытисненным золотом. В бумажнике были водительские права и другие документы, много визитных и кредитных карточек и трехдолларовые бумажки.

— Немного же он оставил после себя,— заметил молодой человек.

В его голосе я ощутил явное участие.

— Вы знали Стэнли Броджеста?

— Я знал его очень давно, начиная с совместной учебы в одном классе школы.

— Я думал, что он учился в частной школе.

— Да, он учился там после того, как ушел из общей школы. В то время у него были какие-то неприятности, и мать забрала его и отдала в частную школу.

— В тот год, когда ушел его отец?

— Совершенно верно. У Стэнли было много неприятностей в жизни.

Он проговорил это с каким-то благоговением.

— Когда мы вместе учились, я часто завидовал ему. Они были богатыми людьми, а мы — бедными, как турецкие рабы. Но с тех пор я уже никогда не завидовал ему.,

Я оглянулся в поисках Джин. Она шла к сараю, видимо, желая найти какие-либо следы.

Когда я подошел к ней, она стояла около покореженной сгоревшей машины.

— Это ваша машина?

— К сожалению, да. У вас есть какой-нибудь транспорт, мистер Арчер? Я хотела бы уехать отсюда.

— Куда вы хотите поехать?

— В дом Элизабет. Эту ночь я провела в больнице.

Я сообщил Кесли, куда мы собираемся ехать, и договорился встретиться с ним в больнице, в отделе патологии.

Мы с Джин пошли по тропинке, сбегавшей с холма. Она шла впереди довольно быстро, словно спешила уйти подальше отсюда.

Около трибун, где я оставил свою машину, стояло на столбиках несколько фанерных столов. За ними сидели человек сто или даже больше. Люди обедали. Пища была привезена в особых фургонах.

Когда мы проходили мимо, многие мужчины поглядывали на нас. Некоторые присвистнули, затем вслед нам раздалось несколько одобрительных возгласов. Джин продолжала быстро идти, низко опустив голову. Она села в машину так стремительно, будто за ней гнались.

— Это моя вина,— сказала она как бы самой себе.— Нужно было сменить платье.

Мы снова проделали весь кружной путь по окраинам города. Я пытался расспросить Джин о муже, но она ничего не отвечала. Она сидела, опустив голову и углубившись в свои мысли.

Когда мы въехали в «каньон миссис Броджест», Джин подняла голову и стала смотреть в окно. Огонь подошел почти к самому въезду в каньон и оставил свои следы на деревьях и кустарниках.

Большинство домов в каньоне уцелело, однако некоторые сгорели, причем так странно, словно кто-то наобум указывал, какому именно дому гореть. От одного дома ничего не осталось, кроме каменного фундамента и статуи Венеры, стоящей на постаменте из необтесанного камня и окруженной изогнутыми трубами. Мужчина и женщина рылись в руинах и что-то искали. '

По мере нашего продвижения в каньон следы огня стали попадаться все чаще и чаще. Авокадо миссис Брод-жест выглядели нетронутыми, зато сливовые деревья за ними обгорели до черноты. Над черепичной крышей дома возвышались эвкалипты, почти полностью потерявшие листву и ветки. Сарай сгорел, но дом остался цел, лишь был немного обожжен.

Джин открыла дверь, и мы вошли в дом. Здесь было очень много пепла, а сам дом казался совершенно заброшенным. Вся его викторианская обстановка в чехлах казалась кучей ненужного старья.

Даже чучела птиц в застекленных коробках выглядели так, словно их лучшие времена давно миновали. У желудевого дятла был только один стеклянный глаз. Грудка малиновки выгорела.

— Извините меня,— сказала Джин.— Я пойду поищу себе что-нибудь черное.

Она ушла в другое крыло дома, а я решил позвонить Вилли Маккею, детективу из Сан-Франциско, с которым мы несколько раз работали вместе. В поисках телефона я прошел через своего рода рабочий кабинет — отгороженную часть гостиной. Его украшали настенные фототипии. Мужчина с большим отложным воротником, с завитыми в котлетки бакенбардами, смотрел на меня из черной рамы и, казалось, просил сделать что-нибудь с его бакенбардами.

Его взгляд напомнил мне Элизабет Броджест, но знаний моих о ней не прибавил. Я уже видел ее на фото, молодой и полной сил, затем увидел постаревшей и почти разбитой. Мне не хватало чего-то, чтобы заполнить промежуток между этими двумя ее состояниями, недоставало того, что могло бы объяснить, почему муж ушел от нее, или почему ее сын так и не смог уйти.