А потом сжалится и пустит Митьку на часок в сенцы. Сидит Митька, все о Даше думает.
СТРАШНОЕ
Страшное случилось под самый Новый год. Шло представление. Митька сидел в последнем ряду оркестра - с дудкой ближе и не полагалось. Сидел Митька и ничего не видел, не слышал. По дороге в господский дом забежал он к тетке Агафье. Достал Митька тряпочку, развернул и вынул сахар, тот, что немец ему дал и что он берег для матери.
- Даше это гостинец, - сказал Митька и протянул сахар тетке Агафье.
А та вдруг заплакала:
- Снова приезжал дохтур, - зашептала, - ох, худо Даше, ох, худо!
Сидит Митька, играет на дудке, а у самого одна мысль: "Да ша, Даша..." Никак не может себе простить Митька, что застудил Дашу.
Играет Митька, а что кругом творится, не понимает. Подает оркестрант ему какие-то знаки - не видит. "Громче, громче играй!" - шепчет сосед, а он не слышит. Толкают Митьку в бок, а он словно из камня скроен. Ноет у Митьки душа: "Даша, Даша..."
Не помнил Митька, как кончился спектакль. Господа хлопали, актеры кланялись, а он тихонько вышел на улицу и побежал к Дашиному дому.
Около дома тихо и пустынно. Дверь приоткрыта. Вошел Митька в сенцы, встретился с теткой Агафьей. Удивился: не останавливает его тетка Агафья, не удерживает. Вошел в комнату.
На лавке лежала Даша, тихая, спокойная. Глаза закрыты. В руках Митькин сахар зажат. Остановился Митька, замер. И вдруг видит - у Дашиного изголовья свечка. Колышется легкое пламя, поднимается чад. Посмотрел Митька на свечку - понял.
- А-а! - заголосил он и бросился к Даше. - Даша! - кричит. - Даша! Встань, Даша! - И льются по Митькиным щекам слезы и падают на одеяло. Даша, Даша!
Вернулись артисты. Входили в комнату, осторожно крестились. Стали полукругом.
- Увести бы мальчонку надо, - сказал кто-то.
- Пусть сидит, - ответила тетка Агафья. - Пусть плачет. От слез оно легче бывает.
Потом подошла к Митьке, погладила по голове, зашептала:
- Пошел бы ты спать, соколик! Спать! - и осторожно подталкивает Митьку к двери.
Вышел Митька на улицу и побрел. Где бродил Митька, никто не знает. Да и сам он не помнит. Только в конце концов пришел к своему дому.
- Опять шлялся! - набросилась на него девка Палашка.
Потом посмотрела на лицо, осеклась: лицо у Митьки стало страшным. Испугалась Палашка, оставила Митьку в покое. Плюхнулся Митька на лежанку, уткнулся носом в рукав и снова заплакал. Вздрагивают худенькие Митькины плечики, стонет душа: "Даша, Даша..."
И в это время вдруг дед Ерошка забил в колотушку. Раз, два, три... двенадцать.
Наступил Новый год.
ПОЖАР
Среди ночи Митька вышел на улицу.
Сквозь легкий зипун сразу пробил мороз. "Вь-и-ть", - просвистел ветер. Надвинул Митька покрепче шапку и двинулся к дому управляющего. Немец ложился спать. В окне горела свеча. Управляющий разделся, задул свечу, лег. Митька выждал время, подошел к двери, задвинул скобу и для надежности привалил колодой.
Потом пошел на конный двор, взял охапку соломы и положил под дверь. Принес вторую и положил под угол дома, со стороны окна.
Огонь вспыхнул сразу. Языки пламени лизнули крыльцо, занялся угол.
Прибежал дед Ерошка.
- Пожар! - закричал он истошным голосом.
На улицу стали выбегать дворовые.
Появился Федор.
Протирала глаза, не понимая, в чем дело, заспанная Палашка. Никто и не обратил внимания на Митьку. От крика проснулся немец. Бросился к двери, забил кулаками и дико закричал. Люди не двигались с места.
Тогда вышла вперед тетка Агафья.
- Все же человек, - сказала она, - побойтесь бога! - и пошла к двери.
Но ее опередил Федор.
В руках у него оказался кол. Он влетел на крыльцо, стал спиной к двери и грозно замычал. Все замерли. И только выскочила девка Палашка.
- Ирод! - завопила она. Бросаясь к Федору, вцепилась в его кудлатую бороду. - Ирод! - кричала. - Убивец!
А немой лишь мычал, еще сильнее прижимая дверь плечами и неловко отбиваясь от девки Палашки. И по озаренным окнам металась огромная тень немца.
Митька постоял, постоял, потом повернулся и пошел к скотному двору. Там он перелез через изгородь и стал подниматься в гору, в сторону леса.
На взгорье он остановился, взглянул на усадьбу. Там высоко в небо поднимались языки пламени. Потом разлетелись в стороны искры. Это рухнула крыша. И в то же время в господском доме вспыхнул свет: господа проснулись. Митька еще раз посмотрел на усадьбу и вошел в лес.
Глава третья
ГВАРДЕЙСКИЙ ПОРУЧИК
БЕГЛЫЙ
По тракту из Москвы в Петербург мчался на тройке молодой офицер. Мчался офицер по срочным делам, даже в новогоднюю ночь ехал. Верстах в трех от почтовой станции, что возле села Чудова, ямщик вдруг осадил лошадей. Слез с козел, нагнулся.
- Что там? - крикнул офицер из санок.
- Мальчонка, никак... - ответил ямщик. - Замерз, должно быть. Морозище-то какой!
- Ну, давай его сюда, - сказал офицер и приподнял укрывавшую ноги доху.
Положили мальчонку на дно санок, в теплое место. Отогрелся он, отошел, шевельнулся.
Приоткрыл офицер доху.
- Ты кто? - спрашивает.
Молчит найденыш.
- Ты кто? - повторил офицер.
- Митька я, Мышкин, - ответил мальчонка.
- Мышкин! - усмехнулся офицер. - Да как тебя сюда занесло?
- Беглый небось, - ответил за Митьку ямщик. - По всему видать, беглый.
- Н-да, - произнес офицер. - Так что же нам с тобой делать?
- Да что делать! - ответил ямщик. - Сдадим его, ваше благородие, на станции - там разберутся.
Впереди как раз мелькнул огонек. Санки подъезжали к селу Чудову. Соскочил ямщик с козел, отбросил с ног офицера доху.
- Вылазь и ты, беглый, - сказал Митьке.
Офицер пошел на станцию, ямщик замешкался у лошадей, а Митька раз! - и в сторону.
Вышел офицер со смотрителем станции, а Митьки и след простыл.
- Тут был, - стал оправдываться ямщик. - И куда он девался? Утек небось, как есть утек. Шустрый такой, не зря что беглый.
- Бог с ним, ваше благородие, - сказал смотритель. - Много их тут, беглых, шатается.
Двинул офицер ямщика по затылку рукой и опять ушел в дом. Угнал и ямщик лошадей. А Митька в это время сидел за сугробом в придорожной канаве, не зная, как быть. И вдруг видит - подают новую тройку. Вышел офицер, сел в санки. Тогда Митька выпрыгнул из канавы, догнал санки и пристроился сзади на полозьях.