Глава 10

Демон гнал и гнал вперёд, пока кровь Коты полностью не высохла на его коже. Пока он мог перемещаться — он имел возможность сосредоточиться лишь на своем байке, съедающим под собой асфальт, и на том, как фара светит и мигает на светоотражающих полосах. Он мог смотреть на это, чувствовать ветер и ни о чём не думать. Он не мог думать. Мысли в голове убьют его.

Он ехал, пока вокруг него не осталось ничего, кроме Калифорнийской пустыни: скалы, уничтоженная кустарниковая растительность, плотно утрамбованная почва и редкие колючие деревья, известные под именем Иисус Наввин. Один из домов, в котором он жил в детстве… не самый худший из них, далеко не худший… находился под патронатом церкви. Он знал, кто такой Иисус Наввин. Дерево, должно быть, было названо в его честь, потому что оно выглядело как поднимающий руки в молитве Иисус Наввин. Демон не понимал этого. Но однажды Диаз рассказал ему, что его учили, что дерево называют «кинжалом пустыни». И это название ему больше понравилось.

Как бы их ни называли, Демон любил деревья. Они были уродливыми и одинокими, и росли там, где ничего не было.

Было одно место недалеко от дороги, о котором он знал, там свободнорастущая группа этих деревьев скопилась вокруг большой, ровной скалы. Он нашел это место несколько лет назад, вскоре после того, как вернулся домой, тогда он съехал с дороги, чтобы пописать, и увидел, как солнце заходит, озаряя огнём силуэты деревьев и скалу. Сидя на этой скале, он почувствовал умиротворение.

Тогда он изо всех сил пытался найти свои границы, после того как многие годы пробыл психопатом «Кочевником», которого вызывали, чтобы выбивать дерьмо. Здесь он оказался после долгой безмолвной езды, и он просто сидел там, где никто не мог спровоцировать его, никто не мог навредить ему, и он не мог никому навредить. Он сидел на скале, смотрел на линию горизонта сквозь хилую листву и ждал, когда полностью успокоится, сколько бы времени это не заняло.

В эту ночь он не направился к этой скале за таким же ощущением. Он просто гнал в поисках одиночества, стремясь увеличить расстояние, стараясь держаться подальше от людей, которых любил, прежде чем он сможет причинить им ещё больше вреда, прежде чем он увидит, что они наконец поймут то, кем он является на самом деле, прежде чем он увидит, как их любовь сменится отвращением.

Фейт была там. Ох, бл*дь. Фейт всё это видела.

Когда он спешился, то вытащил из седельной сумки свой «Глок». Это было рискованно — носить незарегистрированное оружие, пока пытаешься оставаться «чистым», но с Дорой Вега и её картелем «Агилас», набросившимся на «Кастильос», и «Грязными Крысами», стрелявшими в «Банду», риск быть убитым стал в последнее время намного больше, чем риск попасться законникам с оружием.

Не то чтобы он думал, что кто-то придёт за ним сегодня вечером в тёмной пустыне. Не по этой причине он достал свой «Глок».

Он подошел к «кинжалам пустыни» и забрался на скалу, повернулся в сторону запада, хотя солнце давным-давно зашло. Положив пистолет на колени, он стал смотреть в ночь. А потом начал думать.

Стояла ясная ночь поздней зимы, полумесяц освещал небо, и он находился достаточно далеко от массивного искусственного света цивилизации Южной Калифорнии, поэтому мог разглядеть звёзды. Небо было огромным, а линия горизонта очень далеко. В таком месте, в милях от любой другой души, Демон мог практически поверить, что его собственная душа не была разрушена.

Но так оно и было. Он сам разрушен. Всё в его жизни погублено. Только вчера… даже чуть раньше, этим днём, вообще-то… он позволил себе думать, что у него может быть всё, чего он хочет. Теперь всё пропало. Кота раскрыла его худший секрет. Но, более того, он позволил Фейт увидеть, как выпустил животное, которое сидело у него внутри.

И он потерял Такера. То, что он раньше сделал с Котой, не дало ему получить опеку над сыном. Теперь же он никогда её не получит. Возможно, они даже заберут Такера у Хусиера с Биби. Если только его не будет рядом. Если его не будет рядом, может быть, Хусиер с Биби смогут сохранить его мальчика. Демон полностью им доверял. Такер с ними вырос бы счастливым. Он не мог обречь сына на повторение своего собственного детства.

То детство возмущенно пыталось влезть воспоминаниями, а этого Демон никогда не позволял. Он старался удержать их подальше от себя, насколько мог, и прочно запертыми под замок. Но он знал: его проблемы и то, что он не мог удержать контроль над собой, что не мог остановиться, даже зная, что должен и из-за чего он видел всё странным образом — это всё из-за старого дерьма, вытекающего из боковин коробки, которую он пытался удержать закрытой.

В шестнадцать лет, будучи подопечным штата, Майкл (мальчик, которым был Демон) уже сменил четыре разных места жительства. Когда ему было пять лет, его поместили в семью в первый раз. Мужчина использовал руки и пальцы. А также научил Майкла делать минет.

То размещение продлилось всего пару месяцев. Хотя мужчина сказал ему никогда не рассказывать об их тайном «веселье», но когда Майкла выгнали из детского сада за избиение другого мальчика, он рассказал женщине, что происходит. Она сильно ударила его и отправила обратно под опеку штата. Больше он никому не рассказывал. Он не хотел, чтобы его снова били.

Когда ему было семь, он жил в небольшом интернате, которым управляли муж и жена. Женщина работала в ночную смену. А мужчина обожал, когда ему дрочили, пока он смотрел телевизор. Он сидел, рукой обнимая Майкла, запутывая свои пальцы в его волосах, издавая стоны и шепча, как он красив.

Мужчина, который прижёг его сигарой, был смотрителем общественного интерната. Майкл провёл там три года с девяти до двенадцати. К тому времени, как он покинул это место, и по пути к своему первому пребыванию в колонии, его научили всему этому. Тот мужчина обожал класть парней друг на друга и смотреть. Парни тяжело добивались того, чтобы быть сверху. А парни, которые не смогли... Майкл так и не смог.

В его первое пребывание в колонии он приглянулся охраннику.

К тому времени, как он вышел, ему исполнилось тринадцать, и после этого больше никто и никогда не притрагивался к нему, сумев при этом выжить.

Именно из-за этого он получил свой второй срок в колонии и вышел из системы опеки, будучи за решеткой. Но больше его никто не трогал.

Ему потребовались все эти годы, чтобы стать достаточно сильным духом и телом, чтобы прекратить это. Сопротивление означало больше боли, страха и потерь… побои и стыд, переезды и лишения. Когда он был слишком маленьким, этот страх был больше, чем страх перед тем, что надо было сделать. Более того, через некоторое время он начал принимать происходящее просто как часть своей жизни. Он никогда не соглашался на «это», но «это» приходилось ожидать.

Когда Демон вспоминал о своём детстве, это смирение становилось его величайшим позором. То, что он позволил этому случиться. Прошло столько лет, прежде чем он действительно дал отпор.

Он лучше застрелится из пистолета, чем рискнёт судьбой своего сына. Это даже не обсуждается. Если его смерть сохранит опеку Биби и Хусиера над Такером, тогда проще некуда.

Но он точно не знал, так ли это. Поэтому продолжал смотреть на пистолет и ничего не делать.

~oOo~

Он увидел мотоцикл, едущий по пустой дороге, задолго до того, как услышал, что это Мьюз. Он сидел и наблюдал за тем, как тот подъезжает — маяк из белого света на чёрной дороге. Он остановился практически в том же месте, что и Демон. Он не удивился. Мьюз и раньше находил его здесь, и Демон знал, что также и Барт, и Шерлок могут выследить его по GPS в телефоне.

Он почти ожидал, что Мьюз появится. Лишь на половину, вторая половина думала, что они могут дать ему просто исчезнуть.

Поэтому он сидел на месте и наблюдал, как Мьюз разбегается и запрыгивает на его скалу. Они сидели бок о бок, пока он не обменялся всего одной фразой с ним.

— Она мертва, Деми.

Демон повесил голову. Он всё ещё думал, что клуб поможет ему скрыть это, но он убил женщину, кого-то невинного в клубном бизнесе. И сделал это в клабхаусе. В лучшем случае, думал он, его снова сошлют. Отправят подальше от Такера, подальше от Фейт и его дома. Он посмотрел на пистолет.

— Ты этого не делал. Это я. Хус приказал. Она уже была под кайфом по самое не балуйся. Я лишь вмазал её до конца пути и бросил в переулке в Сан-Бернардино. Это будет выглядеть, как будто шлюхе-наркотке не повезло, пока она была обдолбана. Всем будет наплевать на это. Ты свободен, Деми. Ты свободен от неё. Ты и твой мальчик. Она не сможет больше трахать твой мозг.

Не поднимая голову, Демон начал плакать, Мьюз положил руку ему на плечи и дал время.

Через минуту, когда Демон задушил слёзы, Мьюз спросил:

— Планируешь поохотиться на койотов здесь?

Демон повернулся и вопросительно посмотрел на него. Мьюз кивнул на пистолет на его коленях.

— Что происходит?

Он пожал плечами. Не зная, как рассказать обо всём, что творится в его голове, или даже не уверенный, стоит ли рассказывать. Он произнёс:

— Я не гей. То, что сказала Кота… я не гей.

— Я так и не думал.

Они оба молчали какое-то время, Демон знал, что Мьюз позволит ему оставить всё как есть. Может, даже весь клуб. Но там прозвучала ложь, прямо посреди клабхауса, так что все узнали или думали, что узнали что-то про него. Он не знал, как всё это превратить в неправду, и это душило его прямо сейчас, все давно утерянные воспоминания орали у него в голове, хватаясь за него и утаскивая во мрак.

Ему придётся вытащить их на свет, но не мог позволить себе рассказать. Он пытался придумать хоть что-то, что сможет рассказать.

— Кота тоже вышла из системы опеки. Она сбежала, когда ей было пятнадцать, но она оказалась там до того, как ей исполнился год. Думаю, поэтому я подумал, что могу быть близок с ней. Нам недолго было с ней хорошо, но пока так было, мы разговаривали об этом. Она рассказала мне о том дерьме, что произошло с ней. А я рассказал ей о том дерьме, что произошло со мной. Я больше никому никогда не рассказывал, ни единой живой душе. Глупо было доверять ей. Но сегодня она солгала. Солгала. То дерьмо, что произошло со мной… мне никогда не нравилось. Никогда. Мне было больно, и от этого выворачивало на изнанку. Это пугало меня и злило. Это так охренительно выводило меня из себя. Это больно. Я ненавидел это. Всё это. Я — не гей.