– Ты все решила? – яростно переспросил Таннер.

– Да, я все решила, – твердо повторила Анна.

– Тогда держись от меня подальше, – процедил он. – Вся эта фантасмагорическая чушь не находит во мне отклика. Я не собираюсь зависеть от подобных сюрпризов. Я строю свою жизнь в соответствии с собственными планами и представлениями. И никто не заставит меня делать то, чего я не хочу.

– Ты хотел знать правду, ты ее узнал. Больше мне сказать тебе нечего, – сказала Анна и удалилась, сжимая в руках предосудительную книжку.

Таннер Форсайт остался. Он усмехнулся собственным мыслям и подытожил: женщинам невозможно доверять. Вечно они носятся со своими матримониальными и детородными бреднями. Не одно, так другое, а то и все вместе. Анна казалась ему привлекательным исключением. Однако же… как скоро он разочаровался в ней.

Довериться кому-либо, чтобы испытать на себе всю силу человеческого коварства? С этим пора завязывать, рассудил Таннер Форсайт. Ни одна женщина не стоит того, чтобы он изменял собственным принципам. С ними даже кофе невозможно выпить без того, чтобы не впутаться в их алчные эгоистичные планы. Однажды он позволил собой вертеть. Сглупил, уверовал в реальность семейного счастья. Синди не позволила ему слишком долго заблуждаться и очень скоро вернула его на грешную землю. Но если в двадцать один год такая оплошность простительна, тринадцать лет спустя она уже недопустима.

Ему следует раз и навсегда перешагнуть через нелепую надежду найти женщину по себе.

Следует тут же забыть об этой женщине, как он делал всякий раз при расставании. Но в этом окончательном разрыве было нечто, что заставляло Таннера внутренне сжаться, прочувствовать всю меру своего одиночества и потерянности, всю непреодолимость своего заблуждения, с которым он сам не желал справиться.

Анна совершила нечто, заставившее его вспомнить о самом трагическом в его прошлом. У него уже был сын. И он его потерял. Пережить это вновь Таннер не мог. Он не допускал такой возможности, что вновь, с чистого листа можно предаться надежде и мечтам, доверить свои сердце и душу другому человеку, сопрягать свое будущее с ним.

Таким человеком смог стать для него только Зак – его сын. Но Таннер не способен был вспоминать о нем иначе, как с ненавистью к Синди…

После того, как Анна покинула уличное кафе, Форсайт ушел, расплатившись, и до темноты проходил вдоль пляжа, не замечая порывистого ветра, дувшего с Тихого океана. Он ни о чем не думал. Он переживал потрясение.

Таннер так отвык от внутренней боли, однажды заглушив которую, больше смерти боишься ее возвращения.

Вернувшись домой, он пошел в душ и долго стоял там под обжигающими струями.

Выйдя из душа, он рухнул в кресло. Итог был таков: женщина беременна, она беременна от него, сознательно или по недосмотру – теперь значения не имело. И эта женщина намерена выносить и родить его ребенка. Она предана этой идее и, на словах, от него ничего не требует. Она готова к тому, чтобы вырастить его сына или… быть может, дочь. Ребенок, к которому он не желает иметь отношения. Ребенок, привязанность к которому чревата страшным разочарованием.

Ребенок, который никогда не сможет заменить ему Зака.

Таннер понимал, что Анна не планировала открываться ему. Все, что он узнал сегодня, стало возможно лишь благодаря стечению обстоятельств. До этого о намерениях Анны он знал лишь то, что она собирается лететь в Брюссель, в надежде таким образом сохранить свою тайну. Женщины вероломны.

Таннер прошел в спальню. В глубине тумбочки нащупал конверт. С ним в руках присел на край кровати.

Он достал из потрепанного конверта несколько фотографий. Синди в больнице с новорожденным Заком на руках. Следующий миг, запечатленный на пленку, Таннер не забудет до самой своей смерти. Ему, растроганному и растерянному, впервые кладут на руки дитя. Он помнит трепет, охвативший его в тот миг, когда медсестра отдала ему малыша. Этот трепет всегда возвращается, стоит вспомнить те отцовские мечты, что владели им в пору молодости.

Таннер мог закрыть глаза и вспомнить, как пах его сын молоком и детской присыпкой. Он мог вспомнить голос каждой из его многочисленных погремушек, которыми щедро задаривали их родные и друзья. А какая улыбка, какой смех был у его малыша… Фотографии не вместили в себя и малую толику этого короткого, оборванного пути, но они пробуждали в душе страшный каскад воспоминаний, который обрушивался на Таннера и погребал под собой. Хотелось рыдать, выть, скулить от боли. Но он бы не простил себе этой слабости, поэтому держался стоически, убирая в дальний угол потрепанный конверт с фотографиями.

Как ни странно, после разговора с Таннером Анна испытала облегчение. Так или иначе, она обязана была поставить его в известность. Однако не представляла, как сама вызовет его на такой разговор. Жизнь распорядилась по-своему. Возможно, лучше и быть не могло. Пусть сумбурно, зато исчерпывающе, думала женщина, потягивая горячий ароматный профилактический отвар, когда раздался телефонный звонок.

– Ты сказала о риске, связанном с беременностью. Что ты имела в виду? – вновь без всяких предисловий спросил ее Таннер Форсайт.

Анна от неожиданности захлебнулась отваром и закашлялась. Она была уверена, что тот их диалог был последним.

– Я имела в виду последствия аварии. Если внутренние рубцы не рассосались чудесным образом. Неизвестно, как будет чувствовать себя в утробе ребенок, какую примет позу, как внутренние деформации скажутся на его развитии. Может произойти что угодно, от выкидыша и до… Не хочу говорить об этом, – прервала саму себя Анна. – А потом, возраст. Нужно помнить, что я уже не так молода для первого ребенка.

– То есть может случиться так, что ты не выносишь этого ребенка? – уточнил Таннер.

– Я уже сказала, что не хочу говорить об этом. Но я приложу все силы, чтобы беременность прошла успешно и родился здоровый малыш. Сейчас я могу думать только об этом… Хочу, чтобы ты знал. Я не собиралась держать тебя в неведении. Но я сама всего несколько дней знаю о беременности, и просто не решила, как правильнее ввести тебя в курс. Но как вышло, так вышло. Ты сам настаивал на правдивом ответе.

– Когда ты узнала?

– В среду, – ответила Анна.

– Следовало тотчас сказать мне, – безапелляционно объявил Таннер.

– Я в этом не уверена. Судя по тому, как ты воспринял это сегодня…

– А было бы лучше, если бы я узнал об этом последним? – перебил он ее.

– Знают только моя семья и мой доктор. Больше никому ничего я говорить не собираюсь.

– А я отец ребёнка, – бросил Таннер. – Прощу об этом не забывать!

– Не буду, если ты так настаиваешь, – насмешливо отозвалась Анна, которой запоздалое рвение мужчины показалось забавным.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Анна вздохнула. После памятного разговора она не хотела его участия. Женщина сама не терпела принуждения и принуждать никого не желала. Она бы с легкостью смирилась, если бы он бескомпромиссно самоустранился, предоставив ей самой принимать все решения. Анна не хотела отвечать на этот вопрос. Она испытывала потребность оттолкнуть Таннера, чтобы он больше не колебался. Но это было бы жестокостью по отношению к ребенку, которому действительно, как правильно сказала ее мать, нужен отец. И не исключено, что со временем у отца появится потребность общаться с ребенком.

Поэтому Анна тихо сказала:

– Так себе. Сильно мутит по утрам. Часто болит живот. Дают о себе знать старые повреждения. Доктор выписал щадящие лекарства. Я их принимаю. Не волнуйся, на работе это не скажется. Я выйду в понедельник, как и собиралась.

– Я должен знать, Анна, для меня это важно… Ты действительно была уверена в том, что не можешь иметь детей?

– Да, Таннер, я была уверена в этом. У меня в мыслях не было использовать тебя. Тебя ведь это волнует? – четко проговорила Анна. – И, узнав о беременности, я не собиралась манипулировать тобой. Мои планы остаются в силе. Я готовлюсь к переезду в Брюссель.