Реджис кивнул, затем закрыл глаза и повторил про себя адрес, чтобы закрепить его в памяти, как научился за годы, проведённые в доме Тополино в Агларонде — где бумажные следы означали повешенных воров.

Когда он снова открыл глаза, Далия уже исчезла, вернувшись на бал.

Пожав плечами, полурослик отправился следом. Ему предстояло убить какое-то время, так что можно было немного поразвлечься и посмотреть, что он сумеет разузнать.

— Ты проснулся.

— Ага, типа того. Очень жаль, — звук собственного голоса, неровного и надломленного, напомнил Атрогейту, каким жалким и слабым он себя чувствует — как будто каждый сустав в его теле проткнули колом, как будто с него сняли кожу, а потом натянули обратно, только с кусачими насекомыми внутри. Ему было слишком жарко и слишком холодно одновременно, и одна только мысль о еде вызывала позывы к рвоте.

— Скоро у меня будут новые заклинания, способные облегчить твою боль, — сказала Ивоннель.

Дварф с огромным усилием приподнялся на локте и огляделся вокруг. Он по-прежнему лежал на волшебном диске, и тот двигался, следуя за Ивоннель, когда она медленно шла по дороге, ведя под уздцы пони Реджиса. На север, понял Атрогейт, потому что вода была слева от них.

— Ещё на побережье? — спросил он, опускаясь обратно, поскольку чувство движения и проплывающая мимо земля заставили его внутренности взбунтоваться. Ему потребовалось какое-то время, чтобы добавить: — Думал, мы повернём к Утёсам и Гонтлгриму.

— Там стоит армия демонов, — ответила Ивоннель. — Мы никому не сможем там помочь, тем более, пока ты в таком состоянии.

— Чушь! — он почувствовал, как остановился диск. Потом Ивоннель выросла над ним, глядя сверху вниз.

— Добрый Атрогейт. Предупреждаю тебя, что ты ещё не исцелился и крайне далёк от выздоровления, — сказала она. — Я делаю всё, что могу, и буду продолжать, конечно же, но не думай, будто твоё выживание — вопрос решённый.

— Хорошо, — пробормотал он, как только расшифровал поднятую бровь и немного туманное замечание.

Ивоннель схватила его за ворот и заставила посмотреть на себя.

— Я могла оставить тебя умирать, — спокойно сказала она, — если бы и вправду считала, что ты хочешь умереть, или что твоя жажда смерти не основана лишь на огромной боли от потери любимой.

— Да чё ты вообще знаешь? — спросил дварф.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — ответила дроу. — Ты думаешь, что я молода, но мои воспоминания старше, чем у самых старых существ, которых ты можешь когда-либо повстречать. Старше Джарлакса на века.

Атрогейт хмыкнул.

— Посмотри на меня, дварф, — тихо потребовала Ивоннель, и он подчинился, пускай даже с гримасой, которую просто не смог стереть с лица. — Я понимаю твою боль. Я испытывала её много раз.

К своему удивлению Атрогейт обнаружил, что верит ей.

— Она всегда будет там, но она ослабнет, и для тебя, конкретно для тебя, она станет ещё слабее, если ты будешь знать, что справился с этим, почтив память твоей возлюбленной Амбер.

— Ты, значит, думаешь, что знала её?

— Хотелось бы, — искренне ответила Ивоннель. — Но я слышала о ней. Я знаю, что говорят другие об Амбер. Я знаю, что ты ты говорил о ней. Амбер не была трусихой, и если бы она сейчас была здесь, а убит был Атрогейт…

— Если бы!

Ивоннель улыбнулась и кивнула, признавая его правоту.

— Она сказала бы именно так, о чём я и говорю.

Слова попали в цель. Атрогейт не мог с ними спорить.

— И я думаю, что она вышла бы из тьмы в своём сердце, чтобы почтить память Атрогейта. Амбер, если она действительно была такой, как заявляешь ты и остальные, приняла бы мою помощь и боролась бы с ранами, пускай даже только ради того, чтобы причинить огромную боль тем, кто отнял тебя у неё.

На это Атрогейту сказать было нечего. Умная женщина, подумал он. Обратила мои слова против меня самого!

Ивоннель наклонилась очень близко.

— Я собираюсь снова сделать тебя здоровым и сильным, — прошептала она. — Если ты так упёрся в мысли о собственной смерти, так не боись наказать чудовищ, которые отняли у тебя любимую.

— Да, девочка, ты хорошо говоришь.

— И я буду рядом с тобой, Атрогейт. Что скажешь? За Амбер Гристл О'Мол из адбарских О'Молов?

Дварф улыбнулся, тепло и широко, а потом закрыл глаза, когда Ивоннель стала читать заклинание, пославшее волну тёплого исцеления по его телу, заставляя Атрогейта падать и падать в глубокий сон.

— Почти с тех самых пор, как я вернулся из Подземья, мы всё время торчим в этом проклятом городе, — сказал Реджису Артемис Энтрери, когда намного позже той же ночью полурослик присоединился к ним с Далией в жилище в южном квартале Глубоководья. — И у нас обоих нет ни малейшего понятия, кто здесь друг, а кто здесь враг.

— Времени выяснять у нас тоже нет, — ответил Реджис. Он пытался сохранять спокойствие, пытался напомнить себе, что на кону стоит всё, и что главная причина, по которой он решил воспользоваться шансом начать жизнь заново — преуспеть именно в таком положении. Но полурослик не мог отрицать, что Артемис Энтрери его пугает. Реджис знал всё, что говорили об этом мужчине, о том, как он вырос и стал лучшим человеком, союзником.

Но продолжал нервно поигрывать с оставшимся обрубком его левого мизинца, потерянного в этой жизни и по странному совпадению почти точно повторяющим обрубок, который он носил почти всю свою первую жизнь, после того, как этот самый Артемис Энтрери отрезал полурослику палец, чтобы отправить послание Дзирту.

Реджис задумался: сможет ли когда-нибудь время и хорошие поступки полностью это стереть?

— Значит, ты решил открыто заявить о своём присутствии? — спросил Энтрери, едва сдерживая ухмылку. — Да, я знаю про твои игры во дворце Неверэмбера и про то, как Паук Паррафин выпивал с парой дам из Глубоководья в таверне Плавника в Невервинтере.

— Как ты…

— А если знаю я, знает и половина Глубоководья. По крайней мере, половина из тех, кто хотели бы знать. О чём ты думал, когда в открытую заявился в ту таверну? Неужели ты достаточно глуп, чтобы считать, будто никто не поймёт, что имена Паук Паррафин и Реджис принадлежат одной и той же персоне?

— Я… в то время у меня не было причин скрывать свою личность, — попытался объяснить полурослик. — Никто не знал, что я в городе, и поскольку моей целью была законная торговля вином из Кровоточащих Лоз, казалось, что в прикрытии нет необходимости. Тогда мы понятия не имели, насколько глубоким — нет, насколько демоническим окажется заговор.

— Зато теперь имеешь, — парировал Энтрери, — и всё равно пришёл на сегодняшний бал под именем Реджиса Тополино, или Паука Паррафина, или как ты там себя сейчас называешь.

У Реджиса скрутило живот, но он усилием воли прогнал это чувство прочь.

— Сильные слова для Баррабуса Серого, — возразил он, вызывав фырканье Энтрери.

— Не притворяйся, что понимаешь меня, — предупредил Энтрери, удерживая своё агрессивное превосходство и не желая обсуждать давно прошедший период своей жизни, когда он был в рабстве. — Спрошу снова: почему ты пришёл сегодня на тот бал?

— Потому что рассчитывал встретить тебя, — ответил Реджис, — или Далию, или кого-то из наших людей. В мои годы в доме Тополино ни один бал в Дельтантле не обходился без наших агентов.

— Но в открытую? — вмешалась Далия.

Реджис пожал плечами.

— Как мне было получить приглашение, если бы я не представился Реджисом из Кровоточащих Лоз, другом короля Бренора Боевого Молота?

Он решительно повернулся обратно к Энтрери.

— Никто не упоминал битву на севере. Никто даже глазом не моргнул, когда они узнали мою личность, хотя скорее всего Кровоточащие Лозы прямо сейчас находятся в осаде.

— Кровоточащие Лозы полностью разрушены, — ответил убийца.

Реджис начал отвечать ещё прежде, чем Энтрери закончил предложение, но от тяжести слов убийцы у него перехватило дыхание.

— Госпожа Доннола жива и здорова, — быстро добавил Энтрери, и в его голосе был нечто необычное. Сочувствие? — Почти все жители деревни спустились на трамвае в Гонтлгрим и выжили, но теперь сам Гонтлгрим попал в осаду.

Реджис отчаянно и напрасно пытался вернуть себе дар речи.

— Лорды Глубоководья наверняка знают, что происходит в Утёсах, — продолжал Энтрери. — Но не хотят, чтобы кто-то другой, и ты в особенности, знал, что они знают.

— Но почему?

— Потому что тогда им придётся что-то с этим сделать, — сказала Далия, и Энтрери кивнул.

— Бедный маленький дурак, — добавил Энтрери. — Ты по-прежнему надеешься на благородство и альтруизм фаэрунских дворян.

— Король Бренор тоже дворянин, — напомнил Реджис.

— Бренор не типичный представитель правящего класса, — сказал Энтрери. — В первую очередь тебе следует это понять.

— Я вовсе не наивный бродяга.

— Ну так прекрати вести себя таким образом.

— Кажется, ты считаешь, что у меня есть какой-то выбор!

— Разумное замечание, — вмешалась Далия.

Энтрери задумался на мгновение, потом кивнул.

— Значит, ты прибыл, чтобы оповестить Глубоководье и собрать войска.

— Я наделся благодаря вашим сведениям сначала отделить друзей от врагов.

Энтрери кивнул.

— Жаль, что всё не так просто. Зато мы знаем главного врага.

— Маргастеры, и скорее всего — сам Неверэмбер.

— Лорд Дагульт остаётся в Невервинтере, насколько я могу судить. Но да, Маргастеры замешаны в этом по уши. Не стоит их недооценивать.

— Я видел их сокровищницу.

— Это всего лишь часть. Судя по всему, они купили молчаливое согласие — если не сотрудничество — ещё нескольких благородных домов и половины городских стражников.

— Этого мы не знаем, — возразила Далия.

— Я предпочитаю считать именно так, — ответил Энтрери. — Мы знаем, что это касается по крайней мере некоторых, а я не верю, что Маргастеры склонны к полумерам.

Когда Далия не стала спорить, наступила неуютная тишина. Повисший в комнате страх можно было почти потрогать, пока Реджис не нарушил молчание слабым: «Что будем делать?»