Алексей, возясь с замком, находившимся под левой грудью плакатной девицы, подумал, что еще неизвестно, где он — Ад. Здесь, в квартире с еще не выветрившимся запахом смерти, или там, за дверью.

— Погоди!

Костя быстрым шагом вышел в коридор. Помог открыть замок.

Молча протянул коробочку с лазерным диском. На обложке красовалась мулатка. Наклонив породистую лобастую голову, изображала крайнюю степень тоски и задумчивости.

«Скин Флэшвундс», — разобрал английские буквы Алексей. Ни группы, ни певицы с таким именем не слыхал. Его музыкальные пристрастия дальше «ДДТ» и «Наутилуса» не пошли. Этно-заумь и техно органически не переваривал.

— На фиг она мне? — спросил он.

— Другой коробки не нашел. — Костя наклонился, прошептал ему в ухо:

— Копия содержимого винчестера погибшей. Оцени меру доверия.

Алексей оценил не только меру доверия, но и степень риска. Так просто вещдоки по разным нычкам не прячут. Последние сомнения пропали. Костя был в игре. Одним из правил которой было припрятывать убойную информацию, как козырный туз. Или как последний патрон.

— Только не надо из меня дурилку картонную делать, — тихо произнес Алексей.

Костя вдруг самодовольно усмехнулся.

— А ты не в форме, братка. Совсем нюх потерял, — прошептал он. — Кто был на третьей по счету фотографии?

Алексей ответил недоуменным взглядом.

— Бобриков Сергей, он же — Бобер.

— Из казанских «слонов»?[8] Так он же в розыске лет пять!

— Как ты сам видел, уже можно не искать. Вот такие хакеры у нас.

Алексей покачал головой.

— Елки-палки, уж лучше бы они просто коды взламывали.

— Думаешь, дольше бы прожили?

Костя толкнул его через порог.

— Давай, братка, пыли ногами. Все подробности вечером.

Алексей суеверно сжал кулак. Потом им же поводил перед носом у Кости. Тот почему-то рассмеялся.

К метро шел плотный поток пешеходов, сжатый с двух сторон шеренгами торговцев. На продажу предлагали все — от газет до нижнего белья. Алексей отошел в сторонку, чтобы не мешать движению народа и рыночным отношениям, и занял наблюдательный пост за киоском. У ног поставил две бутылки пива. Купил не для себя, хотя отчаянно хотелось выпить. Пиво предназначалось добровольным помощникам. Ввиду вновь открывшихся обстоятельств Алексей решил закрыть дело об ограблении гражданки Ничепорюк, для формальной процедуры подрядил двух постовых.

Сержанты из отделения по охране метрополитена медленно, как сытые коты, приближались к жертве. Грудастая тетка, монументально возвышающаяся над ящиком с мятыми помидорами, не подозревала, что приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

«Прости меня грешного. Не со зла и не из подлости дело твое закрываю. Просто надо выбирать из двух зол большее, — подумал Алексей. — Посуди сама, зачем мне «висяк», когда убийство на меня повесили? Так что, милая, прости».

Торговка его мысленной мольбы не услышала.

Галина Нечепорюк во всей малороссийской красе и дородности стояла у своих помидоров так, словно покорила Москву и теперь ждет делегации от всех сословий для торжественного вручения ключей от города.

В принципе так оно и было. Большинство ее товарок работали в Москве вахтенным способом: копили с потом и унижением заработанные деньги, плакали с тоски в подушки и мечтали поскорее уехать назад, к детям, огородам и окончательно отбившимся от рук мужьям. Галя, едва ступив на перрон Киевского вокзала, хозяйским глазом оценив московский гламур, сразу же решила, помрет, но этот город она возьмет. Либо штурмом, либо планомерной осадой. Но возьмет обязательно. Потому что дивчине в тридцать пять лет со спившимся мужем, цвета мужненого носа паспортом с золотым трезубцем и дипломом мелиоративного техникума советского образца терять уже нечего.

За три года, тремя наездами по девять месяцев каждый, Галя Нечепорюк добилась того, чего менее пробивные и застенчивые добиваются десятилетиями. У нее появились связи, имя и капитал. Даже регистрация на полгода у нее была. Регистрацию два раза подряд безропотно делал гражданин Соколов, тихий алкоголик с отдельной двухкомнатной квартирой в двух шагах от Ленинградского рынка. За два этих несомненных достоинства Галя решила сделать его своим мужем. Соколов о таком счастье даже не мечтал, поэтому попытался отбрыкаться. Но быстро сдался. А что было делать, если сватом выступал капитан милиции, с которым будущая новобрачная активно сожительствовала в снимаемой ей комнате?

Свадьбу решили сыграть, как положено, на Красную горку. К этому времени Галя планировала развестись с украинским мужем и привезти в Москву шестнадцатилетнюю дочку. Девочка лицом, телом и темпераментом удалась в маму, поэтому свадьбу решили сыграть сразу же после окончания школы. Жениха Галя уже присмотрела, сам ничего, малохольный такой, и квартира в соседнем доме. Квартиру можно сдать, а молодые первый годик поживут у тещи. Гражданину Соколову обещали подыскать комнату в коммуналке. Он поартачился, но в конце концов согласился. Уж больно уговаривал капитан.

В небесной канцелярии то ли перепутали карточки, то ли решили, что Гале фартит до неприличия, но планы окончательного покорения Москвы резко и необратимо дали трещину.

Для начала капитана «принял» за взятки отдел собственной безопасности. Арестовали прямо на рабочем месте, взяли чисто — на меченых деньгах, поймав за измазанную люминофором лапу. Капитан от неожиданности потек и стал прямо в собственном кабинете давать признательные показания. Галя, получив такую новость, моментально вычеркнула его из памяти и из доли. Ей бы вспомнить народную мудрость, что беда одна не ходит. Но Галя на радостях, что избавилась от опостылевшего хамоватого любовника, потеряла бдительность.

Это выразилось в том, что на следующий же день неустановленный гражданин смел с ее лотка пять пар французских трусов. Галя громогласно призывала Бога и людей в свидетели. Бог гласу торговки не внял, но товарки дружно записались в свидетельницы. Причем все в один голос утверждали, что видели в руке грабителя нож. Галя во всех подробностях описала ножик в заявлении, если верить ее показаниям, таким секачом можно мамонта свежевать. Приметы напавшего, правда, получились такими расплывчатыми, что по ним можно было смело задерживать все мужское население района моложе шестидесяти лет. Но тем не менее заявление у Гали приняли.

Галя не только выкричала у дежурного талон о регистрации дела, но для подстраховки устроила истерику в кабинете у подполковника Пенькова. Сквозь нудные рыдания причитала, что продублирует заяву в прокуратуру и ГУВД. Ночные беседы с капитаном, видно, даром не прошли. Пень дрогнул. Прокуратура как раз устроила широкомасштабную проверку по поводу немотивированного отказа в возбуждении дел, а тут по всем признакам вырисовывалась статья «грабеж», и попасть под очередную кампанию полковнику Пенькову не улыбалось. Он дал команду возбудить дело. И на розыск похитителя трусов бросили Лешу Колесникова.

Леша не считал себя ни халтурщиком, ни беспредельщиком. Он всегда добросовестно тянул самые безнадежные «висяки» и презирал тех, кто ускоряет ход следствия, выбивая показания. При других обстоятельствах он, конечно же, либо сделал все, чтобы найти супостата, либо нашел подход к жертве, вежливо разъяснив ей, почему нельзя загружать милицию мелкими «висяками». Но только не в нынешней ситуации.

«Чистый карамболь, — по-бильярдному определил Алексей. — Кабы не Костины игрища, стал бы я вас бортовать, гражданка Нечепорюк? Да ни в жизнь!»

Сержанты, вспугнув наиболее нервных продавцов, вплотную приблизились к Гале. Но она даже не изменила позы. Руки в боки, ноги на ширине ящика, грудь пятого размера форштивенем вперед. Взгляд веселый и наглый, как у молодого танкиста.

Сержанты, строго глядя на груди Гали, козырнули.

Российская власть на всех уровнях и во всевозможных рангах от верноподданных ждет или пресмыкания, или хамства. И ничего больше. Правда, ничего больше и не получает.